Холли Блэк - Самая темная чаща
Может, для него они такими и были.
– Но вы ведь не всегда позволяете им заходить так далеко?
– Я дал больше свободы, чтобы увидеть, какие вы, смертные, ничтожества. Но слушай же внимательно. Лакфорн, если бы я разрешил тебе развлекаться, как только заблагорассудится, что бы ты сделал? – и Ольховый король бросил взгляд на Хэйзел.
– Что бы я сделал? – гоблин рассмеялся так кровожадно, что от одного этого звука по позвоночнику девушки пробежал холодок. – Я бы поджигал дома, и они сгорали бы в них дотла. Я бы сжимал их до тех пор, пока боль не проберет до самых костей. Я бы мучил их до полного истощения, а потом сгрызал то, что осталось. Что бы я сделал, если бы вы мне позволили? Чего бы я не сделал?
– Это ведь ваши мудрецы говорят: из двух зол выбирай меньшее? – спросил Ольховый король Хэйзел. – Будь мудрой. Лакфорн – не самый опасный воин моей армии. Представь, какой ответ дала бы Костяная Дева. А Пугало? Или моя великолепная чудовищная Скорбь? Не испытывай мое терпение. Приведи Северина, или я опустошу Фэйрфолд. У меня есть планы, от которых я бы не хотел отступать. Конечно, за Северином сейчас охотится Скорбь, но у меня на нее другие виды.
Хэйзел поняла, что больше не может дышать. На заднем плане по-прежнему играла музыка, гости прохаживались по залу, смеялись и танцевали, но у девушки все плыло перед глазами. Хэйзел будто лишилась дара речи. Угроза прозвучала такой всеобъемлющей и страшной, что девушка никак не могла поверить – она расслышала все правильно.
По выражению лица Ольхового короля Хэйзел поняла: он ожидал, что она ответит, не больше, чем жаба превратится в поганку, но девушка должна была что-нибудь сказать.
Прочистив горло, она наконец выговорила:
– Если вы собираетесь наслать Скорбь на город, я вас остановлю.
Ольховый король жестко рассмеялся.
– Ты? Как вьюрок может остановить бурю? Ступай, сэр Хэйзел, насладись пиром. Охоту можно начать и завтра. Даю тебе два дня и две ночи.
Рыцарь с золотыми кричащими лицами на плечах шагнул к ней и взял под локоть. Заиграл лютнист. Лакфорн поклонился и смешался с толпой. Хэйзел поняла, что аудиенция закончена.
– Ах да, – добавил Ольховый король, и Хэйзел снова к нему обернулась. – Кое-что еще. У моего сына есть меч – украденный у меня. Принеси его, и я прощу тебе семилетний долг. Теперь-то ты рада моему приказу?
– Сколько я вам уже отслужила? – спросила Хэйзел. – Я дала клятву, когда мне было около одиннадцати. Теперь мне шестнадцать. Значит, почти пять лет.
– Но ты служишь мне лишь половину времени, – заметил Ольховый король. – И до сих пор должна все дневные часы.
Оцепенев, она двинулась через толпу.
Наконец Хэйзел нашла Джека. Он стоял возле стола с золотыми блюдами, заваленными гранатами, чьи рубиновые зерна цеплялись за влажные пленочки перегородок, спелыми сливами и пурпурно-черным виноградом.
Все это – его Народ. Хэйзел знала это умом, но действительно увидела и поверила только сейчас. Это тайное, прекрасное, пугающее место было близко Джеку. Как и все эти жестокие существа.
Впрочем, это осознание не отменяло факта, что Джек оставался единственным знакомым ей островком в море неизведанного.
– Что он сказал? – спросил парень. Когда она взяла его за руку, он показался ей озадаченным, но не рассерженным. – Ты что-нибудь узнала?
Хэйзел покачала головой. Здесь и сейчас, когда их окружали все эти глаза и уши, ей не хотелось говорить. В любом случае, напомнила она себе, это лишь еще один секрет, который она не могла рассказать, еще одна задача, которую необходимо решить.
Шаг один: выяснить, действительно ли ночью она становится злодейкой.
Шаг два: выяснить, кто оставляет ей записки. Кто заставил ее разбить гроб Северина. Кто забрал ее меч.
Шаг три: выяснить, друг ли ей Васма или еще один враг.
Шаг четыре: выяснить, как привести Северина Ольховому королю.
Достаточно, чтобы усесться прямо на землю и разрыдаться. Это было уже слишком. Но она не могла рассчитывать ни на кого другого – значит, не слишком, а в самый раз. Она должна со всем справиться. И она справится.
– Хочешь как-нибудь повеселиться перед уходом? – теперь Джек выглядел озорным и необычно расслабленным. – Можем потанцевать.
– Никаких танцев, – вымученно улыбнувшись, ответила Хэйзел. – Это одно из правил.
