Рональд Келли - Вечерний свет (сборник)
– С тобой все будет в порядке, – сказал он Гэндальфу. – Просто расстройство желудка. Наверняка ведь сожрал одного из этих чертовых бурундуков, пока я не видел. Давай лежи, отдыхай. Я уверен, что когда я вернусь, тебе полегчает.
Бензобак «силверадо» был заполнен наполовину – более чем достаточно, чтобы съездить в Беннингтон и обратно, в общей сложности, шестьдесят миль. Робинсон решил сначала зайти к Тимлину и спросить, не нужно ли ему чего.
Его последний сосед сидел у себя на веранде, в кресле-качалке. Он был бледен, и у него под глазами набухли багровые мешки. Робинсон рассказал Тимлину про Гэндальфа, и тот кивнул.
– Я почти всю ночь не спал, бегал в сортир. Видимо, мы с ним подхватили одну и ту же заразу. – Он улыбнулся, чтобы показать, что это была шутка… хотя совсем не смешная.
Нет, сказал он, в Беннингтоне ему ничего не нужно, но, может быть, Робинсон заглянет к нему на обратном пути.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказал он. – Может, оно тебе пригодится.
Дорога до Беннингтона заняла больше времени, чем рассчитывал Робинсон, потому что шоссе было забито брошенными машинами. На стоянку перед «Царством Харлей-Дэвидсон» он приехал ближе к полудню. Витрины были разбиты, все выставочные модели исчезли, но на складах мотоциклы остались. На них стояли противоугонные устройства с крепкими замками.
Робинсона это не огорчило; ему был нужен только аккумулятор. Он присмотрел подходящий «Фэт Боб», на пару лет поновее его собственного, но аккумулятор был с виду точно таким же. Он достал из багажника набор инструментов и проверил аккумулятор «Импульсом» (подарок от дочери на день рождения двухлетней давности). На тестере загорелся зеленый огонек. Робинсон снял аккумулятор, потом прошел в торговый зал и нашел несколько атласов автомобильных дорог. Выбрав самый подробный, он построил маршрут по проселкам и вернулся на озеро к трем часам дня.
По дороге он видел немало мертвых животных, включая огромного лося, лежавшего рядом с бетонными блоками, что служили ступеньками к чьему-то жилому прицепу. На заросшей сорняками лужайке перед прицепом стояла табличка с надписью от руки. Всего три слова: СКОРО НА НЕБЕСА.
На крыльце «Вероники» было пусто, но когда Робинсон постучал в дверь, Тимлин крикнул, чтобы он заходил. Старик сидел в гостиной, обставленной в нарочито простецком стиле, и выглядел еще бледнее, чем утром. В одной руке он держал большую льняную салфетку. На ней краснели пятна крови. На журнальном столике перед Тимлином лежали три вещи: огромная книга «Красота Вермонта», шприц, наполненный желтой жидкостью, и револьвер.
– Хорошо, что ты заглянул, – сказал Тимлин. – Я не хотел уходить, не попрощавшись.
Первое, что пришло в голову Робинсону: «Не спеши уходить», – но он понимал всю абсурдность такого ответа, и ему удалось промолчать.
– У меня выпало полдюжины зубов, – сказал Тимлин, – но это не главное достижение. За последние двенадцать часов из меня вышли почти все кишки. Самое жуткое: это почти не больно. Когда я лет двадцать назад страдал геморроем, и то было хуже. Боль еще придет – я много читал, и знаю, как все происходит, – но я не собираюсь ее дожидаться. Ты нашел аккумулятор, который искал?
– Да. – Робинсон тяжело опустился в кресло. – Господи, Говард… Мне так жаль.
– А у тебя самого как самочувствие?
– Вроде нормально. – Хотя это была не совсем правда. У него на руках появилось несколько красных пятен, совсем не похожих на солнечные ожоги, и одно пятно – на груди, над правым соском. Они чесались. И еще… завтрак вроде не лез наружу, но желудок, похоже, был не особенно этому рад.
Тимлин наклонился вперед и постучал пальцем по шприцу.
– Демерол. Я собирался вколоть себе дозу и рассматривать фотографии видов Вермонта, пока не… пока не. Но потом передумал. Револьвер – самое то, я считаю. А ты бери шприц.
– Я еще не готов, – сказал Робинсон.
– Это не для тебя. Гэндальф заслуживает того, чтобы избавить его от страданий.
– Я думаю, может быть, он сожрал дохлого бурундука, – слабо возразил Робинсон.
– Мы оба знаем, что это такое. И даже если бы он сожрал бурундука, эта падаль настолько пропитана радиацией, что с тем же успехом он мог бы сожрать капсулу с кобальтом. Чудо, что он вообще продержался так долго. Будь благодарен за то время, что вы провели вместе. Такой вот маленький дар судьбы. Собственно, это и есть хорошая собака. Маленький дар судьбы.
Тимлин пристально посмотрел на Робинсона.
– Не плачь обо мне. Если будешь плакать, я тоже расплачусь, так что давай-ка без этой хрени. Настоящие мужики не ревут.
