Джоанн Харрис - Евангелие от Локи
Сперва я решил, что Сигюн упомянута только потому, что только она и могла бы остаться верна мне и моим интересам. Но теперь я понял, что оракул имел в виду некую, куда более буквальную истину насчет мужа и жены, которые, как в Библии, обязаны прилепиться друг к другу; было совершенно очевидно, что отныне и до конца времен я и впрямь прилеплен к жене своей. Но больше ничего от нее ожидать не приходилось. И я снова и снова вспоминал слова Мимира, пытаясь обнаружить, нет ли в этом пророчестве некой лазейки, напечатанной, так сказать, мелким шрифтом.
… И схож с зловещим Локи он обличьем…… И схож с зловещим Локи он обличьем…… Схож обличьем.… Схож обличьем.
Я долгое время размышлял над этими словами. Почему сказано именно так? – спрашивал я себя. Чтобы соблюсти размер строфы? Или по какой-то иной причине, пока что мне неизвестной?
И схож с зловещим Локи он обличьем.
И снова страдания. Снова пронзительные крики.
И схож с зловещим Локи он обличьем.
Потом боль проходила. Я засыпал. И видел сны.
Урок двенадцатый. Сон
Что же снится рабу? Ему снится, что он – хозяин.
ЛокабреннаСон – это река, которая протекает через все Девять миров, пересекая даже царства Смерти и Проклятия. Даже проклятые могут видеть сны – на самом деле, это тоже пытка, которой они постоянно подвергаются. Обрести спасение хотя бы на пару секунд, забыть о реальной действительности, уплыть по волнам сна… и тут же тебя вновь разбудят пинком, вернут к бодрствованию, выдернут из благословенного сна, точно рыбу, попавшуюся на крючок…
В каком-то отношении такой сон даже хуже, чем никакого сна. Эти одна-две секунды до очередного пробуждения, когда спасение еще кажется возможным, когда внушаешь себе, что сон – это то, что случилось с тобой в последние несколько дней, или недель, или месяцев…
И тут же реальная действительность обрушивается на тебя. Вот она, правда. Вот что происходит с тобой сейчас. А твой сон – это лишь мимолетное, несбыточное видение. В таком случае, по-моему, вполне простительно нежелание спать и видеть сны. Ты попросту отказываешься глотать колючий шип надежды, который тут же застревает у тебя в глотке, пронзив острием ее заднюю стенку. Впрочем, мне было чуть легче: у меня появилась некая идея, точнее ее зародыш. Нет, это был еще не совсем план, до конкретного плана дело пока не дошло. Но надежда на спасение все же не совсем умерла в моей душе.
Собственно, все было связано с теми словами пророчества:… И схож с зловещим Локи он обличьем. То есть он не Локи, а просто похож на него. То есть возникает слабая надежда, что сам-то Локи находится где-то в другом месте.
Было бы просто замечательно, говорил я себе, если бы я сумел это осуществить. Но как же сделать так, чтобы казалось, будто я здесь, а на самом деле меня здесь не было?
Сон – вот, пожалуй, единственный ответ на этот вопрос. Если бы мне удалось во сне, по реке Сновидений, сбежать отсюда, оставив здесь свое физическое тело, тогда я смог бы вновь обрести свободу. Свободу и возможность вновь воссоединиться с Хаосом. Свободу и возможность находиться как можно дальше от мстительного Одина.
Разумеется, подобный план связан с определенным, и весьма серьезным, риском. Сон – стихия опасная, и силы там властвуют тоже очень опасные и могущественные. Здесь, у своих истоков, река Сновидений может принести человека даже к смерти, закружив его в диком вихре мимолетных образов, способных мгновенно разрушить разум. С другой стороны, все на свете видят сны; и я полагал, что если бы мне удалось установить контакт с душой какого-нибудь подходящего сновидца, тогда я, возможно, сумел бы решить эту, на первый взгляд неосуществимую, задачу нахождения в двух различных местах одновременно.
Да, я понимаю. Мой план был весьма наивен. Но ведь я был доведен до полного отчаяния. Я был готов рискнуть чем угодно – даже собственным душевным здоровьем, даже собственной жизнью, – ради возможности сбежать, избавиться от мук. И я стал тренироваться, заставляя себя видеть вполне определенные сны; отныне я воспринимал сон не как способ убить время и отдохнуть, а с некой, четко поставленной целью. Так упорно, настойчиво приговоренный к смерти преступник скребет пол темницы заостренной чайной ложкой, надеясь, что все же успеет сделать подкоп и сбежать.
