Песнь Валькирии - Лахлан Марк Даниэль
Луис свисал со столба. Его удерживала только одна тонкая веревка.
Она начала перепиливать последнюю веревку. И тут прорезался его голос.
— Не нужно, — произнес он. — Не освобождай меня. Не нужно. Это опасно для тебя.
Наконец веревка поддалась и лопнула, он упал беззвучно, но не обессиленно, как она ожидала, а на четвереньки, словно зверь. У Толы даже мелькнула мысль, что испытание не навредило ему.
— Беги прочь, — сказал он. — Я еще не владею собой.
Крутя головой в разные стороны, Луис втянул ноздрями воздух, чтобы уловить запах. Затем застыл, устремив взгляд на мост.
— Спасайся, — промолвил он. — Живи. Я вернусь к тебе.
— Я боюсь. Ты должен помочь мне.
Он повел ее вниз, к реке, где на воде, словно замерзший комар, качалась маленькая лодка.
Луис посадил Толу в лодку, и она заметила, что, несмотря на мороз, по нему струился пот.
— Ложись на дно, — скомандовал он. — И когда будешь далеко отсюда, пристань к берегу и разведи огонь. Не бойся. Я найду тебя. Пожалуйста. Уходи. Злоба переполняет меня.
Он взял ее за руку. Темный волк, который завладел ее мыслями, изматывающими, зовущими и желающими его.
— Ты нужен мне, — произнесла она.
— И ты мне.
— Пожалуйста.
Она сжала его руку окаменевшими от холода пальцами.
— Я враг судьбы, враг смерти, — сказал он.
— Тогда убереги меня от судьбы и смерти.
Он обнял ее.
— Я так долго по тебе скучал, — произнес он. — Я…
Она не знала, что думать, но чувствовала к этому человеку сильное влечение, не имевшее ничего общего с похотью или страстью. Он был необходим ей. Он заполнял ее сущность. Он вызывал в ней чувство вины, когда она думала о Хэлсе. Она любила Хэлса. Но это чувство было другим — влечением луны к ночи. Непреодолимым. Он тоже чувствовал влечение, и не нужно было быть провидицей, чтобы это видеть.
— Ложись на дно, — снова сказал он.
Она легла на спину и стала глядеть сквозь тонкую дымку тумана на ледяную луну.
Он положил в лодку весла и оттолкнул суденышко от берега. Как может живое существо столько вынести? Как могло статься, что человек, так долго провисевший обнаженным на холоде, был жив? Почему с ним ничего не случилось?
Он шагнул в лодку и лег рядом с ней, согревая теплом своего тела.
Течение подхватило их, и она плотно завернулась в плащ. Вот так, по преданиям, уходили старые короли, но на горящих, а не замерзших кораблях.
Глава тридцать вторая
Жируа в источнике
Когда они нашли Гилфу, тот стоял в церкви, преклонив колени, и молился.
— Как же мы потеряли его?
— Да ладно. Убей его, пока командир не вернулся. Живых не оставлять.
— Он может привести нас к другим. Говорю тебе, здесь больше англичан, чем мы обнаружили в округе, я их нутром чую.
— Ты сможешь с ними говорить?
— Нет.
— Тогда убей его.
Гилфа не обернулся, услышав голоса, он даже виду не подал, что понимает, о чем говорят пришедшие. Он чувствовал их у себя за спиной горящими язычками пламени — нежными, изысканными, словно колебание свечи на сквозняке в доме. Странная мысль посетила Гилфу — будто он сейчас в двух местах сразу. Он был в церкви, где массивные опоры устремлялись вверх, к рухнувшей крыше. Но в то же время он находился в корнях большого серебряного дерева, ветви которого покрывали руны. Одна руна была похожа на плющ, обвивающий ствол и устремляющийся к звездам сквозь уши и глаза Гилфы; корни дерева проходили сквозь его голову и, свернувшись кольцами в мозгу, защищали и странным образом обновляли его. Еще один побег пророс из живота, пригвоздив его, словно якорем, серебряными блестящими корнями к земле, и корни эти пели, когда он смотрел на них. Гилфа прекрасно понимал, что говорят пришедшие, как никогда ранее не понимал никого. Не только их слова были понятны, но и души.
