Стивен Кинг - Колдун и кристалл
Она сунула руку в карман фартука и достала половину булочки, завернутую в зеленый лист. Вторую половину она съела по пути на Коос… в другой, как ей теперь казалось, половине ее жизни. Оставшуюся она протянула Быстрому, который понюхал булочку, а съев, ткнулся мордой в ладонь Сюзан. Она улыбнулась:
– Хороший ты у нас конь, очень хороший.
Посмотрела на Уилла Диаборна, который стоял на дороге, переминаясь с ноги на ногу, печально взирая на нее. Лицо его вновь стало совсем молодым.
– Хорошо, что мы встретились, не так ли? – спросил он.
Она шагнула к нему и, прежде чем успела подумать о том, что делает, положила руки ему на плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала в губы. Коротким, но не сестринским поцелуем.
– Да, я рада, что мы встретились.
А когда он потянулся к ней, как цветок тянется к солнцу, чтобы продолжить начатое, Сюзан мягко, но решительно отстранилась.
– Нет, это всего лишь благодарность; джентльмен должен понимать, что на этом надо остановиться. Шагай с миром своим путем, Уилл.
Он взялся за поводья, словно во сне, какие-то мгновения смотрел на них, не понимая, что это такое, затем перевел взгляд на нее. Она видела, как он пытается взять себя в руки, обуздать взрыв эмоций, которые вызвал в нем этот короткий поцелуй. Этим он ей понравился еще больше. И она похвалила себя за то, что поцеловала его.
– А ты – своим. – Он запрыгнул в седло. – С нетерпением жду нашей первой встречи.
Он улыбнулся Сюзан, и она увидела в его улыбке огонь желания. Затем развернул Быстрого и поскакал в том направлении, откуда они пришли… возможно, вновь хотел взглянуть на нефтяное поле. Сюзан осталась у почтового ящика миссис Бич, надеясь, что он обернется и помашет ей рукой и она сможет еще раз увидеть его лицо. Она не сомневалась, что он обернется… а он все не оборачивался. А когда она уже собралась спускаться с холма, все-таки обернулся, и его вскинутая рука запорхала в темноте, как мотылек.
Сюзан в ответ подняла руку и двинулась вниз, счастливая и несчастная одновременно. Однако – и возможно, ничего важнее на тот момент для нее не было – она больше не чувствовала себя вывалянной в грязи. Когда она коснулась губ юноши, ее кожа очистилась от прикосновений Риа. Как по мановению волшебной палочки, чему она могла только порадоваться.
Шла она улыбаясь, и гораздо чаще, чем обычно, если ей доводилось выходить из дома ночью, поглядывая на звезды.
Глава четвертая
Луна давно зашла
1
Два часа он мотался вдоль пологого склона, который она назвала Спуском, ограничиваясь рысью, не переводя могучего коня в галоп, хотя очень хотелось мчаться под звездами. Наконец его кровь начала остывать.
Она сразу остынет, если ты начнешь думать о собственной персоне, сказал он себе, да и напрасно ты так разгорячился. Только дураки абсолютно уверены в том, что все будет так, как им того хочется. Древняя поговорка вызвала воспоминания о покрытом шрамами кривоногом мужчине, учившем его жизни, и юноша улыбнулся.
В конце концов он свернул с дороги и направился вдоль ручья, против течения. Проехал полторы мили (миновав несколько табунов лошадей, которые с интересом посмотрели на Быстрого), держа курс на ивовую рощу. Оттуда донеслось тихое ржание. Быстрый тут же ответил на него, стукнув копытом о землю и замотав головой.
Его всадник наклонил голову, чтобы не задеть ветви, и внезапно увидел перед собой узкое, белое, нечеловеческое лицо, верхнюю часть которого, за исключением черных, лишенных зрачков глаз, поглотила тьма.
Руки всадника метнулись к револьверам, третий раз за ночь, и в третий раз ухватили пустоту. Впрочем, он уже понял, что оружие ему не понадобится: перед ним на тонкой веревке висел этот идиотский грачиный череп.
Молодой человек, в настоящее время называющий себя Артур Хит, снял его с седла (ему нравилось называть череп «наш дозорный», «пусть он уродлив, как старая карга, зато есть не просит») и повесил на дереве, чтобы поприветствовать дорогого друга. Ох уж этот «Артур» и его шутки! Всадник Быстрого оттолкнул череп в сторону с такой силой, что веревка разорвалась, а череп улетел в темноту.
– Фи, Роланд, – донесся мужской голос. В нем слышался упрек, из-за которого так и рвался смех… как, собственно, и всегда. С Катбертом они дружили с раннего детства, следы их первых зубов остались на одних и тех же игрушках, но Роланд иной раз совершенно не понимал своего друга. И не только его шутки. Однажды, довольно-таки давно, в тот день, когда собирались повесить дворцового повара, оказавшегося предателем, Катберт не находил себе места от ужаса и угрызений совести. Он сказал Роланду, что не останется, не сможет смотреть на казнь… в результате и остался, и смотрел. Потому что ни глупые шутки, ни выставляемые напоказ чувства не показывали миру истинного Катберта Оллгуда.
