Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти
Затем при факельном свете началось первое развлечение: Рыцарь Льдистый (лорд Кровий Рэнслей) и Рыцарь Пламенистый (сир Танкред Бельдебрис) сошлись в полном облачении, конные, на замерзшей поверхности над самым фарватером. Летела ледяная крошка, дыхание лошадей было как драконов пар, звенел металл, и копье встретило щит, и оба разом выбиты были из седла.
Наверху, на набережной, уперев локти в камень и глядя вниз, застыла фигура, коей придавало бесформенность громадное медвежье пальто, укутывавшее сего мужа с головы до пят; выделанная голова медведя служила ему головным убором, скрывавшим большую часть лица. По временам, когда свет пляшущих костров (на коих жарились ныне гуси и быки) подпрыгивал повыше, черные сардонические глаза мужчины блестели.
Как и было договорено, Пламя одолело Лед.
Теперь он глядел на акробатов в костюмах Комедии – Харлекин и Панталон, Корнетто и Исабелла и прочие, – что, скользя на коньках, прыгали и кружились в такт бойкой и несколько нестройной мелодии, производимой дрожащим консортом на платформе, а под навесом Королева склонила голову, беседуя с такими же, как она, монархами. Пажи на подошвах, укрепленных железными шипами, медленно пробирались меж собравшимися, неся подносы с кипящим вином; повара и поварята поливали жиром мясо на вертелах; а на другом берегу возводился обширный помост.
Человек в медвежьем пальто отошел от стены и неспешно двинулся вниз по лестничному пролету, затем по другому и застыл в толпе на льду; пригубливал серебряную чашу кларета, любовался дворянскими детьми, сплошь Ледяными Феями, что несли Королеве чудовищный Пирог Двенадцатой Ночи на носилках, принимал предлагаемые мясо и хлеб и не без удовольствия набивал ими рот, продолжая ходить тут и там, держась более из инстинкта, нежели из рассуждения, тени у самых краев толкотни. С того берега донесся треск, внезапный, как колдовской ветер, зеваки разинули рты, и первый фейерверк зашипел и завертелся, образуя огромную «G» на орнаментальном панно; после чего шутихи взвизгнули и рассыпали алмазные искры, и весь лед наполнился внезапным блистанием, побудив мужчину в медвежьей шкуре попятиться в угол, туда, где причальные ступени упирались в стену. Вспыхивающие гильзы попадали на лед, и тот зашипел, вызывая тревогу или притворное оцепенение в тех, кто сие заметил.
Заклубился красный и зеленый огонь, и помост опять немного сместился, так что лед чуть затрещал.
Лорд Монфалькон услыхал звук и тут же встрепенулся, призывая лорда Рууни, что совместно с леди Рууни и двумя их детьми разговаривал с маленьким мастером Уэлдрейком и беззаботной, покачивающейся леди Блудд:
– Рууни! Слышали?
– Что? – Лорд Рууни передал чашу старшему мальчику, и тот, радуясь доселе бежавшей его возможности, принялся пить.
– Лед, Рууни. Лед трескается. Вон там.
– Здесь он достаточно крепок, Монфалькон. Проверено. И проверяется в сию секунду.
– Тем не менее…
Рууни почесал бороду, оглядываясь в некотором смятении.
– Что ж…
– Надобно перейти на набережную. – Лорд Монфалькон узрел фигуру в шкуре медведя, что праздно шагала вверх по лестнице и убредала во тьму. Завыли и взорвались новые фейерверки. Лорд-Канцлер свирепо глядел на фигуру, полуподнял руку, опустил ее.
– Ваши Величества, милорды и миледи, – завопил он. – Нам должно вернуться на берег. Лед грозит треснуть.
Однако голос его тонул в реве и тарахтенье не устававших сверкать фейерверков, в смехе и оре пьяной толпы.
Монфалькон спешно растолкал всех на своем пути и достиг Королевы. Она смеялась над какой-то только что произнесенной фразой Короля Полония, к вящему огорчению Гассана аль-Джиафара, сияя лицом и наблюдая вспышки, что в неумолимо нараставшем темпе делались всё громче и ярче.
– Лед, мадам. Есть опасность, что мы провалимся!
Слепящий разрыв света и тепла. Ее губы раздвинулись.
– Ах!
– Лед ломается! – вскричал Монфалькон. – Ваше Величество! Лед ломается!
Человек в медвежьей шкуре вновь шел мимо набережной стены через деревья, оглядываясь на толчею и слыша голос Лорда-Канцлера, призывавшего к тишине. Он замер, чтоб увидеть, как собравшиеся медленно сдвигаются, следуя за Королевой. Она покинула лед и возвернулась в свою повозку. Затем, развеселенно поведя плечом, он нырнул за кустарник в проем, зияющий в стене Западного Минстера, и вынырнул в узком переулке, уводившем на восток, в дом, где ждало дальнейшее развлечение.
* * *В королевских санях сидели бок о бок Полониец и Арабиец, напротив же поместилась сама Королева со своею спутницей, графиней Скайской.
