Стивен Кинг - Колдун и кристалл
– Когда мы преследовали Уолтера? – спросил Джейк. – На привале, незадолго до того, как я… как я упал?
– Совершенно верно.
– Кое-что я помню, но смутно. Как помнят сны.
Роланд кивнул.
– Тогда слушай. На этот раз я расскажу больше, Джейк, потому что ты стал старше. Полагаю, и мы тоже.
Сюзанна и во второй раз ловила каждое слово. Роланд обнаружил Мартена, советника отца (и его колдуна) в покоях матери. Разумеется, не по воле случая. Мальчик, проходя мимо двери, ведущей в покои, не удостоил бы ее и взглядом, но Мартен открыл дверь и пригласил его войти. Мартен сказал Роланду, что мать хочет его видеть, но печальная улыбка и опущенные долу глаза подсказали мальчику, что в этот самый момент Габриэль Дискейн меньше всего хотела видеть сына.
Румянец на щеках и отметина от поцелуя на шее сказали ему все.
Результатом стал обряд совершеннолетия, слишком ранний для мальчика его возраста, но выбор оружия, им стал его сокол Давид, оказался сюрпризом для учителя, и Роланд сумел победить Корта, отнял у него палку… и приобрел смертельного врага, Мартена.
Жестоко страдающий, с изорванным в клочья лицом, напоминающим страшную маску гоблина, какую только может представить себе ребенок, Корт нашел в себе силы не потерять сознание и, прежде чем провалиться в темноту, успел дать последний совет самому юному подмастерью[18] из тех, кого ему доводилось учить: держись подальше от Мартена, во всяком случае, пока.
– Он посоветовал мне подождать, пока история нашего поединка превратится в легенду. – Стрелок обвел взглядом Эдди, Сюзанну и Джейка. – Подождать, пока у моей тени на лице вырастет борода и начнет преследовать колдуна в его снах.
– Ты последовал его совету? – спросила Сюзанна.
– Мне не дали, – с печальной, полной душевной боли улыбкой ответил Роланд. – Я хотел подумать над этим, серьезно подумать, но… все изменилось. И очень резко.
– Да, так бывает, – кивнул Эдди. – Уж я-то знаю.
– Я похоронил моего сокола, первое оружие, которое выковал, и, возможно, самое лучшее. Потом… и вот об этом я тебе точно не рассказывал, Джейк… пошел в Нижний город. Летнюю жару охладили грозовые ливни, и в комнатке над одним из борделей, в которых так любил бывать Корт, я впервые лег в постель с женщиной.
Он задумчиво пошебаршил палкой в костре, внезапно до него дошло, сколь точно его движение ассоциируется с последними сказанными им словами, и с кривой усмешкой отбросил палку. Дымясь, она упала около колеса брошенного «доджа-аспена».
– Мне понравилось. Секс – это хорошо. Конечно, не так хорошо, как мы представляли себе, шепчась об этом между собой, но…
– По-моему, молодые преувеличивают достоинства купленных удовольствий, сладенький, – вставила Сюзанна.
– Я заснул, хотя внизу громко пели под пианино, а в окно бил град. Проснулся наутро в… ну… скажем так, меня разбудил человек, которого я никак не ожидал увидеть в таком месте.
Джейк подбросил в костер сушняка. Он вспыхнул, окрасив багрянцем щеки Роланда, зачернив тени под его бровями, нижней губой. Пока Роланд говорил, Сюзанна буквально видела, что происходило в то давнишнее утро, пахнущее мокрой брусчаткой и пропитанным влагой летним воздухом; что случилось в маленькой комнатенке шлюхи над общим залом в Нижнем городе Гилеада, откуда барон правил Нью-Канааном, маленьким феодом, затерянным в западных землях Срединного мира.
Мальчик, еще не отошедший от вчерашнего поединка, только что познавший тайны секса. Четырнадцатилетний мальчик, во сне тянувший разве что на двенадцатилетнего, с густой бахромой ресниц, лежащих на щеках, с веками, прикрывающими удивительные синие глаза, с ладонью, охватывающей грудь проститутки, исцарапанным когтями сокола запястьем поверх покрывала. Мальчик, досыпающий последний спокойный сон, мальчик, который вскоре отправится в дальний путь, покатится, как высвободившийся камешек по крутому склону. Камешек, вышибающий второй, третий, четвертый, те камешки в свою очередь вышибают другие, и так до тех пор, пока весь склон не придет в движение и земля не задрожит от грохота несущийся лавины.
Мальчик – камешек на склоне, освободившийся от земных уз и готовый покатиться вниз.
В костре рванула шишка. Где-то в поле взвизгнул зверь. Сюзанна наблюдала, как искры пролетели мимо невероятно древнего лица Роланда, и увидела в этом лице мальчика, мирно спящего летним утром в постели шлюхи. А потом она увидела, как с треском распахнулась дверь, оборвав сон последнего романтика Гилеада.
