Джо Аберкромби - Герои
– Выполняли задание полковника о частичном захоронении.
– А, ну да.
Танни вставил пробочку в чернильницу. Скольких он в свое время перехоронил, сложно и припомнить; в ранг желанных обязанностей это у него никогда не входило.
– После битвы всегда непременно следует уборка. Многое приходится приводить в порядок, и здесь, и дома. Иной раз годы уходят, чтобы вычистить то, что замусорили за два или три дня.
Он вытер перо кусочком тряпицы.
– А иной раз и вовсе не удается.
– Тогда зачем вообще все это? – спросил Желток, глядя поверх залитого солнцем ячменя на гряду мутно-лиловых холмов вдали. – В смысле, мусорить? Ведь столько сил потрачено, столько людей полегло, а чего мы добились?
Танни почесал в затылке. Желтка за философа он никогда не держал, но, как видно, у каждого бывают моменты задумчивости.
– Видишь ли, войны, судя по моему опыту, редко что меняют. Чуток здесь, немножко там, но в целом должны существовать какие-то более приемлемые способы улаживать разногласия.
Он задумчиво помолчал.
– Короли, знать, всякие там Закрытые советы и иже с ними – я не понимаю, что их так упорно тянет к войнам, учитывая, какие уроки преподает история и какая бездна свидетельств против них вопиет. Война – чертовски неудобная работа, причем за ничтожно малое вознаграждение, а самая тяжелая доля выпадает солдату.
– Зачем тогда им вообще быть, этим самым солдатом?
Танни не сразу нашелся что ответить. Пожал плечами:
– Ну как. Лучшее призвание на свете.
По тракту неторопливо вели лошадей; стучали по земле копыта, похлестывали пышные хвосты, сонно брели рядом солдаты. Один отделился и направился в их сторону, жуя по дороге яблоко. Сержант Форест, причем с улыбкой шире плеч.
– Эт ч-черт, – пробурчал под нос Танни, проворно сгребая улики и пряча под щит, внизу под гамаком.
– Чего это? – прошептал Желток.
– А того, что когда первый сержант Форест вот так улыбается, хороших новостей не жди, как пить дать.
– Так когда же их ждать?
А ведь действительно, вопрос не праздный.
– Капрал Танни! – Форест доел яблоко и отбросил огрызок. – Вы, я вижу, не спите.
– К сожалению, да, сержант. Какие новости от наших уважаемых командиров?
– Самые радужные. – Форест через плечо ткнул пальцем в сторону лошадей. – Вы будете в восторге: нам возвращают наших четвероногих подруг.
– Чудесно, – крякнул Танни. – Как раз вовремя, чтобы пуститься вскачь туда же, откуда пришли.
– При этом, как положено, его августейшее величество не снабдил своих преданных солдат решительно ничем, что им надлежит иметь. Отправляемся утром. Или, самое позднее, через день. Идем на Уфрис, а там нас ждет премилое теплое суденышко.
Танни и сам невольно заулыбался. Севера с него было предостаточно.
– Ага! Стало быть, домой? Мое любимое направление.
Форест, видя улыбку капрала, расширил свою еще на два зуба, по одному с каждой стороны.
– К сожалению, вынужден разочаровать. Отплываем в Стирию.
– Как в Стирию? – оторопело хлопнул себя по бокам Желток.
– В красавец Вестпорт! – Форест одной рукой обнял Желтка за плечи, а другой махнул вперед, как будто указывая вдаль на великолепную панораму города там, где на самом деле красовались лишь гнилые пни. – Перекрестки мира! Там мы должны будем встать плечом к плечу с нашими храбрыми союзниками в Сипано и вознести праведный меч над сущей дьяволицей Монзкарро Муркатто, Змеей Талина. По всем сведениям, она – чисто демон в человечьем обличии, душительница свобод и величайшая угроза из всех, когда-то существовавших!
– Понятно, после Черного Доу, – Танни потер переносицу, – с которым мы вчера замирились.
Форест хлопнул Желтка по плечу.
– Прелесть солдатской профессии, рядовой. По счастью, негодяи неистребимы. А маршал Миттерик как раз тот человек, который заставит их содрогнуться!
– Маршал… Миттерик? – непонимающе поглядел Желток. – А что у нас с Кроем?
– Крой, похоже, тю-тю, – хмыкнул Танни.
– Скольких ты пересидел? – спросил Форест.
– Сейчас, погоди… – Танни, закатив глаза, задумчиво загибал пальцы, – сразу и не сосчитаешь. Кажется, восьмерых. Френген, затем Альтмойер, затем этот, коротышка…
– Крепски.
– Во-во, Крепски. Потом еще один Френген.
– Френген, но уже другой, – фыркнул Форест.