Лохматый Касимир Четырнадцатый раздухарился.
– Недурственное приключение с самого момента прибытия в Альбион! Ей-богам, Ваше Величество, я рад, что так решил! Прибудь я с помпой, окружен всем флотом и гвардейцами, скука заела бы меня вернее верного.
Гассан аль-Джиафар приложил ноготь правого мизинца к промежутку меж передними зубами и извлек кусок мяса, уставясь угрюмо из окна на отступающую реку.
– Никакой опасности не было, – сказал он. – Лед все еще крепок.
– Милорд Монфалькон существует денно и нощно лишь ради безопасности Королевы, – поведала Уна с иронической улыбкой.
Юный Калиф насупился.
– Вы позволяете сему мужчине отслеживать всякое ваше решение, мадам?
Глориана отозвалась пренебрежительно:
– Он защищал меня с моего рождения. Боюсь, я так с сим свыклась, Ваше Величество, что мне было бы не по себе без Монфалькона, хмыкающего где-то за кулисами.
Король Касимир был фраппирован.
– Разрази меня Гермес, мадам! Так вы вечно несвободны? – Он возложил невинную и сострадальческую длань на Королевино колено.
Глориана обнаружила, что столкнулась с очередной проблемой дипломатического свойства, но была спасена санями, что врезались в препятствие, из-за коего Касимир был отброшен обратно на свои подушки и, крякнув, задел по касательной Гассана, а тот фыркнул:
– Будь сей Монфалькон моим визирем, я велел бы вы пороть его за порчу моего удовольствия.
Глориана улыбнулась.
– Впрочем, конечно же, я мужчина, – сказал Всеславный Калиф Арабии.
– Се правда, что женщины обычно более милосердны, – высказался Король Касимир. – Упразднить смерть через повешение на ваших землях и заменить ее ссылкой кажется мне идеальным решением для того, кто страдает от распрей с совестью. Я, разумеется, такими распрями не терзаем, ибо моя власть даруется мне Парламентом.
– По-моему, сие вообще не власть, – Гассан явно шел на скандал.
– На деле она точно такая же, если принять, что власть даруется как ответственность теми, кому мы служим, нет?
– Думаю, здесь мы все согласны, – Глориана, как обычно, стремилась к равновесию.
Достигнув дворца, они с поклонами и реверансами разошлись по раздельным покоям, дабы облачиться в костюмы и изучить свои роли в Маскераде.
Глориана по возвращении была встречена лордом Монфальконом.
– Я должен извиниться, Ваше Величество, за прерывание представления. Мне помстилось…
Глориана безмолвно кивнула. Поддерживать гармонию внимания между надменным Гассаном и смятенным Касимиром оказалось томительнее, чем она ожидала, и она была бы рада часу вдали от дел.
– Делайте что должны, мой Лорд-Канцлер, как я делаю что должна, – пробормотала она. Ее улыбка была едва заметна. – Сейчас вам полагается надеть личину и присоединиться к утехе Маскерада. Вы знаете свои реплики?
– Я намереваюсь прочесть их, мадам. У меня не оказалось времени…
– Само собой. Через час, стало быть, милорд. – Виновато махнув рукой, она перешла в свои апартаменты и позволила дверям хоть раз захлопнуться пред ее сторожевым псом.
Навстречу вышла леди Мэри Жакотт, чуть уставшая, как обычно. Глориана подняла руки.
– Раздень меня, Мэри. – Она со вздохом сняла корону. – А потом, молю, приласкай меня хоть ненадолго, дабы освободить от мук и горестей.
Леди Мэри взяла корону и жестом велела служанкам избавить Королеву от одежды. Ее собственный костюм был готов – возле костюма Глорианы.
Она сделается Валькирией, а ее взыскательный любовник сир Танкред – Бальдуром.
* * *В собственных покоях графиня Скайская осматривала присланный ларец, украшенный каменьями. Она прочла записку, исполненную почерком Гассана. Та благодарила ее за учтивости и любезности (Уна не припомнила ни единой) и молила напомнить Королеве о Гассане со всем расположением. Расшнуровываемая служанками Уна покачала головой: поведать Королеве о происшествии либо припасти историю до поры, когда обе они смогут отдохнуть? Последнее, решила она, более уместно.
В одной лишь ночной сорочке вновь водрузилась она на кушетку, раскурив очередную трубку и устремив взор к стихам мастера Уэлдрейка, открывающим Маскерад:
Зимой, когда Год тлеет слепо,Как зрак Огня, что скрыло веко,И треплют Ветры, дуя с неба,Чудесны, бурны крылья снега,Как Северян сердца пылаютВесельем веселей Весны,Трубят Небес лихи горны,И Дух поет, и Дни, бледны,Парчу Ночей благословляют!
Им недостает обычной энергичности, думала она, однако же Уэлдрейк, как правило, сочинял для Придворных Развлечений нехотя, а в последнее время, кажется, рассредоточился сильнее прежнего, тратя почти все свое время на сей разоренный разум, на сию хрупкую красоту, одержимую леди Блудд.
