Холли Блэк - Самая темная чаща
– Пойдем, – позвал Бен. Его голос звучал низко и грубо, будто после пения у него болело горло. Он протянул руку к Джеку и сжал его плечо. – Давай отсюда выбираться. Нам всем нужна одна и та же вещь, а времени, чтобы ее найти, не так уж много.
– Верное сердце, – подтвердил Северин и кивнул Хэйзел, низко опустив голову в знак признательности. – Ты знатный боец.
Девушкой двигал инстинкт: она даже не представляла, что на такое способна – пока не начинала думать. В тот же момент, когда Хэйзел бралась прикидывать, почему держит клинок под определенным углом или что собирается делать в следующий момент, она запиналась, теряя импульс. Страх сослужил ей хорошую службу, удерживая внимание на происходящем, но теперь, когда она больше не боялась, то не смогла бы заставить свое тело проделать что-либо подобное.
Джек скрепя сердце поднялся. Вокруг них оправлялись от происшедшего горожане: спускались со второго этажа, выбирались из своих укрытий, а потом мчались через газон – к машинам, домам, прочь, прочь…
– Бен прав. Нужно выбираться.
Подойдя к двери, Хэйзел обернулась на дальний конец комнаты. Мама стояла, держась за настенную лампу, чтобы не потерять равновесие. Она смотрела на своих детей так, будто видела их впервые. Хэйзел повернулась к Джеку. Он, не отрываясь, глядел на родителей, склонившихся над Картером; мама пыталась приподнять его бесчувственное тело. На лице Джека проступило страдание. Его отец, конечно, сказал, что ему все равно – пусть хоть весь город сгорит, – но девушка была уверена: он не имел в виду другого своего сына.
– Ты не виноват, – сказала Хэйзел Джеку.
Тот кивнул, и они пошли дальше, мимо глубоких грязных следов, оставленных Скорбью на траве и так не похожих на следы от ботинок. Оглядываясь на разгромленный дом и проломленное деревянное крыльцо, Хэйзел задумалась – как люди собираются это объяснить? Посмеют ли фэйрфолдцы по-новому взглянуть на «договор» с Народцем, к которому уже привыкли? Поймут ли, что не всем феям достаточно отхлебнуть молока из отбитой миски, – некоторые жаждут крови?
– Ты не против поехать на машине? – спросил Бен рогатого мальчика, когда они подошли к «Фольксвагену».
– На твоей машине? – уточнил тот, проследив за его взглядом. Настороженность на лице Северина почти заставила Хэйзел рассмеяться – несмотря на остальную ситуацию. Наконец принц склонил голову. – Если такова моя судьба, я готов ей покориться.
Рогатый мальчик занял место рядом с водителем, Хэйзел с Джеком сели позади. Девушка взяла Джека за руку и сжала ее.
Он коротко пожал ее ладонь в ответ и тут же отпустил.
Домой ехали в полной тишине.
Чем больше времени проходило, тем сильнее пульсировали виски Хэйзел и ныли отбитые о диван руки. Лодыжка распухла и немного подергивалась. Боль разливалась по всему телу; а если она заснет с наступлением сумерек, то превратится в кого-то другого. В кого-то с другими воспоминаниями и, может быть, с другими привязанностями.
Она не могла отделаться от мысли о сне, в котором оказалась одной из отряда Ольхового короля – такой же жестокой, как остальные. Хэйзел не испытывала никакой уверенности, что ей нравился человек, которым она становилась ночью.
Едва они оказались дома, девушка как следует напилась прямо из-под крана. Потом с трудом уселась на стол.
Бен поставил чайник на плиту, вытащил из буфета мед и отправился в ванную – за перекисью и бинтами.
– То, что ты там сделал, – тихо сказала брату Хэйзел. – Это было потрясающе.
Он пожал плечами:
– Странно, что сработало.
– Что делает случившееся даже еще более потрясающим, – ответила она, вытирая руки о джинсы.
Северин подошел к столу и сел на стул задом наперед, будто оседлал эльфийского коня. На его челюсти расцветал синяк. Выглядящий потерянным Джек стоял посреди комнаты.
– Стало быть, Верное сердце, – наконец сказал Северин. – Но нет ли чего-нибудь еще, что ты позабыла поведать нам, Хэйзел? Я подметил, что ты знатный боец, и это чистая правда; доверил тебе второй меч, ибо по стойке твоей уразумел, что ты способна воевать. Лучше, когда оружие держит тот, кто знает в нем хоть какой-то толк. Но по тому, как ты билась, я осознал другое. Ты сражаешься не как смертный воин.
Хэйзел подошла к одному из шкафов и достала оттуда миску. Налила в нее перекиси и смочила полотенце, чтобы протереть свои раны. Это был момент, которого она страшилась, момент, который мог перевернуть все с ног на голову.