Существуют две разновидности сновидений. Некоторые сны полностью вас поглощают, а некоторые, более легкие и прозрачные, дают ощущение как бы странствования между мирами. Именно такие сны я и стремился у себя вызвать. Однако овладеть искусством сновидений непросто – это требует определенной практики. Кроме того, я постоянно подвергал себя опасности: во время такого сна легко наткнуться на одно из тех жутковатых существ, которые обитают в темных глубинах реки Сновидений и не прочь заманить туда ничего не подозревающего сновидца, пожрать его душу и разум, а физическое тело оставить умирать в мире бодрствования. Довольно редкое явление в Срединных мирах, хотя порой такое все же случается. Но в данный момент я находился почти у самых истоков реки Сновидений, так что встреча с подобными существами была весьма вероятна. И все же я готов был пойти на такой риск. Я был готов пойти на что угодно, лишь бы убраться с этих голых скал и оказаться как можно дальше и от любящей Сигюн, и от распроклятой змеи.
И я начал «заострять свою чайную ложку». Боги, это был поистине тяжкий труд! Под землей, собственно, день ничем не отличался от ночи, так что я спал в те редкие минуты, когда мне это удавалось. Понемногу я стал разбираться в том, какие радости и опасности сулит спящему река Сновидений; я стал различать ее эфемерные острова, мгновенно возникающие и исчезающие – некоторые не больше мыльного пузыря, другие же размером с целый континент. Я научился не просто видеть эти острова в быстротекущем потоке сновидений, но и избегать таящихся там опасностей, созданных разумом других спящих. Я научился слегка касаться душ сновидцев, затем понемногу сузил сектор поиска, выбирая такую душу и такой разум, которые могли бы полностью мне подойти.
Это должен был быть сильный разум, однако не настолько сильный, чтобы оказать мне сопротивление или попытаться поглотить меня. Разум открытый, одаренный богатым воображением и не слишком скованный моральными устоями. Я пробовал многие, но все они оказывались в той или иной степени непригодными; наконец, после долгих поисков, мне удалось найти некий идеальный разум – а может, лучше сказать, что этот сновидец сам меня нашел? Он, безусловно, обладал сильным разумом, и воображение у него было прекрасно развито, и сны его были наполнены такими знакомыми пейзажами. Это была поистине родственная душа, воплощавшая в своих снах очень близкие мне сценарии.
Некоторые сны этого существа были связаны с тактильными ощущениями или с полузабытыми, но приятными впечатлениями. Такие сны успокаивали. Это были сны о чистой прохладной воде, о ласковых руках на моем лице, о льняных простынях, о тенистых деревьях, о чудесных ароматах влажной земли, травы и лесной растительности. Пойманный в ловушку и находясь глубоко под землей, почти не имея возможности свободно вздохнуть, вечно страдая от страха и боли, вечно голодный, изнывающий от жажды, истерзанный, израненный, я воспринимал эти чужие сны как некую связь с иным, радостным и светлым, миром и всей душой их приветствовал.
Но со временем я почувствовал, что эти чужие сны становятся все более страстными и, пожалуй, несколько навязчивыми. В них были струи раскаленной лавы, бьющей фонтаном и вырывающейся из мира Хаоса в Срединные миры, неся с собой разрушение и смерть. Черные хлопья пепла опускались на землю. Жарко горели костры. С невероятной скоростью распространялись лесные пожары. Это были сны об огне и дыме; абстрактные сны о воцарении Хаоса. Горели и падали во мрак прекрасные здания и мощные крепости; целые народы сражались друг с другом: люди, подземные Черви, народы Гор и Льдов, боги Асгарда…
Я уже говорил, что сначала все это казалось мне почти идеальным. Но в этих снах о насилии, столь родственном моим собственным наклонностям, я вдруг почувствовал потенциальную угрозу и возможность ловушки. Я стал очень осторожен и, проникая в чужие сны, старательно соблюдал меры безопасности, обходя опасные повороты и время от времени даже добавляя парочку собственных мелких подробностей, желая убедиться, проглотит ли хозяин этих снов наживку.
Ну да, я все время называю его «он», но ведь очень трудно определить, кем на самом деле является тот или иной сновидец. Сон – структура чрезвычайно сложная; сны столь же трудно понимать и интерпретировать, как и пророчества. А уж личность спящего и вовсе определить почти невозможно, поскольку он во сне обычно является в самых различных обличьях. Я, например, входя в реку Сновидений, каждый раз принимал новое обличье: то сокола, то кошки, а то, скажем, лягушки или паука. Первое время я прямо-таки заставлял себя не спешить, не совершать резких движений, внимательно изучать пейзажи и вообще все, что снится той душе, в которую я проник. Я не пытался предпринимать какие бы то ни было явные шаги к общению, не заставлял спящего открыть свою сущность и старался ни в коем случае не обнаружить себя.
