Джастин Хилл - Крадущийся тигр, затаившийся дракон. Меч судьбы
– Ешь!
Вэй-Фан начал было отказываться, но монах укоризненно покачал головой и снова закрыл глаза. Персик оказался мягким и сладким. Вэй-Фан до того оголодал, что съел его целиком, даже попорченный осами бочок. Когда он доел, монах достал бамбуковый ковшик, полный чистой дождевой воды, поднёс ко рту и начал шумно пить. Напившись, протянул Вэй-Фану. Тот сделал большой глоток и вернул ковш старику.
– Гораздо лучше вина, согласен?
Вэй-Фан расхохотался. Лично он не был в этом уверен.
Монах попил ещё. Некоторое время они молча сидели и слушали лесные звуки.
– Здесь всегда тихо зимой. Только гиббоны кричат. Зато летом повсюду стрекочут цикады, и когда их песни одна за другой утихают, это означает приближение осени. Самая последняя песня цикады – одинокая и безответная песня. Мне всегда грустно, когда я её слушаю. Интересно, понимают ли цикады, что их жизненный цикл подходит к концу? Может быть, именно поэтому летом они поют радостнее и громче? Как ты думаешь?
– Честно говоря, я мало что знаю о цикадах.
– Правда? А почему? Только не говори, что ты один из тех, кто думает только о себе. Ведь это – верный путь к безумию. Вот я, например, – монах ткнул себя в грудь, – о себе почти и не вспоминаю, размышляю больше о мире вокруг. Обо всех живущих в нём, от чёрной цикады до снежного леопарда. Они меня интересуют, все живые существа.
– Ну, цикады… По-моему, они поют всегда одинаково, что весной, что осенью.
– Конечно, однако осенью их песни короче и тише.
В лесу было действительно очень тихо, лишь ветер шелестел в листьях бамбука.
– Как твоё имя? – спросил старик.
– Вэй-Фан. А ваше?
– Моё? Зачем мне оно? Одни зовут меня Лесным Стариком, другие – Отшельником с горы Сун. Можешь звать меня как тебе хочется. Это никак не изменит то, чем я являюсь на самом деле. У имён нет силы.
– Хорошо. Я буду звать вас Отшельником с горы Сун.
Монах кивнул.
– Разве ты не ко мне пришёл? Нет, вижу, что не ко мне. Значит, ты ищешь что-то иное. Но если ты шёл не ко мне, то куда?
– Я ищу Двенадцатиугольную пагоду.
Старик посмотрел на Вэй-Фана долгим взглядом и покачал головой.
– Зачем?
– Я ищу мастера.
– Какого мастера?
– Учителя. Мастера ушу.
– О! Теперь я всё понял: ты – воин. Опасный путь ты избрал.
– Я ничего не боюсь! – быстро возразил Вэй-Фан.
– Не боишься? А должен бы.
Вэй-Фан почувствовал себя глупцом. Монах вздохнул и вновь задумчиво покачал головой.
– На свете существуют демоны, колдуны, лисы-оборотни и много кто ещё.
Вэй-Фан кивнул, не желая показывать страх.
День приближался к закату. В горах ночь наступает быстро, ведь горные вершины заслоняют солнечный свет. Когда солнце коснулось восточных отрогов, окрасив их золотом, Отшельник с горы Сун внезапно поднялся на ноги.
– Пора спать. Не согласишься ли ты разделить со мной мою убогую хижину? – сказал он и, не дожидаясь ответа, улёгся на кучу сухих бамбуковых листьев. Двери в хижине не было. Вэй-Фану хотелось спросить отшельника, не опасно ли спать так, но тот уже тихонько посапывал. Юноша положил под голову свой мешок и тоже вскоре уснул. Сон его был необычайно глубок и спокоен.
* * *
Когда Вэй-Фан проснулся, старик был уже на ногах. Было слышно, как он шуршит чем-то снаружи. Юноша зевнул, потянулся и понял, что чувствует себя до странности бодрым. Оказалось, что Отшельник как раз заканчивает «накрывать на стол». На завтрак были поданы отборные личинки, коренья и травы.
– Садись, ешь, – пригласил старик.
Вэй-Фану ещё никогда не приходилось видеть столь странное угощенье, так что монаху пришлось прийти на помощь гостю. Личинки были «полезны для селезёнки и снимали хандру», а тонкие узловатые корни – «врачевали печень и помогали худеть излишне тучным женщинам». Отшельник положил себе по чуть-чуть от каждого «блюда», а Вэй-Фан был до того голоден, что с жадностью съел остальное.
Закончив свой более чем скромный завтрак, монах удовлетворённо похлопал себя по животу, как будто сытно отобедал в харчевне.
– Я так понял, – начал он, – ты сейчас отправишься по этой тропке наверх? В горы?
Они оба посмотрели на высящиеся пики.
– Я бы на твоём месте пошёл вниз. Вниз идти легче, чем вверх, – продолжил старик.
– Иногда приходится идти трудным путём.
Отшельник медленно кивнул, даже не посмотрев на молодого человека, как будто взвешивая слова Вэй-Фана.