– Ох и болван был, даже для главнокомандующего. Затем был Варуз. За ним Берр, дальше Вест…
– А вот Вест был хороший.
– Ушел слишком рано, как оно обычно с хорошими людьми. И вот теперь Крой…
– Лорд-маршалы преходящи по натуре, – пояснил Форест, – но капралы!
Он гордым жестом указал на Танни.
– Капралы вечны.
– Значит, Сипано? – Танни медленно откинулся в гамаке, одну ногу согнув в колене, а другой отталкиваясь от земли и плавно раскачиваясь. – А ведь я там еще не бывал. Упущение.
Теперь, вникнув, в предстоящем путешествии он начинал различать и определенные преимущества. Хороший солдат всегда рассчитывает на них.
– Там климат, говорят, неплохой?
– Климат отличный, – подтвердил Форест.
– И я слышал, там лучшие, черт их дери, шлюхи на всем свете?
– Прелести тамошних путан негласно упомянуты чуть ли не с приказом.
– Ну вот, есть уже две вещи, к которым стоит стремиться.
– Во всяком случае, те две, которых нет на Севере. – Улыбка Фореста все ширилась, да так, что шире некуда. – Ну а пока, ввиду печального убывания контингента, смею представить…
– О не-ет! – застонал Танни среди идущих ко дну видений со шлюхами под благодатным солнышком.
– О да! Сюда, ребята!
И они, язви их, объявились. Четверо. Новобранцы, свеженькие, с корабля – судя по виду, из Срединных земель. Еще накануне целованы в порту мамашами, зазнобами, а то и теми и другими вместе. Мундиры отглажены, ремни навощены, бляхи надраены – словом, все готово к доблестному солдатскому житью-бытью. Новенькие рекруты, открыв рты, глазели на Желтка, являющего собой вопиющую противоположность – щеки впалые, глаза шныряют, истрепанный мундир заляпан грязью, одна лямка у ранца лопнула и заменена веревкой.
Форест церемонно указал на Танни, как хозяин балагана – на любимого шута, и взялся за обычную вступительную тираду:
– Парни! Вот вам знаменитый капрал Танни, один из старейших унтеров в дивизии генерала Фелнигга.
Танни сокрушенно, из самого нутра вздохнул.
– За плечами у него Старикландское восстание, война с гурками, последняя Северная война, осада Адуи, нынешняя заваруха, да еще и служба в едва ли не более тяжкое мирное время, от которой возвышенный ум неминуемо пришел бы в упадок и запустение.
Танни вынул пробку из фляжки Желтка, задумчиво приложился, передал ее хозяину, который, пожав плечами, тоже глотнул.
– Но он, Танни, драпал и мчался вперед, гнил в распутице; его пронимали холода и охаживали северные ветры; он вынес испытание харчами, винными погребами и ласками южанок, тысячемильными переходами, многолетним суровым рационом его величества, и даже, пусть и без рвения, но борьбой за то, чтобы стоять – вернее, сидеть – здесь перед вами…
Танни скрестил загубленные – а еще недавно, казалось, такие новые – сапоги друг на друге, медленно ушел спиной обратно в гамак и смежил веки, сквозь которые розовато просвечивало солнце.
Старые руки
Пришел он предзакатной порой. Над болотистой речушкой клубилась мошкара, желтеющие листья бросали на тропинку пятнистые тени; ветви под легким ветерком колыхались низко, так что приходилось под них подныривать.
Домишко казался еще приземистей, чем он помнил. Маленький, но неизъяснимо красивый – настолько, что слезы наворачивались на глаза. Дверь протяжно заскрипела, почему-то напугав чуть ли не как тогда, в Осрунге. В доме никого не было. Только старый, пропахший дымом полумрак. Вон его топчан, отодвинутый к стенке из-за тесноты, а туда, где он стоял, падают из окошка полосы бледного света: день идет на убыль.
Никого. Во рту пересохло. А что, если собрались и ушли, навсегда? Или вдруг, пока его не было, нагрянули лихие люди, промышляющие разбоем дезертиры…
Тут слух уловил в отдалении тихое тюканье топора: «туп, туп». Бек выскользнул обратно под вечереющее небо; заспешил мимо курятника, пялящихся коз и пяти пеньков, сплошь в выщербинах и зазубринах от длительных упражнений с ножами и топором, которые ему, если разобраться, особо не пригодились. Одно дело шпынять пенек, на это ума не надо, а совсем другое – живого человека. Это Бек теперь знал досконально.
Мать стояла возле старого пенька, опираясь на топор, и устало распрямляла спину, а Фестен собирал расколотые чурбачки и скидывал в кучу. Бек смотрел, как волосы матери колышутся на ветерке, а ее маленький помощник возится с дровами.
– Ма, – сипло вырвалось у него.
Она обернулась и замерла.
– Ты вернулся.
