Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
Дверь хижины отворилась, и вошла женщина – гибкое, похожее на пантеру создание, чье роскошное тело сверкало, как отполированное черное дерево, украшенное всего лишь шелковым лоскутом, обернутым вокруг крутых бедер. Белки ее глаз отражали красноватый свет костров снаружи, когда она закатила их в насмешливом изумлении. В руках она держала бамбуковое блюдо с едой – жареным мясом, ямсом, маисом, грубой лепешкой местного хлеба – и золотой кубок с ярати, пивом. Она опустила блюдо и кубок на топчан, но Ливия не обратила на них внимания; она тупо смотрела на противоположную стену, занавешенную плетеными циновками из побегов тростника. Молоденькая туземка рассмеялась, сверкнув темными глазами и белыми зубами, потом, прошипев какую-то непристойность и издевательски приласкав пленницу, она развернулась и вышла из хижины, покачиванием бедер обозначая оскорбительное пренебрежение, которое цивилизованной женщине никогда не удастся выразить словами.
Но ни слова, ни действия девушки не коснулись сознания Ливии. Все ее чувства были по-прежнему направлены вовнутрь. Яркость образов, проплывавших перед ее внутренним взором, превращала реальный мир в панораму призраков и теней. Она машинально съела угощение и запила его пивом, не ощущая вкуса.
Двигаясь все так же по инерции, она поднялась и неверными шагами прошлась по хижине, заглядывая в щели между бамбуковыми циновками. Резкое изменение тембра грохота барабанов и рогов проникло в отдаленную часть ее сознания и заставило искать причину, пусть даже помимо воли.
Поначалу она не могла разобрать, что происходит снаружи: там беспорядочно метались тени, причудливо изгибались и сплетались фигуры и силуэты, и черные массивные контуры отчетливо выделялись на кроваво-красном фоне. Но потом движения и предметы обрели присущие им пропорции, и она поняла, что это мужчины и женщины пляшут у костров. Красноватые отблески пламени тускло сверкали на украшениях из серебра и слоновой кости; султаны из белых перьев величественно кивали в такт движениям; обнаженные фигуры, вырезанные из темноты и подсвеченные малиновым, кривлялись у костров.
На стульчике из слоновой кости, по обеим сторонам которого высились гиганты в головных уборах, украшенных плюмажем, и набедренных повязках из шкуры леопарда, сидела приземистая бесформенная туша, отвратительная и похожая на жабу, омерзительно воняющую гнилью ночных болот. Коротенькие и пухлые ручки существа покоились на лоснящемся брюхе, загривок его заплыл жиром, отчего круглая голова выдавалась вперед, а глаза походили на угли, мерцающие на черном мертвом обрубке. Яростно сверкавшая в них жизненная сила опровергала представление о кажущейся инертности огромного тела.
Когда взгляд девушки остановился на этой фигуре, тело ее замерло и напряглось, как будто внезапно пробудилось к жизни. Из бездумного механизма она превратилась в существо, наделенное чувствами и разумом, облеченное дрожащей плотью, душа которого горела и страдала. Боль утонула в ненависти, столь ослепительной, что и она, в свою очередь, стала болью; она ощущала себя твердой и хрупкой, словно само ее тело превратилось в сталь. Она чувствовала, как ее взгляд буквально излучает ненависть, и не понимала, почему под воздействием такой силы объект ее ненависти не падает замертво со своего импровизированного трона из слоновой кости.
Но если Баджух, король племени бакала, и ощутил какой-либо физический дискомфорт из-за сосредоточенного на нем взгляда своей пленницы, то ничем не показал этого. Он продолжал набивать брюхо, зачерпывая пригоршнями маис из плошки, которую держала коленопреклоненная женщина, и отправлял его в свой жабий рот, одновременно не спуская глаз с широкого коридора, образованного его подданными, выстроившимися прямо перед ним.
