Диана Джонс - Корона Дейлмарка
– Нет, – возразил Митт своему сну. – Опасность может угрожать ей, но она сама не представляет опасности.
А сон продолжал спорить с ним:
– Опасность грозит не Норет. А тебе.
– Ах, брось! – с издевкой воскликнул Митт, обращаясь ко сну. – Если кто и представляет опасность, то это графы.
И в следующее мгновение он проснулся и увидел белый туман и похожие на тени серые деревья. Митта переполняла смесь досады и страха.
Все остальные казались ему возмутительно отдохнувшими.
– Куда мы пойдем дальше, госпожа? – спросил Венд.
– Добывать меч Адона, – бодро ответила Норет.
– Значит, к Водяной Горе.
На развилке у следующего путеводного камня путники выбрали правую дорогу и почти сразу же очутились на каменистом дне обширной долины. В столь мрачном месте все невольно присмирели. По обеим сторонам от дороги поднимались крутые, высокие безжизненные холмы, выгнутые, словно паруса под ветром. Митт решил, что паруса пришли ему на ум потому, что ветер не просто гулял по долине, но даже заунывно свистел. И этот свист был точь-в-точь таким, к какому Митт привык в море. Как и в море, этот ветер нес навстречу путешественникам широкие полосы мелкого дождя, смешанного с туманом, отчего бесплодные холмы казались еще более неприступными и пустынными. «Такое впечатление, что кто-то держит их натянутыми, как полотнище», – думал юноша, разглядывая сквозь пелену дождя желтоватые пятна холмов. Ему представился Единый. Он увидел неизмеримо огромную фигуру, что взяла эту суровую скалистую землю за край и тянула, тянула, тянула ее до тех пор, пока она не натянулась настолько, что ее нельзя было даже пошевелить. Реки, камни и все живое, сорванное с мест, беспомощно валилось и катилось, а Единый все тянул…
Митт содрогнулся всем телом и поплотнее запахнулся в куртку. Он смутно припоминал, что вроде бы видел что-то подобное во сне. Впрочем, и это, и все мысли насчет возможной опасности парень решительно отогнал от себя. Если позволить тревожным размышлениям такого рода овладеть собой, то наверняка ничего хорошего не дождешься.
Дневной путь оказался чрезвычайно скучным, а ночлег – неуютным и ничуть не похожим на тот лагерь, который отряд устроил прошлой ночью под рябинами. Ветер налетал со всех сторон. Огонь то почти совсем угасал, то вскидывался яркими языками, но не давал тепла, зато густо дымил. Спрятаться от дыма было совершенно невозможно. Путники, даже Морил и Хестеван, спавшие в фургоне, завернулись во все одеяла, плащи и прочие одежды, но все равно никто так и не смог крепко заснуть. Ветер, казалось, проникал во все щели. Митт так сильно замерз, что поднялся задолго до света. Снова начал моросить дождь, и все его вещи успели изрядно отсыреть. Так как уже можно было не опасаться замерзнуть или промокнуть еще сильнее, он решил вымыться в ручье чуть повыше груды валунов, к которой с вечера привязали лошадей. Это был жалкий маленький ручеек, что пробирался меж серых камней со звуком, напоминавшим зубовный скрежет.
Митт невольно разбудил Маевен. Стараясь не стонать, она выбралась из-под груды совершенно не гревших вещей. Ее встретил бледно-серый рассвет. Ни разу в жизни ей не доводилось так замерзнуть и промокнуть. Единственная хорошая новость – перестал болеть живот. «Как будто зеленые дороги умеют лечить», – подумала она, пробираясь к выгребной яме неподалеку от импровизированной коновязи. По возвращении девочка обнаружила, что остальные все так же спят под ворохом вещей. Это показалось ей почти невыносимым. Маевен отошла к куче камней и принялась чистить лошадей.
И тут с ней заговорил знакомый глубокий голос.
– Я все знаю, – сказал он. – Твой дальнейший путь теперь совершенно ясен.
– Да неужели? – огрызнулась Маевен. – Добро пожаловать. А интересно, где вы были, когда я очень нуждалась в совете? Почему не предупредили меня о втором человеке с ножом?
Меж тем, окунувшись в ручей, Митт выяснил, что замерзнуть еще сильнее вполне возможно: вода оказалась ледяной. Должно быть, ручей рождался где-то в тающих снегах невидимых отсюда высоких гор. Те части тела, которые он сумел погрузить в воду, сразу посинели. Парень поспешно вымылся, громко фыркая, и принялся торопливо натягивать одежду. К тому времени показалось солнце. В эту минуту Митт понял, что выбрал самое холодное место для купания: оно пряталось в густой синей тени, зато на камни уже падал ослабленный туманной дымкой желтый солнечный свет. Дрожа всем телом, Митт побрел туда, надеясь согреться.
Он услышал с другой стороны груды камней голос Норет и отвечавший ей глубокий мужской голос. Значит, Хестеван или Венд, а может и оба, тоже проснулись. Митт бодро направился вокруг валунов.
