Стефани Майер - Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление (сборник)
Когда наконец пришло время ложиться спать, я вздохнул с облегчением. Я понимал, что весь этот бред, который крутится у меня в голове, не даст мне как следует выспаться, поэтому решился на крайние меры, к которым еще никогда не прибегал: принял лекарство от простуды из тех, которые обычно усыпляли меня часов на восемь. Решение безответственное, но завтрашний день и так будет непростым. В ожидании, когда подействует лекарство, я еще раз прослушал диск Фила. Почему-то знакомые завывания успокоили меня, и где-то на середине диска я провалился в сон.
После глубокого сна без сновидений, которому я был обязан ничем не оправданным приемом лекарства, я проснулся рано. Отдохнуть за ночь мне удалось, но тем не менее меня не покидало то же лихорадочное возбуждение, от которого я извелся накануне. Я принял душ и оделся, выбрав одежду потеплее, хотя Эдит и уверяла, что будет солнечно. Потом выглянул в окно: Чарли уже уехал, небо было подернуто тонким слоем пушистых облаков, которые, судя по виду, могли вскоре рассеяться. Завтрак я сжевал, не чувствуя вкуса, потом торопливо убрался на кухне. Когда я заканчивал чистить зубы, негромкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть, и я чуть было не спрыгнул с лестницы, минуя ступеньки.
Внезапно оказалось, что мои пальцы стали слишком неуклюжими, я едва справился с простым замком, наконец распахнул дверь – и на пороге увидел ее.
Я перевел дыхание. Вся нервозность вмиг исчезла, уступив место безмятежному спокойствию.
Поначалу она не улыбалась – ее выражение было серьезным, даже настороженным. Но потом она окинула меня взглядом, ее лицо прояснилось, и она рассмеялась.
– Доброе утро, – со смехом поздоровалась она.
– Что-то не так? – Я осмотрел себя, надеясь, что не забыл что-нибудь важное – например, обуться или надеть джинсы.
– Мы гармонируем, – она снова рассмеялась.
На ней были синие джинсы и светло-бежевый джемпер с круглым вырезом, из-под которого виднелся белый воротник тенниски. Мой джемпер имел точно такой же оттенок, и джинсы тоже были темно-синими, только Эдит, в отличие от меня, выглядела как настоящая модель.
Я запер дверь дома, Эдит направилась к пикапу. У пассажирской дверцы она застыла в ожидании с мученическим выражением лица – по вполне понятной причине.
– Мы же договорились, – напомнил я, открывая перед ней дверцу.
Она с мрачным видом уселась на место.
Я сел за руль, стараясь не морщиться от оглушительного рева двигателя.
– Куда нам? – спросил я.
– Сначала пристегнись. Я уже нервничаю.
Я закатил глаза и подчинился.
– Так куда? – повторил я.
– На север, по Сто первому шоссе.
Ощущать на своем лице ее взгляд и следить за дорогой оказалось на удивление трудно. Поэтому я старался вести машину по еще спящему городу как можно осторожнее.
– Ну как, рассчитываешь выбраться из Форкса к вечеру?
– Имей совесть! Этот пикап годится твоему «вольво» в дедушки.
Несмотря на мрачные прогнозы Эдит, вскоре мы покинули город. Газоны и дома за окнами сменились густым подлеском и сплошной стеной деревьев.
– Поверни направо, на Сто десятое шоссе, – распорядилась она, и я молча подчинился.
– А теперь вперед, пока не кончится асфальт.
По голосу я понял, что она улыбается, но, опасаясь не вписаться в поворот и подтвердить ее правоту, не решился отвести взгляд от дороги и проверить свою догадку.
– А что там, где кончается асфальт? – полюбопытствовал я.
– Тропа.
– Мы пойдем пешком?
– А что? Проблемы?
– Нет. – Я попытался соврать как можно правдоподобнее. Но если даже мой пикап кажется ей чересчур медлительным…
– Не волнуйся, идти всего-то километров восемь, а спешить нам некуда.
Восемь километров. Я не ответил, чтобы она не услышала панику в моем голосе. Сколько я прошел пешком в прошлую субботу – километр? И сколько раз споткнулся на этой дистанции? Значит, наверняка опозорюсь.
Некоторое время мы ехали молча, я представлял себе, каким будет лицо Эдит, когда я в двадцатый раз споткнусь на ровном месте.
– О чем задумался? – вскоре не выдержала Эдит.
Пришлось соврать.
– О том, куда мы едем.
– Мы едем туда, где я люблю бывать в хорошую погоду. – Мы одновременно посмотрели в окно на редеющие облака.
– Чарли сказал, что сегодня будет тепло.
– А ты сказал Чарли, куда едешь? – спросила она.
– Нет.
– Но ты, наверное, говорил Джереми, что я обещала свозить тебя в Сиэтл, – задумчиво предположила она.
– Нет, не говорил.
– Значит, никто не знает, что ты со мной?
Теперь она злилась.
– Это как посмотреть… ты ведь, наверное, рассказала Арчи?
