Н. Джемисин - Держава богов
Впрочем, суета и громкие голоса довольно быстро отвлекли меня от мрачных раздумий. Мне пришлось проворно отскочить к стене коридора: мимо, сжимая оружие, промчались шестеро стражников. Один из них нес шар для сообщений, и, прислушавшись, я разобрал, как кто-то – вероятно, их капитан – негромко отдавал стремительные приказы. Что-то насчет необходимости «очистить северные коридоры на седьмом». Потом раздалось «передний двор» и – очень четко: «Скажите людям Морад, пусть принесут что-нибудь от вони!»
Противостоять такому искушению было не проще, чем требованиям Шахар. А может, и трудней. Я принялся напевать веселую песенку, сунул руки в карманы и вприпрыжку направился в другой коридор. Когда стража скрылась из виду, я отворил стену и помчался бегом.
Меня чуть не заставило сбиться с верного пути Древо, заполнившее, оказывается, один из наиболее полезных проходов в мертвых пространствах. Еще мне здорово мешало мое нынешнее тело, глупо-долговязое и неуклюжее. Я больше не мог, как прежде, протискиваться в узкие лазы. Я знал множество обходных путей, но все равно прибыл на передний двор позже, чем собирался, и притом здорово запыхавшись. (И это, кстати, тоже бесило. Надо будет поработать над этим смертным телом, чтобы оно стало сильней. А то как бы не подвело…)
Тем не менее представшее моим глазам зрелище определенно стоило всех неприятностей.
Передний двор здания по имени Небо был обязан своим существованием моей погибшей сестре Курруэ, которая поняла два главных элемента души смертных: они терпеть не могут, когда им напоминают об их незначительности, и в то же время инстинктивно желают, чтобы их предводители демонстрировали подавляющее величие. Поэтому посетители, оказавшиеся здесь посредством Вертикальных Врат, со всех сторон лицезрели немыслимое великолепие. К северу они видели сводчатый вход в Небо, похожий на вход в гигантскую пещеру: по высоте он превышал многие здания в городе внизу. К западу и востоку простирались двойные лепестки Сада Ста Тысяч: великолепная мозаика из клумб, каждую из которых венчало дерево редкой породы. Теперь в тылу одной из половинок сада красовалась ветвь Мирового Древа – многие мили диких зарослей, разбросавших в небесной синеве мириады листьев. Ясное дело, Курруэ не планировала появления Древа, но эта ветвь была лишним подтверждением ее мастерства – смотрелась она, словно так и было задумано. Ну а тех, кто отваживался повернуть голову к югу, ожидало величие особого рода. Там не было вообще ничего – лишь одинокий Пирс, тянущийся в пустоту, а за ним – ничем не нарушенный вид, простирающийся до очень-очень далекого горизонта…
Так вот, сейчас передний двор Неба был осквернен чем-то непотребным. Когда я выскочил из сада, воспользовавшись калиткой для слуг, никто на меня и внимания не обратил. Повсюду метались напуганные солдаты, и в их действиях не было никакого видимого порядка. У края мозаики Врат я увидел капитана стражи. Он кричал на кучера, приказывая ему убрать, убрать, убрать отсюда карету, убрать во имя Отца Небесного, доставить ее к наземной станции у грузовых ворот и никому не позволять к ней притрагиваться.
Не обращая на все это никакого внимания, я прошел вперед сквозь толчею, не сводя взгляда с двух куч на земле. У кого-то хватило ума разместить их на квадратном куске ткани, но они на нем едва помещались. Отдельные куски так и порывались раскатиться в стороны, и солдаты, топтавшиеся кругом, неудержимо блевали, пытаясь соскрести расползающиеся кучи обратно на ткань. Подобравшись достаточно близко, я сумел присмотреться. Это была плоть, некогда живая, а теперь полужидкая от разложения. Самым твердым в ней были кости, да и те источенные тлением.
В это время капитан повернулся и заметил меня. Он был воином, поэтому первым делом опустил руку к мечу, но у него хватило здравого смысла его не выхватывать, когда он сообразил, кто перед ним. Он кратко ругнулся, бросил быстрый взгляд на своих людей – не смотрит ли кто? – и отвесил поспешный поклон. Не самый утонченный мужик.
– Господин… – осторожно проговорил он, хотя я видел, что он предпочел бы сказать «господь». Он, кстати, не был итемпаном, хотя метка Арамери и украшала его лоб. Капитан вскинул руку, и я остановился в нескольких футах от края расплывавшейся дряни. – Прошу тебя, господин. Здесь опасно.
– А что, червяки и личинки могут наброситься?