– Тебе не грозила никакая опасность. Помощь успела бы вовремя, независимо от того, предупредил бы я тебя или нет, – сказал глубокий голос.
Митт растерянно замер. Норет чистила кобылу Нависа, а рядом – никого, кроме лошадей. Парень ясно видел Венда, спавшего с другой стороны погасшего костра. У соседнего холма – Навис. А Хестеван как раз в этот момент высунул голову из фургона.
Она же говорила, что общается с Единым! Но Митт никогда до этого самого мгновения не верил в это по-настоящему. Парень бесшумно отступил за камни, чтобы Норет не подумала, будто он сует нос не в свои дела, и стоял там на солнце. Впрочем, и оттуда он достаточно ясно слышал оба голоса.
– Я больше не собираюсь спускаться в долины, – заявила Маевен. – Буду оставаться на зеленых дорогах. Венд сказал, что здесь я буду в безопасности.
– Ты не будешь здесь в безопасности, – возразил неведимка.
Последовала пауза.
– Но почему? – спросила Норет.
Ее голос прозвучал совершенно спокойно. Митт не мог знать, что девочка дрожала всем телом. Он решил было отступить еще немного подальше, чтобы не слышать голосов, но как раз в этот момент незримый собеседник ответил:
– Этот юнец с Юга, которого ты называешь Миттом, представляет собой самую большую опасность из всех, с какими ты когда-либо сталкивалась. Ты должна убить его, прежде чем он сможет уничтожить тебя.
После этих слов юноша полностью утратил способность двигаться.
– Но ведь Митт спас меня от второго убийцы, – опешила Маевен.
– Ради своих собственных целей, – сказал голос. – А убить его совсем не легко, пока жив взрослый, Навис. Он будет защищать Митта ради себя самого. Поэтому я советую тебе убить их обоих сразу.
– Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез! – откликнулась Маевен.
– После того как ты найдешь меч Адона, ни тот ни другой тебе больше не понадобятся. Зарежь их ночью, когда они будут спать, накануне прибытия в Кернсбург.
– Вот как? А как быть с Вендом, Морилом и Хестеваном? Они что, тоже мне не понадобятся?
– Я уже предупреждал, – невозмутимо отозвался голос, – что мальчишка-менестрель будет нужен для того, чтобы разыскать корону. После этого он станет для тебя такой же серьезной помехой, как и южане, и тебе нужно будет зарезать его при первой же возможности.
– Вы хотите, – сказала Маевен, изо всех сил сдерживая нервный смех, – чтобы я прибыла в Кернсбург с грудой трупов?
– Там тебя будет дожидаться сильная армия. Покажи народу трупы, скажи, что эти люди были предателями, и объясни, что всех предателей короны постигнет такая же участь.
– Премного благодарна! – возопила Маевен. – Вот это – настоящий план!
– Делай, что я тебе говорю, – назидательно сказал голос, и в нем прозвучали новые нотки, заставившие и Маевен, и Митта содрогнуться, – иначе тебя ждет провал и неминуемая гибель.
После этого наступила тишина. Митт продолжал неподвижно стоять на том же месте, пока не услышал звук щетки, которой энергично расчесывали лошадь. После этого он двинулся в лагерь, по пути стараясь придать лицу непринужденное выражение. Никто, казалось, совершенно не заметил, что его трясет. Впрочем, в это холодное утро дрожали все.
Завтрак оказался никудышным. Хлеб окамненел, сыры заплесневели. Из всех продуктов съедобными остались только маринованные вишни, но Митт обнаружил, что успел возненавидеть их, как и все остальные.
Наскоро собравшись, они отправились по продуваемой ветрами долине. Тем утром ни Митт, ни Маевен ни словом ни с кем не перемолвились.
В голове у Маевен царил полный сумбур. Кто же все-таки разговаривал с ней? Был ли это действительно Единый? Или все эти разговоры вела всего лишь какая-то часть ее собственного сознания? Та самая, что пришла в расстройство от перемещения во времени и жаждала крови, потому как насмотрелась на то насилие в Гардейле? Ведь опасность, в конце концов, и правда была вполне реальна! Если же это был Единый, то он, разумеется, гневался. Кого он назвал? Митта и Морила, пытавшихся украсть кубок, и Нависа, который действительно украл его. Еще когда все пели хором, она поняла, что Навис сделал нечто ужасное. Может быть, это и впрямь связано с кубком. А впрочем, что и почему с нею говорило, не так уж существенно. Важно то, что из-за последнего разговора ей сделалось по-настоящему больно. Голову Маевен заполнили противные подозрения насчет Нависа, Митта и Морила. Хотя ведь еще в самом начале этой поездки было ясно, что каждый из них решил идти с ней, руководствуясь какими-то собственными тайными причинами, а Митт и Навис показали ей часть этих причин в Гардейле. Важнее всего для них была, оказывается, Хильди. И от этого становилось еще больнее.