– Спасибо за подсказку, Бо, – отрезала она.
Я сделал вид, что не расслышал.
– Это из-за погоды? У тебя сезонная депрессия? Форкс нагнал на тебя такую тоску, что ты задумал самоубийство?
– Ты же говорила, что у тебя будут неприятности… если мы станем афишировать наши отношения, – объяснил я.
– Ты хочешь сказать, что тебя волнует не то, что ты сам можешь не вернуться домой, а то, что это может навлечь неприятности на меня? – в голосе Эдит смешались лед и едкая кислота.
Я кивнул, не сводя глаз с дороги.
Эдит что-то пробормотала себе под нос так быстро, что я не разобрал ни слова.
Дальше мы ехали молча. Я ощущал исходящие от нее волны яростного осуждения, но не знал, как извиниться, тем более что я ни о чем не жалел.
Шоссе закончилось маленьким деревянным указателем. Я увидел узкую пешеходную тропу, уводящую в лес, остановился на обочине и вышел из пикапа. Что делать, я не знал, потому что Эдит все еще злилась, а я уже не вел машину и не мог оправдываться тем, что слежу за дорогой.
Было тепло, намного теплее, чем когда-либо с тех пор, как я приехал в Форкс, и почти душно под облачным покровом. Я стащил свитер и бросил его в кабину, радуясь, что надел под него светлую тенниску, тем более что мне предстояло пройти пешком восемь километров.
Услышав, как хлопнула дверца со стороны Эдит, я обернулся и увидел, что она тоже снимает свитер и опять закалывает волосы на затылке. Она осталась в одной тонкой майке. Стоя ко мне спиной, она смотрела в сторону леса, а я разглядывал изящные очертания ее лопаток, напоминающих сложенные крылья под бледной кожей. Ее руки казались тонкими, как прутики; с трудом верилось, что в них таится огромная сила.
– Сюда, – она бросила на меня по-прежнему раздраженный взгляд. И направилась прямо в чащу леса точно на восток от пикапа.
– А как же тропа? – спросил я, с трудом сдерживая панику и рысью обегая пикап, чтобы угнаться за ней.
– Я сказала, что в конце дороги будет тропа, но не говорила, что мы пойдем по ней.
– Как же без тропы?
– Я не дам тебе заблудиться.
Она обернулась с насмешливой полуулыбкой, и я затаил дыхание.
Я еще никогда не видел ее кожу настолько открытой: бледные руки, тонкие плечи, хрупкие, как веточки, ключицы, трогательные впадины над ними, лебединая шея, нежная округлость груди – не глазеть, не глазеть! – и ребра, которые можно было сосчитать даже сквозь тонкий хлопок. Она – совершенство, понял я, и волна отчаяния накрыла меня с головой. Эта богиня никак не может принадлежать мне.
Она смотрела на меня, пораженная страданием на моем лице.
– Хочешь домой? – тихо спросила она, и ее голос тоже был полон боли, но совсем не такой, как моя.
– Нет.
Я сделал несколько шагов к ней, не желая упускать ни единой секунды нашего уединения, хотя они были наверняка уже сочтены.
– Так в чем же дело? – вопрос прозвучал мягко.
– Пеший турист из меня никудышный, – глухо ответил я. – Так что наберись терпения.
– Я умею быть терпеливой – когда стараюсь, – она улыбнулась, пытаясь вывести меня из внезапного состояния подавленности.
Я попробовал улыбнуться в ответ, но улыбка получилась неубедительной. Она пристально вгляделась в мое лицо.
– Я доставлю тебя домой, – пообещала она. Я так и не понял, относится это обещание к ближайшему будущему или срок его действия неограничен. Видимо, она подумала, что меня вдруг одолел страх перед моей неминуемой участью, и я снова порадовался, что она не умеет читать мои мысли.
– Если хочешь, чтобы к вечеру я одолел восемь километров, прорубаясь сквозь эти джунгли, начинай показывать дорогу прямо сейчас, – с кислым видом заявил я. Эдит нахмурилась, силясь понять мой тон и гримасу.
Вскоре она оставила напрасные попытки и зашагала по лесу.
Все оказалось не так страшно. Наш путь пролегал в основном по ровной местности, Эдит не раздражал темп моей ходьбы. Дважды я спотыкался на корнях, но каждый раз она успевала поддержать меня под локоть. Когда она прикасалась ко мне, сердце мое начинало биться неровными толчками.
Я старался как можно реже смотреть на Эдит, но каждый раз при виде ее красоты меня пронзала острая тоска. Почти все время мы шли молча. Изредка Эдит спрашивала о чем-нибудь, что еще не успела узнать за предыдущие два дня расспросов: как я праздновал свои дни рождения, об учителях в начальной школе, о питомцах, которых я держал в детстве. Пришлось признаться, что, загубив трех рыбок подряд, я наотрез отказался заводить кого-нибудь еще. Услышав это, Эдит рассмеялась громче обычного, и ее звонкий смех повторило эхо в безлюдной чаще.
