Джо Аберкромби - Полмира
– В имени Божием семь букв, – сказала она, направляя на него смертоносную железную штуку. – Прости.
– Нет! – вскрикнула Сафрит, пытаясь заслонить собой Одду, но тот осторожно отодвинул ее.
– Кто хочет умереть стариком?
И он снова оскалился в безумной своей улыбке, только теперь подпиленные острые зубы блестели красным.
– Смерть ждет каждого.
И следом раздался еще один оглушительный хлопок, и Одда выгнулся, задрожал, а потом упал и не двигался, и из черной дырки в его кольчуге поднимался дымок.
Скифр стояла и смотрела под ноги.
– Я же сказала, что покажу вам настоящее волшебство.
Не как в песнях
– Они бегут.
Ветер вскинул волосы и облепил окровавленное лицо. Колючка смотрела вслед ужакам – всадники и лишенные седоков кони уже исчезали среди моря травы.
– И я их очень хорошо понимаю, – пробормотал Бранд, наблюдая за Скифр.
Та снова запахнула плащ, плюхнулась в траву и вцепилась в амулеты на шее. И уставилась неподвижным взглядом в переливающиеся жаром уголья.
– Мы хорошо сражались, – сказал Ральф, но голос его казался безразличным и мертвым.
– Руки из стали, – и Фрор кивнул, отирая мокрой тряпкой краску с лица. – О такой победе только в песнях петь.
– В общем, мы победили.
И отец Ярви поднял кусок металла, что Скифр оставила на траве. И повернул его к солнцу. Металл заблестел. Какая-то штука, пустая внутри, и она все еще дымилась. Как такая может пролететь через равнину и убить человека?
Сафрит мрачно покосилась на Скифр и отерла окровавленные руки:
– Победили. Только с помощью черной магии.
– Мы победили, – отец Ярви пожал плечами. – У битвы есть два исхода, и этот – предпочтительнее. Пусть Отче Мир оплачет наши методы. А Матерь Война обрадуется результатам.
– А что насчет Одды? – пробормотал Бранд.
Ничто не брало этого коротышку, и вот он ушел через Последнюю дверь. Все, шутки кончились…
– Он бы не выжил. Такая рана… – пробормотал Ярви. – Либо он, либо мы – так обстояло дело.
– Безжалостная арифметика, – отозвалась Сафрит и сжала губы в ниточку.
Служитель даже не посмотрел в ее сторону:
– Вот такие уравнения и положено решать начальствующему…
– А вдруг это колдовство навлечет на нас проклятие? – спросил Доздувой. – Вдруг Бог снова расколется? Вдруг…
– Мы – победили.
И голос отца Ярви сделался холодным, как сталь обнаженного меча, и он сжал пальцы своей здоровой руки вокруг круглой штуки из эльфьего металла, и костяшки пальцев побелели.
– Поблагодари же за это бога, в которого ты веришь, если знаешь, как это делать. И помоги остальным похоронить мертвых.
Доздувой захлопнул рот и ушел прочь, качая огромной башкой.
Бранд разжал стертые пальцы и уронил щит. Нарисованного Рин дракона изрубили и покорябали, на краю блестели свежие зарубки, а повязки на руке пропитались кровью. Боги, сколько ж на нем синяков и ссадин, и как же болит все тело. У него сил стоять не осталось, не то что спорить насчет того, что такое хорошо и что такое плохо и что есть благо в данном конкретном случае. К тому же у него шея в одном месте ободралась. Он потрогал – мокро как-то. Царапина небось, только кто заехал, друг или враг, он не знал. А не все ли равно, болит одинаково…
– Положите их как подобает, – говорил тем временем отец Ярви, – срубите эти деревья для погребальных костров.
– Что, и этих ублюдков? – удивился Колл и показал на окровавленные и ободранные трупы коневодов, которые валялись на склоне.
Вокруг них уже ходил кто-то из команды, приглядывался, не забрать ли что ценное.
– И их тоже.
– А их-то зачем на погребальный костер класть?
Ральф взял парнишку за локоть:
– Потому что если мы здесь нищих побили, мы сами нищие. А ежели мы побили славных мужей, мы славней их.
– Ты ранен? – спросила Сафрит.
Бранд поглядел на нее так, словно бы она на иноземном языке с ним говорила:
– Чего?
– Сядь.
Вот это совсем нетрудно было исполнить. Колени так ослабли, что он еле стоял. И сидел и смотрел на исхлестанную ветрами вершину холма, как люди отложили оружие и принялись сволакивать тела в длинные ряды, а остальные взялись рубить деревья – на костер. Сафрит наклонилась над ним и ощупала порез на шее сильными пальцами.
– Неглубокий. Видала я и похуже раны.
– Я человека убил, – пробормотал он, не обращаясь ни к кому в отдельности.
Наверное, это звучало, как похвальба, но только он не хватился.
– У него ж, наверное, семья была. И он о чем-то думал, на что-то надеялся…
Ральф присел на корточки рядом с ним и поскреб в бороде.
– Убить человека – непросто, что бы там скальды ни пели.
И он по-отечески обнял Бранда за плечи:
– Но сегодня ты поступил правильно. Благое дело совершил.
– Правда? – пробормотал Бранд, потирая свои перевязанные руки. – Я все думаю… кто он был. И почему пришел сюда, и зачем дрался. И лицо его вижу, прям перед собой.
– Есть такое дело. И, может, будешь и дальше его видеть, пока сам за Последнюю дверь не шагнешь. Такова цена того, что стоишь в щитовой стене, Бранд.
И Ральф протянул ему меч. Хороший меч, с окованной серебром рукоятью и битыми старыми ножнами.
– Это меч Одды. Он бы отдал его тебе. У хорошего воина должен быть хороший меч.
Бранд, конечно, всегда мечтал о собственном мече, а вот сейчас посмотрел – и чуть не сблеванул.
– Я не воин.
– Нет. Воин.
– Воин ничего не боится.
– Это дурак ничего не боится. А воин стоит и не бежит, несмотря на страх. Ты стоял и не бежал.
Бранд пощупал штаны – мокрые.
– Я стоял и обоссался.
– Ты не один такой.
– Герой в песнях никогда не ссытся.
– Ну да.
И Ральф пожал ему на прощанье плечо и поднялся на ноги.
– Вот почему песни – это песни, а жизнь – это жизнь.
Матерь Солнце уже высоко поднялась над степью, когда они пустились в путь. За их спинами медленно поднимался к небу дым погребального костра. И хотя кровь слилась с неба, уступив безмятежной голубизне, она все равно запеклась у Бранда под ногтями, и в его повязках, и на его зудящей шее. И этот красный день еще не кончился. Теперь каждый следующий день тоже будет красным.
У мачты лежали четыре весла, и над равниной уже кружился пепел мужей, что сидели за ними. Скифр скорчилась среди сундуков, погруженная в свои мрачные мысли, нахлобучив капюшон. Гребцы пытались отодвинуться от нее как можно дальше – была бы их воля, они б и с корабля попрыгали, лишь бы с ней не плыть.
Бранд поглядел на Колючку, когда они садились на свою скамью. Она тоже оглянулась, и лицо у нее было белое и безжизненное, как у Одды, когда они обкладывали его поленьями. Он попытался улыбнуться, но губы не слушались.
Они стояли плечом к плечу. Стояли у самой Последней двери. Стояли лицом к лицу со Смертью, и доброй была их жатва для Матери Воронов. Что бы там ни говорил наставник Хуннан, они оба стали воинами.
Вот только все было совсем не как в песнях. Совсем не так.
Что нужно Гетланду
Калейв расползся вширь и вдаль, мерзкой грязюкой стекая с одного берега Запретной, перекидываясь, подобно парше и заразе, на другой. Дымы бесчисленных костров закрывали небо, кружили хищные птицы.
Княжеские палаты стояли на невысоком холме над рекой. Издалека видать золоченые конские головы на резных балках, а стена вокруг них сложена то ли из камня, то ли из глины, и потому непонятно, обрушилась она или расползлась. А за ней жались один к другому деревянные домишки, забранные в ограду из здоровенных бревен – по ней прохаживались стражники, и солнце блестело на остриях их копий. А вот за оградой начинался полный хаос – уродливый лагерь из палаток, юрт, повозок, шалашей и каких-то жутких халуп тянулся во все стороны, дымя и уродуя открывающийся вид.
– Боги, скоко ж тут народу, – пробормотал Бранд.
– Боги, и это город? – пробормотала Колючка.
– Калейв – он как мочевой пузырь, наполняется постепенно, – сказала Скифр.
Она как раз закончила ковыряться в носу, придирчиво оглядела извлеченное и обтерла пальцы о плечо ближайшего гребца, причем так, что бедняга этого не заметил.
– Весной он наполняется северянами и людьми из Империи, а коневоды из степей приезжают сюда торговать. А летом он переполняется и лопается, и его содержимое выливается в степь. А зимой они все разъезжаются по своим делам, и он усыхает до маленькой фитюльки.
– Воняет, как мочевой пузырь, это точно, – проворчал Ральф, морща нос.
Две здоровенные приземистые башни из толстых бревен торчали по обеим сторонам реки, а между ними висели цепи из черных увесистых звеньев, усеянных шипами. Цепи качались и натягивались в пенной воде, течение сердито ревело и несло на них щепки и мусор, и ни один корабль не мог пройти вниз по Запретной.
– Железная сеть князя Варослава принесла ему хор-роший улов, – пробормотал отец Ярви.
Колючка никогда не видела столько кораблей. Они покачивались на волнах, теснились у причалов, лежали плотными рядами на берегах – все со сложенными мачтами. Здесь можно было увидеть корабли из Гетланда, Вастерланда и Тровенланда. Здесь были корабли из Ютмарка и с Островов. А еще они увидели корабли, которые, наверное, пришли с юга – темные, с толстым брюхом, как такие тащить через верхние волоки, непонятно. Даже две гигантские галеры прибыли – ох и здоровые, трехпалубные, с тремя рядами весел. «Южный ветер» казалась утлым челноком рядом с ними…
