Терри Пратчетт - Дело табак
Он обдумал то, что вынужден был сказать, и ответил самому себе: «Да, но драконы, что называется, социально приемлемы. А гоблины уж точно нет. Ни у кого не найдется для них доброго слова, кроме мисс Бидл. Так почему бы не сводить к ней завтра Юного Сэма? В конце концов, это она заинтересовала его какашками, и она писательница, так что, наверное, порадуется развлечению. Да, отличная идея, и Юному Сэму будет полезно, и я вовсе не веду расследование…» Удовлетворившись этим, Ваймс стал ждать наступления сна, вопреки воплям, взвизгам, загадочному далекому стуку, вороватому шороху, крикам, неприятному тиканью, зловещему скрипу, жуткому хлопанью крыльев где-то поблизости и прочему мерзкому шуму, известному под названием деревенской тишины.
Он допоздна играл в бильярд с Вилликинсом, просто чтобы не утратить хватку, и теперь, краем уха слушая феерическую какофонию за окном, задумался, можно ли сравнить расследование сложного дела, которое нужно вести с особым тщанием, с партией в снукер. Разумеется, на пути попадается много красных шаров, которые приходится отгонять в сторону, но цель – конечная цель – обязательно окажется черной…
В Графствах живут влиятельные люди, поэтому он будет действовать осторожно. Образно выражаясь, Сэм Ваймс мысленно нацелил кий.
Он откинулся на подушки, наслаждаясь чудесным ощущением постепенного погружения в их недра, и спросил у Сибиллы:
– А у Ржавов есть здесь дом?
Ваймс слишком поздно сообразил, что, возможно, сделал неверный шаг: Сибилла наверняка упоминала об этом раньше, а он, типичным для женатого мужчины образом, пропускал ее слова мимо ушей, и теперь драгоценные уютные минуты перед сном могли быть испорчены нотацией. Ему был виден только самый кончик носа Сибиллы, поглощенной подушками. Она сонно пробормотала:
– А… они купили лет десять назад Заусенц-манор, после того как маркиз Пышнохвост зарезал свою жену садовым ножом в ананасовой теплице. Неужели не помнишь? Ты несколько месяцев разыскивал его по городу. В конце концов все решили, что он уехал на Четвертый континент и замаскировался, перестав называть себя маркизом Пышнохвостом.
– Да, точно, – сказал Ваймс. – Помню, многие его приятели здорово злились из-за расследования. Ведь он совершил всего одно убийство, и женщина сама была виновата – надо же быть такой бестактной, чтобы умереть от легонького удара ножом!
Госпожа Сибилла повернулась, а поскольку природа богато одарила ее в плане гравитации, ближайшая подушка, как шестеренка, мягко повернулась в противоположную сторону, и Сэм Ваймс уткнулся лицом в постель. Он выбрался на поверхность и спросил:
– Ржав купил их дом, да? Удивительно, что этот старый черт истратил хоть пенни лишку.
– Не он, а Эмбрион, дорогой.
Ваймс очнулся.
– Его сын? Бандит?
– Сэм, подходящее слово здесь – предприниматель, и я очень хочу спать, если ты не возражаешь.
Сэм Ваймс знал, что лучше всего промолчать. Он вновь погрузился в недра постели, перебирая в уме такие слова, как «жулик», «головорез», «человек, перевернувший представления о хорошем и плохом, своем и чужом», «прохиндей», «деляга» и «неприкасаемый»…
Мягко погрузившись в кошмарный мир, где хорошие и плохие парни частенько менялись местами без предупреждения, Ваймс окончательно поборол бессонницу и уж постарался, чтобы она не очнулась в ближайшие восемь часов.
На следующее утро Ваймс задумчиво шагал к дому мисс Бидл, держа сына за руку и не зная, чего ожидать. У него было мало опыта общения с литературным миром, он предпочитал нелитературный, а временами даже непечатный, и вдобавок слышал, что писатели проводят целый день в халате, попивая шампанское[16]. С другой стороны, когда он приблизился к дому, стоявшему в конце тенистой тропки, его охватили сомнения. Во-первых, при так называемом коттедже был огород, который сделал бы честь и ферме. Заглянув через забор, Ваймс заметил грядки с овощами и ягодами. Еще там был фруктовый сад, и нечто вроде свинарника, и приличный дворовый нужник, весьма профессионально устроенный, с обязательным отверстием в виде полумесяца, выпиленным лобзиком в двери, и поленница, сложенная поближе к дому, чтобы извлекать максимум пользы из каждой прогулки по нужде. Повсюду царила атмосфера основательности и рациональности, которой, разумеется, не ожидаешь от человека, жонглирующего словами.
Мисс Бидл открыла дверь через секунду после того, как Ваймс постучал. Она ничуть не удивилась.