Но парень уже взял ее за руку и повел в центр зала, снова превратившись в Джека, которого она знала всю жизнь, Джека, который был лучшим другом ее брата, Джека, который казался таким надежным и совершенно запретным.
– Я не позволю тебе танцевать до тех пор, пока не сносятся башмаки. Я даже не позволю тебе танцевать до рассвета. Разве не благородное обещание?
Пир был столь же прекрасен, как и страшен. Может, Джек хотел показать его красоту кому-то из своей другой жизни?
У нее самой было столько всего, в чем она не могла честно признаться, что Хэйзел прекрасно понимала его желание быть честным хоть с кем-то.
Она закатила глаза, но после угроз Ольхового короля ей действительно хотелось отвлечься:
– Обещания, обещания.
По лицу Джека пробежала тень. Затем парень улыбнулся и притянул Хэйзел к себе в такт музыке.
Как только они оказались ближе, песня просочилась глубоко в мысли девушки. Боль, которую она почувствовала, придя на пир, вернулась и навалилась на нее; казалось, она достигла самых костей, заставляя тело двигаться по собственной воле.
Воздух был сладок и дик. Он полнился бесшабашными историями о храбрости, чести и счастливом случае, которыми она жила, когда была маленькой. Внезапно ее накрыл прилив отчаянной радости, и Хэйзел повернулась к другим танцорам. Музыка подхватила ее и понесла вперед, кружа, немного пугая и снова кружа.
Сперва рука Джека была в ее руке, потом скользнула на талию, а потом и вовсе исчезла. Хэйзел поискала его взглядом, но вокруг было слишком много танцующих. Все они перемещались по кругу, в центре которого стоял скрипач. Девушка в короне из кос, с густыми бровями и перевернутым лицом, смеялась до визга. Парень с когтистыми руками положил их на плечо другого парня. Теперь купол холма казался далеким, как ночное небо; навес из корней светился блуждающими огоньками. Рядом, на расстоянии вытянутой руки, время от времени задевая Хэйзел, танцевал Джек – такой теплый и сильный. Девушка плясала, пока не заболели ноги и не заныли мышцы, но она все не останавливалась. Она плясала до тех пор, пока все заботы не вылетели из головы; пока чьи-то руки не обвились вокруг ее талии и силой не вытащили из круга.
Они вместе рухнули на утоптанный земляной пол. Джек смеялся, его лоб был мокрым от пота:
– Здорово, правда? Ни с чем не сравнится.
У Хэйзел резко закружилась голова, и ей показалось, что она пережила страшную потерю. Она рванулась обратно к феям. В тот момент девушке казалось, что стоит только к ним присоединиться, как все снова станет хорошо.
– Эй, погоди! – Джек схватил ее и утянул подальше от танцующих; она, пошатываясь, еле держалась на ногах. – Хэйзел, не надо. Пойдем, милая, пора уходить. Извини, пожалуйста. Я не подумал, что тебе станет так плохо.
Милая. Слово повисло в воздухе, наполовину вытянув ее из помешательства. Но, нет, для него оно не может ничего значить. Милая – так говорят о бродячих кошках, очаровательных малышах и дамах в старых фильмах. Хэйзел глядела на Джека, часто моргая. В голове начало проясняться.
Он снова рассмеялся, на этот раз немного неуверенно:
– Хэйзел?
Она смущенно кивнула:
– Я в порядке… теперь.
Он приобнял ее за плечи.
– Хорошо.
В эту секунду какая-то девушка, отделившись от круга танцующих, подбежала к ним и вцепилась Джеку в воротник. Не успела Хэйзел возмутиться, как та уже прижималась губами к губам парня.
Его рука соскользнула по Хэйзел, объятия ослабли, и ресницы, затрепетав, опустились. У девушки был большой красный рот и синеватая кожа; в спутанных каштановых волосах торчали голубые розы. Она была красива той неземной красотой, что заставляла моряков направлять корабли прямо в сердце бури. Хэйзел понятия не имела, откуда они знают друг друга, да и знают ли вообще. Но увидев, как ходит кадык Джека, как руки феи, исследовав нижний край его рубашки, скользнули под нее, девушка залилась стыдливым румянцем. Она не могла понять, что чувствует, но отчаянно хотела перестать чувствовать вообще. Наконец Джек разорвал поцелуй, глядя на Хэйзел с явным ошеломлением.
Мимо шло существо в золотых доспехах, с кубками, наполненными янтарным вином. Фея схватила один из них, поднесла к губам и залпом выпила. Потом повернулась к Хэйзел.
И проникновенно и глубоко поцеловала. Хэйзел вздрогнула от удивления, однако не оттолкнула ее и не отстранилась сама. Она ощутила мягкость губ девушки и прохладу ее языка. Мгновение спустя Хэйзел почувствовала и вкус вина, которое фея перелила из своего рта в ее.