Шутка не удалась, потому что личинок не было. Теперь я видел: то, что лежало на одеялах, было останками двух очень-очень мертвых смертных, но отсутствие трупоедов меня озадачило. А еще – от них неправильно пахло. Я подошел еще ближе и приоткрыл рот, чтобы разобраться, хотя запах и витавший в воздухе вкус вовсе не радовали. Мне никогда не нравилась падаль. Однако в этом запахе были только аммиак, сера и обычный вкус смерти. Что же не так?
Я опустился на корточки, чтобы как следует присмотреться, и спросил:
– Арамери, полагаю?
Я никак не мог опознать метки у них на лбах, да там, в общем-то, уже и лиц как таковых не было. Странно почерневшие головы были почти лишены черт. Они выглядели почти плоскими.
– Кто они были? Умерли они, похоже, достаточно давно, чтобы оказаться, хм, моими знакомцами.
Капитан напряженным тоном ответил:
– Это, как мы полагаем, господин Невра и госпожа Крисцина, троюродные брат и сестра правительницы Ремат. Оба чистокровные. И они умерли, как нам представляется… прошлой ночью.
– Что?!
Он не стал повторять, лишь дернул ногой, закидывая обратно на ткань бесформенный кусок Невры. А может, Крисцины. Солдаты как раз закончили собирать раскатившиеся куски и старательно обертывали их полотном, чтобы увезти. Я увидел пятна слизи, тянувшиеся от самых Вертикальных Врат к тому месту, где лежали кучи. Значит, тела переправили во дворец в карете, но до этого не потрудились как следует обернуть? Бессмыслица какая-то…
Остается только предположить: никто не догадывался о том, что чета внутри кареты мертва… пока не распахнули дверцы.
Я вернулся к капитану, который вновь вытянулся и замер при моем приближении. Я с некоторым удивлением отметил, что на лбу у него был простой прямоугольник низкого родства, правда с пустой серединой, по образцу всех сигил родства, доселе мною виденных, – кроме той, что носила Ремат. Люди низкого родства редко удостаивались высоких постов в Небе. Капитанство этого человека означало, что у него либо имелся могущественный покровитель – причем не отец и не мать, ведь они тоже были бы низкородными, – либо он успел проявить на службе отменные качества. Я понадеялся, что это как раз тот случай.
– Честно признаться, я весьма мало интересуюсь смертными после их кончины, – негромко проговорил я. – Трупы, знаешь ли, не забавны. Но мне всегда казалось, что обычно мертвецу требуется несколько месяцев, если не лет, чтобы дойти до подобного состояния.
– Обычно так оно и есть, – ответил он коротко.
– Тогда что вызвало подобное разложение?
У него на скулах выступили желваки.
– Прости, господин, но у меня приказ не разглашать подробности. Это дело семейное.
Стало быть, Ремат велела поменьше болтать, и капитан заговорит, только если я схвачу его за пятку и подвешу над пустотой с Пирса. А может, не заговорит и тогда: капитан выглядел на редкость упрямым.
Я закатил глаза:
– Ты не хуже моего знаешь, что учинить такую жуть способна только магия. Может, что-то не так пошло у писца. Или они чем-то обидели одного из моих родственников…
Хотя в последнем я сомневался. То есть сотворить подобное мог любой из нас, боженят, даже самый незлобивый. Но я не мог вообразить ни одного, кто вправду бы сделал такое. Мы убивали, да. Но мы не глумились. Мы с уважением относились к смерти. Иное обращение с мертвыми стало бы святотатством перед Энефой. А может быть, и перед Йейнэ.
– Ничего не могу сказать, господин.
Вот ведь упрямец!
– А почему ты сказал, что здесь опасно?
К моему удивлению, ответом мне был твердый взгляд. Он даже не рассердился, хотя я докучал ему и сам понимал это. А еще у него были глаза весьма примечательного цвета – серые. Такие были редкостью во дворце и почти не встречались у мароне, хотя цвет кожи у него был достаточно темный для принадлежности к этому племени. Если он действительно являлся Арамери, то амнийского в нем было всего чуть-чуть.
– Ты сам это объяснил, господин. – Он говорил негромко, но веско. – Это могла сделать лишь магия. А такая магия работает лишь при непосредственном соприкосновении.
И он ткнул подбородком в сторону лиц умерших – те были еще видны в завязываемых солдатами узлах. Я всмотрелся как следует, и тут до меня дошло: то, что я принял за каприз разложения, было кое-чем иным. Чернота их лиц объяснялась не тлением, а древесным углем. Это вообще были не лица; черты обоих мертвецов скрывали своего рода маски. И эти маски прогорели до такой степени, что слились с кожей, оставив от первоначального облика только глазницы да линию челюсти.
