Песнь Валькирии - Лахлан Марк Даниэль
Голод почти не чувствовался, хотя горло саднило из-за ветра.
— Тебе нужно одеться, — сказала она.
— Нет. Не сейчас. Боль — это людское бремя. Я буду человеком, не зверем.
Они шли долго, и она не могла сказать, то ли было утро, то ли наступил полдень, когда Луис вдруг рухнул на колени.
— Он ушел, — промолвил он. — Волка больше нет. Он заснул.
— Мы в безопасности?
— Я больше не могу вести вас. Мои чувства молчат.
— И что теперь?
— Нужно подождать, пока туман рассеется.
— Мы здесь умрем, — сказал Гилфа.
— Я тоже так думаю, — согласился Луис. — Возможно, история разрушена и восстановить ее уже нельзя. Что есть, то есть.
— Тогда идти сюда было бессмысленно.
Собака коротко залаяла, и ее черное тело скользнуло в туман, словно угорь в воду.
Вскоре издалека донесся ее лай и что-то еще — какое-то короткое слово.
— Осторожно!
— Люди? — удивился Гилфа. — На каком языке они говорят?
— На английском, — ответила Тола. — Наши.
— Я — северянин, он — норманн, а ты — англичанка. В каждом, кого встретим, мы найдем и друга, и врага.
— Идемте, — сказал Луис, стуча зубами.
Они осторожно пробирались вверх по склону. Через тридцать-сорок шагов они уловили запах гари и увидели в тумане отблески огня. Собака все еще лаяла. Тола слышала в ее лае возбуждение. Там был кто-то еще — человек, довольный, что увидел это существо. Она почувствовала, что этот человек долго испытывал боль и ощутил облегчение при виде собаки. Для него это было что-то большее, чем конец одиночества, это была надежда. И тут навалился страх.
Они слышали, как он пытается затоптать огонь, и этот звук разносился далеко в сыром воздухе. Луис поднял руку и указал на Гилфу.
— Я? — растерялся мальчишка. — Но ведь это ты великий воин.
— Иди, — сказал Луис. — Если возникнут проблемы — беги. Я не могу рисковать, ввязываясь в бой. Это разбудит волка. Пойдешь ты. Давай!
Гилфа кивнул и шагнул в туман так, словно ждал, что еще шаг — и он сорвется вниз с горы.
Луис поежился, Тола подошла к нему, завернула в плащ и обняла.
— Ты умрешь? — спросила она.
— Думаю, да.
Она чувствовала, как дрожит его тело.
— На помощь! Помогите!
Кто-то злобно кричал по-английски.
— Держись от меня подальше! Убирайся или умрешь!
— Если я пущу кому-то кровь… — произнес Луис.
— Я постараюсь.
— Это друг. Мы — друзья! — закричала она.
— Вы мне не друзья!
— Мы не причиним вам зла, мы ищем только кров.
— Здесь нет ничего!
— Он лжет, тут большая пещера! — раздался голос Гилфы. — Идите сюда!
Собака залаяла, и Тола услышала звук покатившихся вниз камней. Гилфа шел к пещере.
Она почувствовала возбуждение Гилфы и одновременно страх находящегося в пещере человека. Больше чем страх. Еще стыд.
Она карабкалась вверх, сквозь туман, ориентируясь по лаю собаки, Луис шел рядом.
Из пещеры дохнуло теплым воздухом, прогорклым, грязным и зловонным, но все это перестало иметь значение, когда она ощутила тепло огня.
Изнутри доносились громкие всхлипывания.
— Что это? — послышался голос Гилфы.
— Не судите меня, — ответил человек. — Мы умирали от голода.
Тола спускалась по насыпи в пещеру. Пещера выдыхала, словно собака, тепло — горячее и зловонное.
Луис тоже спустился. Горел огонь. А рядом — следы кровавого побоища.
Гилфа уже стоял на коленях у огня, пытаясь согреться, он наклонил голову, чтобы не видеть мертвые тела.
Их было три — одно большое и два поменьше. Маленькие тела лежали лицом вниз. С большого тела были срезаны куски мяса. На руках виднелись свежие разрезы. В горшке на огне варилась рука.
— Мы были здесь слишком долго, — сказал мужчина.
Тола узнала его сразу, вспомнив свое первое появление в пещере. Он не похудел.
— Они сказали, что вернутся. В долине не осталось еды. Выбора не было.
— Всех? — спросил Гилфа.
— Ты бы смог съесть мать на глазах у ее детей? Или съесть детей на глазах у матери? Я убил их, когда, они спали. Они ничего не почувствовали.