Она избегала смотреть на любого из них, когда заговорила:
– На пиру я узнала, что последние пять лет служу Ольховому королю. Стоит мне заснуть ночью, как я просыпаюсь кем-то другим. И этот человек… Я не знаю, что она делает, но она обучена сражаться, и, кажется, мое тело это помнит, даже если остальная часть сознания – нет.
По крайней мере, Джек уже все знал и не смотрел на нее так, как Бен – словно она вдруг стала чужой.
– Постарайся понять, – попросила Хэйзел, заставляя себя продолжить. – Много лет назад я заключила сделку, но…
– Ты заключила сделку с Ольховым королем?! – заорал Бен, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности. – Ты же выросла в этом городе! Тебе ли не знать!
Хэйзел смотрела, как полотенце розовеет от крови с ее рук.
– Я была ребенком. Я была глупой. Чего ты от меня хочешь?
– Почему ты это сделала? – спросил Бен. – Ради чего?
На плите завыл чайник.
Через нескольких бесконечных мгновений Хэйзел спрыгнула со стола и сняла его с огня.
– Тогда мы еще охотились на фей, у нас были приключения, – сказала она, поворачиваясь к брату. – Я не хотела останавливаться. Ты же знаешь – я не хотела останавливаться.
Она ожидала, что Бен рассердится, когда поймет, насколько глупой она была. Но не думала, что он испугается.
– Хэйзел, что ты натворила?..
– Я заключила сделку, чтобы нам не пришлось останавливаться. Ты сказал, что если бы научился играть лучше, мы могли бы продолжить…
В ее голосе послышались детские умоляющие нотки. Она ненавидела себя за это.
– Ты сделала это для меня? – на лице Бена отразился ужас.
Хэйзел яростно замотала головой. Он все неправильно понял.
– Я сделала это для себя. Я не хотела останавливаться. Я была эгоисткой.
– Ты попросила для меня стипендию. Это была ты, – его голос упал, как будто он говорил сам с собой.
– Бен…
– Какова точная природа этой сделки? – бесстрастно спросил Северин.
– Я обещала отдать семь лет своей жизни – думала, что просто умру раньше. Как будто время – что-то, что можно отрезать с конца и вроде как закупорить в бутылку.
Северин мрачно кивнул.
Бен явно не считал вариант со смертью на семь лет раньше отпущенного срока лучшим выбором. Он выглядел так, будто хотел как следует встряхнуть сестру. А Хэйзел хотелось просто замолчать, пойти и исправить все свои ошибки.
– Вот почему ты не хотела ничего мне рассказывать, – заключил Бен.
– Вот почему я не хотела ничего тебе рассказывать. Неважно, зачем я это сделала. В любом случае, я сама испортила все, что должно было произойти в Филадельфии. Так какая разница, чего я добивалась, если ничего не получилось?
– О чем ты? – он уставился на нее так, словно действительно не понимал.
– Ты знаешь, – ей совсем не хотелось объяснять. Джек и так смотрел на нее с явным беспокойством. А что будет, когда он поймет, что она натворила? Он говорил, что тот, кто преподносит свое сердце на серебряном блюде, сам виноват в том, что получает, – но это было не так.
– Хэйзел, что ты сделала? Ты имеешь в виду тот случай, когда Керем тебя поцеловал?
– Именно это я и имею в виду, – буркнула Хэйзел.
Бен раздраженно развел руками:
– Это сделала не ты – это сделал он, потому что был придурком, ему было тринадцать, и он дико из-за всего переживал. Он запаниковал. Слушай, я переписывался с ним в Фейсбуке, с ним сейчас все хорошо. Он завел парня, вышел из шкафа, и его родители смирились. Но тогда Керем испугался, и его родители испугались тоже. Он хотел доказать, что я ему не нравлюсь, а ты просто попалась под руку. Вот и все.
– Я знаю, что произошло из-за этого поцелуя, – сказала Хэйзел, сосредоточившись на чайнике и чашках.
Бен заговорил еще тише:
– Это случилось не из-за того, что… Ты не должна винить себя, что я потерял контроль. Я терял его и раньше. Я хотел попасть в музыкальную школу, потому что начал бояться того, как терял контроль. Первое, о чем я подумал, когда увидел с тобой Керема, – что, может быть, я просто его зачаровал, чтобы ему понравиться. Потому что он мне очень нравился. После того, что произошло с моей учительницей, я сломал руку. И это было правильно. То, что случилось в Филадельфии – моя вина, и больше ничья.
Хэйзел так и подмывало возразить, что это было ее виной, но потом она представила, как глупо это прозвучит. Они так долго молчали, и все зря. Бен никогда ее не винил.