15
Мужчина влетел в комнату и широкими шагами пересек ее, прежде чем Роланд успел открыть глаза (прежде чем женщина, лежащая рядом с ним, начала соображать, что в комнате они не одни). Высокий, стройный, в вылинявших джинсах и пропыленной рубашке из синей шамбре[19], темно-серой шляпе с лентой из змеиной кожи. По бедрам били видавшие виды кожаные кобуры. Из них выглядывали отделанные сандаловым деревом рукоятки револьверов, которые мальчику предстояло пронести по землям, каких этот хмурый мужчина с пронзительными синими глазами и представить себе не мог.
Роланд начал действовать, еще не открыв глаз. Скатился влево, сунул руку под кровать. Быстрота его движений завораживала, даже пугала… Сюзанна все видела, видела отчетливо… но мужчина в вылинявших джинсах оказался проворнее. Он схватил мальчика за плечо и дернул, вышвырнув его из постели на пол. Мальчик распластался на досках, рука его вновь метнулась под кровать со скоростью молнии. Но мужчина в джинсах придавил пальцы каблуком, прежде чем они успели добраться до цели.
– Мерзавец! – вырвалось у мальчика. – Ах ты, мер…
Вот тут его глаза открылись, он поднял голову и увидел, что нарушивший их уединение мерзавец – его отец.
Проститутка уже сидела, с припухшими глазами, на ее лице читалось раздражение.
– Эй ты! – воскликнула она. – Какого черта! Сюда нельзя вот так заходить. Нельзя! Если я сейчас закричу…
Не обращая на нее ни малейшего внимания, мужчина вытащил из-под кровати два пояса. Каждый с револьвером в кобуре. Большими револьверами, на диво большими, учитывая, что в этом мире огнестрельное оружие было редкостью, но не такими большими, как торчали из кобур отца Роланда, с рукоятками, инкрустированными деревянными пластинами. Когда шлюха увидела револьверы на бедрах незваного гостя и те, что он держал в руках… те, что болтались на бедрах ее юного клиента до того, как она привела его в свою комнату и лишила всего вооружения, за исключением одного орудия, наиболее ей знакомого, от раздражения на ее лице не осталось и следа. Мгновенно сработал инстинкт самосохранения. Она соскочила с кровати, метнулась к двери и исчезла за ней, сверкнув на солнце голым задом.
Ни отец, стоящий у кровати, ни сын, лежащий голый на полу, даже не взглянули на нее. Мужчина в джинсах поднял пояса с револьверами, которые Роланд накануне взял из арсенала под казармой, отомкнув дверь ключом Корта. Потряс ими перед лицом Роланда, как трясут изгрызанной одеждой перед мордой щенка, у которого режутся зубы. Тряхнул с такой силой, что один из револьверов выпал из кобуры. Несмотря на то что Роланд еще не пришел в себя от изумления, револьвер он поймал на лету.
– Я думал, ты на западе. В Крессии. Преследуешь Фарсона и его…
Отец Роланда отвесил ему затрещину. Мальчишка отлетел в дальний угол, из уголка рта заструилась кровь. Инстинктивно Роланд подумал о том, что надо поднять револьвер, который он все держал в руке и…
Стивен Дискейн смотрел на него, уперев руки в бока, мысль сына он прочел до того, как тот ее окончательно сформулировал. И губы Стивена разошлись в безрадостной улыбке, обнажив не только зубы, но и десны.
– Пристрели меня, если сможешь. Почему нет? Доверши начатое. О боги, я сочту это за счастье!
Роланд положил револьвер на пол и отодвинул тыльной стороной ладони. Он не хотел, чтобы его пальцы оказались в непосредственной близости от спускового крючка. Они уже не полностью подчинялись ему, эти пальцы. Он узнал об этом вчера, аккурат после того, как сломал Корту нос.
– Отец, вчера я выдержал испытание. Я отнял палку Корта. Я победил. Я – мужчина.
– Ты дурак, – ответил отец. Улыбка исчезла. Он разом постарел, осунулся. Тяжело опустился на шлюхину кровать. Посмотрел на пояса с кобурами, что держал в руке, выронил их на пол. – Ты – четырнадцатилетний дурак, а это самый худший тип дураков. – Он вскинул голову, вновь пылая яростью, но Роланд не возражал: ярость, она куда лучше, чем покорность судьбе, признак старости. – С того момента как ты научился ходить, я знал, что ты не гений, но до вчерашнего дня не верил, что ты идиот. Позволить ему заманить себя в ловушку, как корову на бойню! Боги! Ты забыл имя своего отца! Скажи это!
Вот тут разозлился и мальчик. Как раз вчера лицо отца ни на секунду не покидало его, оставаясь с ним во всех его деяниях.
– Это неправда! – прокричал он из угла, сидя голой задницей на занозистых досках пола, прижимаясь спиной к стене. Солнечный свет, вливаясь в окно, касался пушка на его не знающей бритвы щеке.