– Я отчасти ожидала вас, ваша светлость, – сказала она. – Или сегодня вы – мистер Стражник? Насколько мне известно, вы всегда – мистер Стражник, так или иначе… – мисс Бидл опустила глаза. – А это, видимо, Юный Сэм.
Она перевела взгляд на Ваймса.
– Дети обычно так стесняются, правда?
– Знаете, у меня уже столько какашек, – с гордостью произнес Юный Сэм. – Я их храню в банках из-под варенья, а в туалете устроил лабораторию. А слоновьи какашки у вас есть? Они делают вот так… – Он помолчал для пущего эффекта. – Шлеп!
На мгновение глаза у мисс Бидл слегка остекленели, как у всякого, кто впервые общался с Юным Сэмом. Затем она взглянула на Ваймса.
– Вы, наверное, очень гордитесь своим сыном.
Гордый отец ответил:
– Едва за ним поспеваю.
Мисс Бидл провела их в комнату, в оформлении которой главную роль играл ситец, и подозвала Юного Сэма к огромному бюро. Она открыла ящик и протянула мальчику книжку:
– Это гранки «Серной радости», и я подпишу ее для тебя, если хочешь.
Юный Сэм взял книгу, как святыню, а его отец, внезапно превратившись в мать, переспросил:
– Что-что?
Юный Сэм ответил улыбкой и произнес:
– Спасибо, только, пожалуйста, ничего не пишите в ней. Мне не разрешают писать в книжках.
Пока мальчик радостно листал новую книгу, Ваймс опустился в мягкое кресло. Мисс Бидл улыбнулась и заспешила на кухню, предоставив гостю разглядывать комнату, полную книжных полок и мягкой мебели. Еще там стояла большая концертная арфа и висели часы в виде совы, у которой глаза гипнотически качались туда-сюда в такт тиканью, наводя наблюдателя на мысль, что надо либо покончить с собой, либо достать из камина кочергу и расколотить эту штуковину к чертовой матери.
Рассматривая сову, Ваймс понял, что за ним наблюдают; он обернулся и увидел встревоженное личико и выступающую челюсть юной гоблинки по имени Слезы Гриба.
Он инстинктивно взглянул на Юного Сэма, и внезапно ему в голову пришла невероятная мысль: как поступит Юный Сэм? Сколько книжек он прочел? Родители не рассказывали ему страшилки про гоблинов, не так ли? И не читали мальчику слишком много невинных радужных сказок, в которых фигурируют ужасные создания и беспричинный страх, который однажды скажется.
Юный Сэм прошагал через комнату, остановился перед девочкой и сказал:
– Я много знаю про какашки. Это очень интересно.
Слезы Гриба взглядом лихорадочно принялась искать мисс Бидл, а Юный Сэм, абсолютно не стесняясь, пустился в краткую лекцию об овечьем помете. В ответ Слезы Гриба, укладывая слова точно кирпичики, спросила:
– А… для чего… какашки?
Юный Сэм нахмурился, как будто кто-то поставил под сомнение его жизненную цель. Но тут же он просиял и ответил:
– Ну, если бы их не было, ты бы взорвалась!
И радостно заулыбался, словно разрешив вопрос огромной важности.
Слезы Гриба засмеялась. Ее смех звучал отрывисто, напоминая Ваймсу смех женщин определенного сорта и после определенного количества джина. Но все-таки это был смех, искренний, неподдельный и естественный, и Юный Сэм наслаждался им и хихикал, и старший Сэм, у которого на щеках высыхал пот, тоже.
Потом Юный Сэм сказал:
– Ого, какие у тебя большие руки. Как тебя зовут?
Тем же отрывистым тоном, к которому Ваймс уже привык, девочка ответила:
– Меня зовут Слезы Гриба.
Юный Сэм немедленно обнял ее, насколько хватило рук, и крикнул:
– Грибы не должны плакать!
На лице девочки возникло то самое выражение, которое Сэм Ваймс столько раз видел на лицах людей, попадавших в объятия Юного Сэма, – смесь удивления и замешательства. В этот момент в комнату вернулась мисс Бидл, держа тарелку, которую передала Слезам Гриба.
– Пожалуйста, угости наших гостей, дорогая.
Слезы Гриба взяла тарелку и нерешительно пододвинула ее к Ваймсу, произнеся нечто, на слух напоминавшее стук десятка кокосовых орехов, катящихся по лестнице, но он сумел различить слова «вы», «ешьте» и «я приготовила». В выражении ее лица читалась мольба, как будто девочка пыталась сделать так, чтобы он понял.
Ваймс некоторое время рассматривал ее лицо, а потом подумал: «Я ведь могу понять, не так ли? Стоит попробовать». Он закрыл глаза – весьма неоднозначное действие, когда находишься лицом к лицу с обладателем такой выдающейся челюсти. Плотно зажмурившись и накрыв глаза рукой, чтобы отсечь доступ свету, он попросил:
