Дуглас Хьюлик - Клятва на стали
Я окинул взглядом пространство, выискивая намеки на янтарь, первый признак восстановления моего преимущества. Кем бы ни был человек, который выпрыгнул из темноты, он был хорош, поистине тертый калач… Клинок? Рука? Козодой? Я склонялся к кандидатуре Клинка, или как там именовались джанийские убийцы, но это почти не имело значения. Неважно, как он звался, – время было выбрано безупречно: я находился слишком далеко от стены, чтобы вмешаться, но достаточно близко, чтобы не дать Раазу применить какой-нибудь глиммер. Такая удача не выпадает случайно.
Впрочем, меня тревожило другое.
Я был на грани паники и не дышал, ожидая, когда проснется ночное зрение, по той причине, что я не видел Клинка до того, как он сорвался с места. Перед тем как выйти на свет, я всмотрелся в тени, изучил окружавшую нас темноту и ничего не заметил. Такого не могло быть – только не со мной и не в таком сумраке.
И даже если я его каким-то образом прозевал, это по-прежнему не объясняло мерцания светильников, которое заметил только я. Оно было видно мне одному. Тому, кто обладал ночным зрением.
Я не понимал, что это значит, но будь я проклят, если собирался прикидываться, будто не напугался до усрачки.
Разбитый светильник выступил из темноты первым – глиняные осколки, окрашенные по краям в багряно-золотистый цвет и лежавшие в пленчатой лужице масла. Затем возник второй, неподалеку; следом – участок стены. Потом арка, дальше Рааз – уже не давившийся, но еще тяжело дышавший на полу; за ними проступило все помещение, испещренное янтарными сполохами ночного зрения.
Птицеловка лежала там, где прежде стояла, и ее длинный нож был наполовину вытянут из ножен. Я не видел крови и ран, но этого ничего не значило. Я подавил настойчивое желание окликнуть ее, подойти, оценить дыхание и сердцебиение. Проверка, жива ли она, могла обернуться моей гибелью.
Вместо этого я переключился на окружавший нас винный погреб.
Пусто.
Я медленно выдохнул. Ближайшая ниша была в добрых пятнадцати футах, и между нами раскинулось открытое пространство. Даже если Клинок прятался там, мне хватило бы времени увидеть его и отреагировать. Какой бы глиммер ни помог ему скрыться от света лампы, эта магия вроде бы не влияла на мое ночное зрение. Пусть я не рассмотрел его раньше, но сейчас вокруг было чернее ночи. Настал мой черед.
Я снова огляделся для верности, потом шевельнулся и медленно выпрямился.
И чуть не погиб.
Я уловил остаточное движение краем глаза как раз вовремя, чтобы пригнуть голову и вскинуть рапиру. Металл чиркнул о металл. Я ощутил над собой дуновение воздуха, рассеченного отбитым клинком. Затем невидимое плечо коснулось моего собственного и толкнуло.
Пятясь, я рубанул воздух и не встретил сопротивления. Ударил, пригнувшись и держа клинок под углом.
Затем огляделся расширенными глазами. Рааз, Птицеловка, стены, разбитые светильники – все было на месте, доступное ночному зрению. Так где же, черт возьми, человек, который только что чуть не снес мне полчерепа?
Я сделал шаг назад, пошарил рукой и нащупал во тьме стену. Обычное действие для нормальных людей – тех, кому не видно того, что видел я. Правда, сейчас мне было спокойнее обрести за спиною твердь.
Еще один промельк, теперь немного дальше. Я увидел дугу удара и намек на что-то… нечто сзади, двигавшееся ко мне. Этого хватило, чтобы поймать его клинок на свой – один раз, дважды, трижды, – достаточно, чтобы я прожил еще минуту. Правда, недоставало для контратаки или смертельного удара.
Я сместился левее и выхватил из пазухи в ножнах мой боевой кинжал. Рука, как я заметил, дрожала.
Рааз закашлялся. Застонал.
– Рааз! – крикнул я. – Какого черта!..
– Молчи! – каркнул он, едва выговаривая слова. – Слушай!
Добрый совет с учетом того, что следующую атаку я больше услышал, чем увидел. Двойное шарканье по шершавому каменному полу, янтарно-голубоватый промельк – и вот я уже отражал удар, который все же оставил на моем предплечье длинный тонкий порез.
Нет, при таком раскладе мне ни черта не выстоять.
Я всмотрелся в полуночный сумрак погреба, пытаясь совершить то, в чем раньше не испытывал никаких затруднений: рассмотреть противника ночным зрением. Занятие оказалось тягостным. Я видел каждую стену, каждый камень, каждого человека – кроме того, который был важен.
Может быть, зрение мне изменяло? Отказывало после магической вспышки, устроенной Тенью перед моими глазами почти пять месяцев назад? Может быть, мерцание пламени было сигналом, знаком какого-то сбоя – того, что со мной что-то сделали?
Проклятье, Себастьян, угораздило же тебя помереть, не разъяснив мне, какого рода даром ты меня наградил!
Рааз сказал: «Слушай». Но что, если слушал не только я?
Я сделал шаг, и два ответных прозвучали эхом. Ближе или дальше?
Глухое заполошное бормотание справа пресеклось кашлем. Рааз, говоривший на языке, который я узнал, но не понимал. Он творил магию. Зараза!
– Никакого света! – произнес я, маскируя голосом движение.
Два скользящих шажка вправо, один вперед. Во мраке, подцвеченном янтарем, кто-то невидимый тоже занял позицию.
В этот момент я понял, что наши шансы равны. Кем бы он ни был, меня ему было не видно: его, вероятно, обучали бою вслепую, ориентируясь на звуки, издаваемые противником. Вот почему он нападал так размашисто, предпочитая рассекать и рубить, – чем шире движение, тем больше площадь покрытия. Что касалось меня, то я никогда не сражался незрячим и мог, по крайней мере, оценить местность и уловить движение клинка. Моя догадка сводилась к тому, что он никогда не сталкивался с подобными мне; ни разу не попадал в ситуацию, когда предположительно слепая мишень вдруг нарушала его планы, вовремя отбивая удары и выполняя рипосты. А я был абсолютно уверен, что никогда не сражался с противником, которого не мог рассмотреть, особенно в темноте.
Но если Рааз нашепчет свет… тогда все изменится. Я стану сразу слепым и зримым. Я не сумею увидеть Клинка из-за жжения и сполохов в глазах, и тот напрыгнет и перережет мне горло, не заботясь о свидетелях.
Итак, никакого света, пока все не кончится.
И нужно ускорить конец.
Я мягко шагнул влево. Что-то тронулось в унисон. Проклятье, тише у меня не получится.
– Ты непредсказуем, – негромко произнесли из темноты. Голос был женский. – Осложнение.
Я наставил рапиру на звук.
– Можешь говорить, – разрешила она по-джанийски, но с незнакомым мне акцентом. – Я не убью. Это было бы… непорядочно.
– Но это не помешает тебе выяснить, где я нахожусь.
– Я сама говорю и вооружаю тебя тем же преимуществом. – Теперь голос звучал левее. Я перестроился. – Впрочем, – добавила она, – мне кажется, что тебе это ни к чему.
– Может быть, я просто мастер не хуже.
Ха!
– А может быть, способен видеть в темноте.
Я оцепенел и чуть не выронил от удивления кинжал. Откуда…
– И притом не джаниец, – продолжила она, – а потому не можешь быть избранным деспота. То есть Львом. – Короткая пауза, полная тишина. – Тогда кто же ты?
Я не знал, как ответить. На протяжении многих лет, с тех пор как Себастьян увел меня в чащу Бальстуранского леса и выполнил ритуал, даровавший мне ночное зрение, я считал себя уникумом. Я никогда не слышал ни сплетен, ни преданий о существовании такой способности у кого-то еще; никто не слышал о человеке, умеющем отогнать ночь. А слушал я активно – сначала как уличный Шнырь и Форточник, а после как Нос. Я держал ушки на макушке и тщательно оберегал мой секрет. О нем не знала ни единая живая душа, кроме Кристианы и Дегана. Джелем, возможно, подозревал, но он бы и родную мать заподозрил в подделке собственного рождения; могла догадываться и Птицеловка – моя ночная удачливость была слишком хороша для совпадения, но никто не говорил об этом напрямик.
Нет, за долгие годы высматривания и выслушивания не прозвучало ни слова, ни даже шепота.
До сих пор.
Внезапно я расхотел убивать эту женщину. Я должен был изловить ее и допросить. Получить ответ на пару вопросов.
– Гляжу, ты притих, – сказала она. – Похоже, что я попала в точку.
– Спрашиваешь, кто я такой? – отозвался я. – Опасный человек. Бросай свою железку или берись за дело. Мои друзья истекают кровью, мне некогда заниматься тобой.
Я очень хотел потолковать, но еще больше не хотел умирать.
– Как и мне тобой, – подхватила она.
Теперь голос был ближе и звучал справа.
Я развернулся туда корпусом, не отрывая стоп. Мелко вздохнул. Еще. Затем, уверившись в выгодности позиции, предоставлявшей мне наилучший шанс выжить, я слегка стукнул рукоятью кинжала по основанию клинка рапиры.
На сей раз я увидел ее приближение – вернее, его след. Намек на движение, мазок чего-то слишком неуловимого для ночного зрения, но все-таки там, где я ожидал.
Беда заключалась лишь в том, что ей удалось бесшумно сместиться влево и она подступала с незащищенной стороны. Черт, она была молодец.