Когда Роланд выехал на поляну посреди рощи, темная тень отделилась от дерева. А выйдя на середину поляны, превратилась в высокого узкобедрого юношу, босоногого, с голой грудью, одетого лишь в джинсы. В одной руке он держал огромный старинный револьвер, такие еще называли «пивная бочка» из-за размеров барабана.
– Фи, – повторил Катберт, словно ему нравился звук, соответствующий этому слову, не позабытому разве что в таких медвежьих углах, как Меджис. – Негоже так обходиться с часовым. Ударить беднягу по лицу, да еще с такой силой, что он чуть-чуть не долетел до моря!
– Если б у меня был револьвер, я бы разнес его на куски и перебудил всю округу.
– Я знал, что ты не будешь разъезжать с оружием в руках, – ответил Катберт. – Ты ужасный хулиган, Роланд, сын Стивена, но далеко не дурак, хотя еще и не перешагнул через стариковские пятнадцать лет.
– Я думал, мы решили пользоваться только новыми именами. Даже в своем кругу.
Катберт выставил вперед одну ногу, уперся голой пяткой в дерн, поклонился, широко раскинув руки, вывернув их в запястьях так, что кончики пальцев смотрели в землю, имитируя многоопытного придворного, для которого поклон – непременный атрибут бытия. Он также напомнил Роланду стоящую на болоте цаплю, и у него вырвался короткий смешок. Потом Роланд коснулся левой ладонью лба, словно хотел убедиться, что у него температура. В голове у него все пылало, это точно, но кожа повыше глаз оставалась совершенно холодной.
– Приношу свои извинения, стрелок. – Катберт не поднимал глаз, застыв в поклоне.
Улыбка сползла с лица Роланда.
– Не называй меня так, Катберт. Пожалуйста. Ни сейчас, ни потом. Если я тебе дорог.
Катберт тут же выпрямился, подошел к сидящему на коне Роланду. Выражение его лица ясно говорило о том, что он чувствует себя виноватым.
– Роланд… Уилл… извини.
Роланд хлопнул его по плечу.
– Ерунда. Главное, помни о нашем уговоре. Меджис, возможно, на краю мира… но это все еще наш мир. А где Ален?
– В смысле, Дик? А где ему, по-твоему, быть? – Катберт указал на темный силуэт на дальнем конце поляны, то ли храпящий, то ли медленно задыхающийся.
– Вот он. Проспит и землетрясение.
– Но ты услышал меня и проснулся.
– Да. – Катберт так пристально вглядывался в лицо Роланда, что тому стало не по себе. – С тобой что-то случилось? Ты изменился.
– Неужели?
– Да. Какой-то возбужденный. Взъерошенный.
Если уж рассказывать Катберту о Сюзан, то сейчас самое время, подумал Роланд. Но решил, спонтанно, не раздумывая (именно так принималось большинство его решений, и уж точно все самые лучшие), не говорить ни слова. Если он встретит Сюзан в доме мэра, пусть Катберт и Ален думают, что это их первая встреча. Хуже от этого никому не будет.
– Я отлично прогулялся, увидел много интересного. – Он спрыгнул на землю, начал снимать седло.
– Неужели? Так говори, открой сердце своему ближайшему другу.
– Подождем до утра, пока проснется этот медведь. Тогда мне не придется повторять все дважды. Кроме того, я устал. Одно, правда, я тебе скажу: здесь слишком много лошадей, даже для феода, славящегося их разведением. Слишком много.
И прежде чем Катберт задал следующий вопрос, Роланд снял седло со спины Быстрого и положил его рядом с тремя маленькими проволочными клетками, связанными ремнем. Внутри сидели три почтовых голубя с белыми кольцами на шее. Один поднял голову, сонно посмотрел на Роланда, а затем вновь сунул ее под крыло.
– Они в порядке? – спросил Роланд.
– В полном. Жрут и гадят в свое удовольствие. У них сейчас не жизнь, а лафа. Но что ты…
– Завтра, – оборвал его Роланд, и Катберт, уяснив, что решение окончательно, отправился на поиски костлявого дозорного.
Двадцать минут спустя Быстрый, освобожденный от ноши и стреноженный, щипал травку вместе с Оленьей Шкурой и Банным Листом (Катберт даже лошадь не мог назвать по-человечески), а Роланд лежал на спальнике и смотрел на звезды. Катберт заснул так же быстро, как и проснулся от шагов Быстрого, но Роланду спать совершенно не хотелось.