Робинсону удалось не расплакаться, хотя, если честно, сейчас он не чувствовал себя настоящим мужиком.
– В холодильнике есть еще упаковка «Будвайзера», – сказал Тимлин. – Не знаю, зачем я поставил его туда, но привычка – вторая натура. Принесешь нам по баночке? Лучше уж теплое пиво, чем вообще никакого; кажется, это сказал Вудроу Уилсон. Выпьем за Гэндальфа. И за твой новый аккумулятор. А я пока схожу малость позаседаю. И хорошо, если малость.
Робинсон пошел за пивом. Когда он вернулся в гостиную, Тимлина там не было, и не было еще минут пять. Вернулся он медленно, держась за стену. Штаны он снял и обернул вокруг пояса банное полотенце. Старик опустился в кресло, вскрикнув от боли, но все же взял банку пива, которую ему протянул Робинсон. Они выпили за Гэндальфа. Пиво было теплым, да, но не таким уж и противным. Все-таки это «Король всех пив».
Тимлин взял револьвер.
– Это будет классическое викторианское самоубийство, – сказал он, вроде бы даже довольный такой перспективой. – Пистолет к виску. Свободной рукой прикрываешь глаза. Прощай, жестокий мир.
– Я сбегу с бродячим цирком, – сказал Робинсон первое, что пришло в голову.
Тимлин от души рассмеялся, показав десны с немногочисленными оставшимися зубами.
– Это было бы мило, но я сомневаюсь. Я тебе не рассказывал, как меня в юности сбил грузовик? Молоковоз, как их называют наши британские кузены.
Робинсон покачал головой.
– Дело было в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом, мы тогда жили в Мичигане. Мне было пятнадцать. И вот я иду по проселочной дороге, направляюсь к шоссе номер двадцать два, где я надеялся поймать попутку до Траверс-Сити, приехать в город и пойти в кино на двойной сеанс. Я замечтался о том, как у меня будет девушка – такая вся стройная, длинноногая, с высокой грудью – и сам не заметил, как вышел с обочины на проезжую часть. Молоковоз ехал с горки – водитель гнал, как сумасшедший – и сбил меня, что называется, в лоб. Если бы цистерна была полная, я бы, наверное, так и остался лежать на той дороге, но она была пустая и не такая уж тяжелая, так что я выжил, и благополучно дожил до семидесяти пяти лет, и на собственном опыте испытал, что значит засрать весь унитаз, который давно не смывается.
Вряд ли на это существовал адекватный ответ, и Робинсон промолчал.
– Помню, как солнечный свет вспыхнул на лобовом стекле этого молоковоза, когда он проехал вершину холма, а потом… ничего. Думаю, что-то подобное произойдет, когда пуля войдет мне в мозг и отменит все мои мысли и воспоминания. – Он наставительно поднял палец. – Только на этот раз из ничего уже не будет чего-то. Просто яркая вспышка, как солнечный блик на стекле того молоковоза, и все. Мысль, одновременно манящая и до ужаса угнетающая.
– Может, пока повременишь, – сказал Робинсон. – Вдруг ты…
Тимлин вежливо ждал продолжения, приподняв брови. В одной руке – револьвер, в другой – банка с пивом.
– Черт, я не знаю, – сказал Робинсон. А потом, неожиданно для себя самого, выкрикнул в полный голос: – Что они сделали?! Что они сделали, мудаки?!
– А то ты не знаешь, что они сделали, – отозвался Тимлин, – и нам теперь с этим жить. Ты любишь этого пса, Питер. Это любовь-замещение – любовь-суррогат, – но мы берем то, что дают, и если у нас есть мозги, мы испытываем благодарность. Так что не сомневайся. Коли его в шею, и коли твердо. Если он будет дергаться, держи за ошейник.
Робинсон поставил банку на стол. Он больше не хотел пива.
– Он был совсем плох, когда я уходил. Может быть, он уже умер сам.
Но Гэндальф не умер.
Когда Робинсон вошел в спальню, пес приподнял голову и дважды ударил хвостом по промокшему одеялу. Робинсон сел рядом, погладил Гэндальфа по голове и подумал о превратностях любви – таких простых, на самом деле, когда смотришь на них в упор. Гэндальф положил голову на колено Робинсона и посмотрел на него снизу вверх. Робинсон достал из кармана шприц и снял защитный колпачок с иглы.
– Хороший пес, – сказал он и схватил Гэндальфа за ошейник, как советовал Тимлин. Морально готовясь к тому, что надо сделать, он услышал грохот выстрела. На таком расстоянии звук был едва различимым, но в окружающей тишине это мог быть только выстрел и ничто иное. Он прокатился над тихим озером, постепенно сходя на нет, попытался отразиться эхом – и не сумел. Гэндальф навострил уши, и в голову Робинсона вдруг пришла одна мысль, совершенно абсурдная, но утешительная. Возможно, Тимлин ошибался насчет ничто. Да, вполне может быть. В мире, в котором ты смотришь в небо и видишь звезды, наверное, нет ничего невозможного. Может быть, где-то там они встретятся и пойдут дальше вместе, просто старый учитель истории и его пес.