Один из мужчин был прожженным авантюристом, им двигала только жажда наживы, а душа пела, словно трава на ветру, предвкушая набеги и грабежи. Другой человек был тверд, как будто вырос из жесткой каменистой почвы, дающей жизнь некоторым растениям. Его душа окаменела от убийств, а ум, словно упрямец, пробирающийся навстречу холодному ветру, ожидал, покуда и зима, и тупая повседневная работа убийцы, и все это противостояние закончатся и он сможет получить то, за чем пришел, — плодородную землю, золотой урожай, полное пузо и крепких сыновей. Он прислуживал авантюристу, уже устал от этого, но по привычке продолжал следовать за ним.
Тяжелый сапог опустился на спину мальчика, придавив его к земле.
Гилфа уперся руками в каменную плиту. Он чувствовал, как под ней грохочут реки, наполняющие магический источник.
— Убей его, — приказал Гилфа.
— Что? — проговорил слуга.
— Он говорит по-норманнски, — произнес авантюрист. — Кого ты сказал убить, свинья? Не смей мне приказывать. Не…
Гилфа позволил тонким побегам руны корня вырасти из его рта, обвить ноги слуги, опутать его тело и выпустить клубни в его горле и его глазах. Жирный краснозем заполнил ум нормандца, и в нем, словно в липкой массе, увязло все его негодование. А потом он изо всей силы ударил авантюриста мечом по затылку. Гилфа увидел светлую пыль, взметнувшуюся к потолку, и лужу на полу. Воин испускал свет, который был кровью, и истекал кровью, которая была светом.
Гилфа поднялся. Его окутывало тепло, и он был полон энергии. И вдруг пришло ощущение чего-то ужасного. Все чувства повернули вспять, как если бы огромный камень опустился ему на грудь, и он, вздрогнув всем телом, упал.
— Колдовство! — закричал норманн. — Что ты сделал со мной? Это не я! Не я убил его!
Но окровавленный меч говорил об обратном.
Гилфа напрягся и попытался встать, но его голова, казалось, готова была лопнуть. С церковного двора донесся шум.
— Что происходит? Что там такое?
О боги, он узнал голос. Жируа, норманн, от которого он сбежал.
— Милорд!
— Что? Дайте света! Я ничего не вижу. Почему англичанин видит, когда убивает нас, а мы его не видим?
— Милорд, тут один из них. Это колдун. Осторожно, он обладает сильной магией.
Луч фонаря впился в лицо Гилфы. Дерево все еще было под ним, но руны на его ветвях уже напоминали сгнившие фрукты, мерзкие на вид, к которым не хотелось прикасаться.
— Это не колдун, это гадкий мальчишка с фермы!
«Как же Гилфа понимал норманнов?» — задался он вопросом. Это руны. Это точно были руны.
— Клянусь, сир, он заставил мой меч выпрыгнуть из руки и ударить Джеффри!
— Великий лорд, — произнес Гилфа и умолк, потому что шум в голове не дал ему закончить мысль.
Жируа вытащил нож.
— Нет! — воскликнул Гилфа. — Не надо.
Руны кружили перед ним, парили в воздухе, почти осязаемые.
— Не надо, сэр, прошу, не надо.
Он пытался думать. Он не хотел обвинять Луиса. Тот помог ему, но если он узнает о его предательстве, то дни Гилфы будут сочтены.
— Кто?
— Луис, иноземец, он искал колдунью. Она — источник всей его магии. Она обладает даром. Она сможет сделать вас могущественным.
— Я и так могуществен! Я — правая рука Завоевателя. Я…
Руна дня загорелась, ее яркий свет ударил по глазам. Гилфа снова напрягся. Головная боль стала невыносимой, но он позволил руне светиться сквозь него.
— У него есть камень. Волшебный камень, который дала ему колдунья. Он использовал его, чтобы сбежать от тебя. Ни один обычный человек не смог бы обмануть такого великого лорда, как вы, милорд.
— Что это за свет? — спросил Жируа.
— Он вошел в меня здесь. — Гилфа показал на склеп. — Под землей. Они все рылись там, внизу, выкапывали магию.
Если бы только Гилфа мог заставить руны убивать, но он чувствовал, что уже с трудом переносит свет.
Жируа перекрестился.
— Покажи мне.
— Милорд, я слаб.
— Не беспокойся, я сильный.
Жируа схватил Гилфу за загривок и столкнул вниз по ступенькам. Другой норманн следовал за ними с факелом в руке, и мерцающие блики пламени играли на руне.