– Что же, может быть, ты и прав. Иди. Не думаю, что мы когда-нибудь ещё встретимся.
Фраза прозвучала довольно зловеще.
– Впрочем, возможно, в следующей жизни, кто знает? – предположил старик на прощание. В его голосе не было оттенка грусти, простая констатация факта.
* * *
Отшельник проводил Вэй-Фана к началу тропы. Дальше горы стояли стеной.
– Там вырезаны ступеньки, иногда, правда, они довольно круты. И крепче держись за цепь, если не хочешь свалиться.
Вэй-Фан собирался поблагодарить старика, но тот махнул рукой и быстро ушёл, шелестя тростниковым плащом.
Юноша подошёл к скале. Ступеньки больше напоминали кое-как выдолбленные дыры. Он положил руку на камень. Тот был не слишком холоден и шершав. Вэй-Фан поднял голову. Скала уходила вверх почти вертикально и теперь, когда он стоял у самого подножья, казалась ещё выше. Впрочем, иного пути к цели не было. Он поставил правую ногу на первую ступеньку, покрепче уцепился рукой и начал подъём.
До цепи он добрался примерно через полчаса. Скала здесь была более пологой. Тропа свернула налево, затем – направо, до самого каменного выступа, с которого свисала цепь. Вэй-Фан обернулся: позади зияла пропасть. У него закружилась голова. Казалось, пустота затягивает его, она как будто шептала: «Прыгай, прыгай…»
Юноша зажмурился. Открыв глаза, он обнаружил, что изо всех сил вцепился в камень, прижавшись к нему лицом. Сердце бешено колотилось. Больше вниз он не смотрел. Цепь была старой и ржавой, но выглядела достаточно крепкой.
Вэй-Фан подёргал её. Вроде должна выдержать. Вздохнув, он дёрнул в последний раз, затем подпрыгнул и начал взбираться. Чем выше он поднимался, тем дальше цепь отходила от скалы. Вдруг его ноги потеряли опору. «Никакой опоры больше нет», – сказал он себе и постарался успокоиться. В его ситуации паника означала верную смерть. «Я не боюсь, просто поднимусь туда, и всё…» Цепь поскрипывала. Железные кольца тёрлись друг о друга под весом юноши. А он упрямо продолжал карабкаться. Руки ныли от напряжения. В какой-то момент Вэй-Фан представил, как срывается и падает на камни внизу.
И тут он увидел конец подъёма. Оставалось как-то взобраться на каменный карниз. Цепь туго натянулась, и подсунуть под неё пальцы не удавалось. Юноша попытался схватиться за пучок травы, но тот оторвался с корнем. Вдруг он нашарил стебель бамбука, казавшийся вполне крепким. Вэй-Фан закрыл глаза и полез по стеблю вверх, извиваясь словно червяк, в страхе соскользнуть и рухнуть вниз.
* * *
И вот юноша лежал на твёрдом камне и дрожал от запоздалого ужаса. Он страшился взглянуть вниз, туда, где ждала его пропасть. Пустота по-прежнему жадно засасывала его, и он отполз подальше от края. Потом долго-долго лежал, приходя в себя.
Наконец, Вэй-Фан поднялся на ноги, отряхнулся и осмотрелся. В зарослях папоротника обнаружилась узенькая тропка, выложенная серыми камнями и ведущая в самую глубину леса. Вэй-Фан подхватил свой мешок и отправился дальше, к вершинам горы Суншань.
Прошло два дня.
Люди говорят, что вершин у Суншаня тридцать шесть и ровно столько же там монастырей. Это Шаолинь, где живут лучшие мастера ушу, а ещё Фаван, Храм Щедрого Кулака, Лес Пагод…
Вокруг не было никого, кроме старых мастеров-даосов, казалось, вросших в землю будто камни, открытые всем ветрам и дождям, а то и подёрнувшиеся лишайниками. Где-то вверху (здесь всё было вверху) кричали гиббоны. Их крики были удивительно грустны. Несколько раз Вэй-Фан видел монахов, бормотавших свои сутры в ожидании птиц, которые наполнят их чаши ягодами и орехами, вот только никаких ягод сейчас в лесу не было.
– Я ищу Двенадцатиугольную пагоду. Вы не знаете, где она? – спрашивал он их, но никто из монахов ничего о ней не слышал.
Начинало темнеть. Сразу похолодало. Снизу из долины поползла туманная дымка. Вскоре Вэй-Фан очутился в сплошном белёсом киселе. Он потерял тропу, был в полном одиночестве и чувствовал, что умирает с голода. Но вместо того чтобы повернуть назад, Вэй-Фан упрямо брёл куда-то вперёд. Внезапно под ногами открылась глубокая пропасть. Примерно в пятидесяти чи[3] внизу он разглядел человека, одетого, несмотря на холод, в одни лишь чёрные штаны. Незнакомец совершенствовался в стиле Кулак Журавля: пальцы, имитируя когти птицы, захватывают руку или ногу противника, при этом поражая болевые точки.
Зрелище напомнило Вэй-Фану о старухе, напавшей на него в ночь, когда он убежал из дома.
– Эй! – закричал он.