Он указал на тела. Головы мертвых были повернуты в противоположную от него сторону.
— Какая забота, — угрюмо произнес Гилфа.
— Так что, вы не станете есть?
Тола покачала головой.
— Нужно похоронить их, — сказала она. — Так будет по-христиански.
— Не думаю, что смогу это переварить, — заметил Гилфа.
— Конечно, сможешь. Ты же можешь съесть свинью, лошадь или крысу. Почему же тогда не можешь съесть человека?
— Я голоден, — сказал Гилфа.
— Уж лучше я останусь голодной, — заметила Тола.
— Хорошо. Мне достанется больше. На них еще много мяса, хотя и умирали с голоду, — заметил мужчина.
— Луис, скажи им! — попросила Тола.
Ответа не было. Луис пропал.
Тола вышла из пещеры. Смеркалось, Луис, обхватив голову, сидел на траве.
— В пещере есть для тебя одежда, — сказала она.
— Я замерз.
— Тогда заходи. Там огонь. Я вытащу тела наружу, если тебе тяжело их видеть.
— Хорошо, когда чувствуешь холод, — сказал он. — Волки никогда не мерзнут.
Луна светила сквозь туман, и Тола смотрела вдоль длинной гранитной расщелины в склоне холма, исчезающей в сумраке. Пучки вереска торчали из снега, словно пепел. Казалось, что весь мир сгорел и только это место осталось нетронутым.
— Почему ты сюда пришел?
— Тебя искал, — ответил Луис.
— Чтобы умереть?
— Да.
— Наверное, ты думал, что тут это будет легче. Все, что у меня было, — потеряно. Все мертвы. Ты войдешь в пещеру?
Я уберу тела.
— Не могу смотреть на них.
— Они вселяют в тебя ужас после того, что ты видел в долине?
— Я сам для себя ужас.
— Ты единственный, кого я не боюсь, — сказала она. — Хотя мое тело дрожит, когда я вижу тебя, а ноги хотят бежать, в глубине души я не боюсь тебя.
Она удивилась, когда возник следующий вопрос:
— На что ты надеешься?
Он взглянул озадаченно.
— Слово «надежда» кажется странным. Не знаю. Я жажду собственной смерти. Надеюсь ли я на нее? Не знаю. А ты? Что хочешь ты?
— Не это, — ответила она. — Все, что угодно, только не это. Я могла попасть в Хель. Иногда я думаю, что меня убили тогда с Хэлсом, на том холме, и это часть моего искупления — не знать, что это искупление, думать, что можно спастись, надеяться на лучшее. Мы не можем вернуться в прошлое. Что мне делать, когда я помогу выполнить твое предназначение?
— Не знаю.
Она изучала взглядом его лицо, глаза волка, кожу, гладкую и молодую, его обнаженное тело, побелевшее от холода.
— Не могу без камня. Запах изводит меня, даже здесь. Я должен оставаться на холме, пока вы не отправитесь дальше.
— Позволь мне принести тебе одежду.
— Мне нужен холод.
— И одежда. Она не слишком поможет, но ты будешь выглядеть человеком, возможно, начнешь думать, как человек.
Она скользнула вниз по склону в пещеру. Гилфа улыбался с другой стороны костра, его губы лоснились от жира,
Тола только взяла оставшуюся одежду — пару чулок большого размера, рубашку и тунику. Она разорвала платье женщины, чтобы сделать накидку. Мертвые тела не волновали ее. «Как быстро, — подумала она, — мы смиряемся с неизбежным, как быстро тело мертвого ребенка становится не страшнее, чем зарезанная свинья».
Она вынесла одежду Луису.
— Надень это.
— Она пахнет мясом.
— Мы все пахнем мясом. И, вероятнее всего, ты тоже.
Он натянул чулки, затем надел рубашку и тунику. В конце она дала ему одеяло. Теперь он был похож на других беженцев, спасающихся от нашествия, одетых в старые порванные вещи, вещи, служащие не по назначению. Она тоже так выглядела в своем огромном плаще и мужских бриджах. Казалось, наводнение затопило их жизни, спутав и перевернув все вокруг, а когда вода схлынула, осколки потянуло к оставшимся в живых, словно водоросли к камням.
Внизу, в долине, было слышно дыхание лошади. Затем послышалось дыхание других лошадей, будто кто-то повелевал ими и они своим бормотанием выражали согласие с его словами. Собака протестующе залаяла, разряжая мертвый воздух резкими звуками.