Наверное, равнодушно решила Ливия, по этому коридору сейчас пройдет какая-нибудь важная чернокожая персона, судя по тому, как взорвались резким рокотом и воем барабаны и дудки. И пока она смотрела, персона эта действительно появилась.
Колонна воинов, марширующих по трое в ряд, приблизилась к трону из слоновой кости, и их колышущиеся головные уборы из перьев и сверкающие наконечники копий резко контрастировали с беснующейся толпой вокруг, одетой кто во что горазд. Во главе лоснящихся черных копьеносцев вышагивала фигура, при виде которой Ливия вздрогнула. Сердце замерло у нее в груди, а потом заколотилось о ребра, подкатывая к горлу и не давая дышать. На сумеречном темном фоне силуэт этого мужчины выделялся с поразительной четкостью. Как и на его приближенных, на нем была лишь набедренная повязка из шкуры леопарда и головной убор с плюмажем из перьев, но при этом он был белым.
Он подошел к трону из слоновой кости. В его манере не было ничего от подданного или просителя, и когда он остановился перед приземистой расплывшейся фигурой, толпа притихла. Ливия кожей ощутила напряжение, хотя и не догадывалась, что оно предвещает. Еще мгновение Баджух сидел неподвижно, вытянув вперед короткую шею, еще сильнее напоминая большую жабу; потом, словно немигающий взгляд пришельца согнал его с трона, он встал, нелепо покачивая наголо бритой головой.
В то же мгновение напряжение рассеялось. Сгрудившиеся вокруг деревенские жители разразились приветственными воплями, и по команде своего предводителя его воины воздели копья в воздух и проревели здравицу в честь короля Баджуха. Кем бы ни был этот белый мужчина, поняла Ливия, он действительно пользовался властью и уважением в этих диких краях, раз сам Баджух Бакала поднялся на ноги, чтобы поприветствовать его. А власть означала военный престиж – насилие было единственным, что признавали эти свирепые первобытные народы.
Ливия не отрывалась от щели в стене хижины, наблюдая за незнакомцем. Его воины смешались с бакала, танцуя, празднуя и поглощая пиво. Сам же он вместе с несколькими своими вождями сидел с Баджухом и его приближенными на циновках, скрестив ноги, жадно поглощая угощение и обильно запивая его пивом. Она видела, как он наравне с остальными запускал руки в горшки с едой, видела, как он припал к сосуду, из которого пил и сам Баджух. Но при этом она заметила и то, что с ним обращались с поистине королевскими почестями. Поскольку трона у него не было, Баджух отказался от своего и опустился на циновку рядом с гостем. Когда принесли новый бочонок с пивом, король бакала едва пригубил его, прежде чем передать белому мужчине. Власть! Вся эта церемониальная вежливость свидетельствовала об одном – силе, власти и престиже, которыми тот обладал. Ливия задрожала от возбуждения, когда в голове ее забрезжила безумная идея.
Поэтому она с болезненным интересом наблюдала за белым мужчиной, подмечая каждую мелочь в его внешности. Он был высок, ни ростом, ни силой явно не уступая окружавшим его чернокожим воинам. В его движениях сквозила легкость пантеры. Когда свет костра отражался в его синих глазах, они вспыхивали ярким небесным огнем. Ноги его были обуты в сандалии с высокой шнуровкой, а на поясе висел меч в кожаных ножнах. Внешность его была странной и непривычной; Ливия никогда не встречала ему подобных, но она и не пыталась определить его место среди наций и народностей человечества. Ей было довольно того, что он белый.
Шли часы, и постепенно шум пиршества стихал; мужчины и женщины погружались в пьяный сон. Наконец Баджух поднялся с циновки, покачнулся и воздел руки над головой, не столько подавая знак к окончанию торжеств, сколько признавая свое поражение в схватке с едой и питьем. Он споткнулся, едва не упал, и воины свиты подхватили его на руки и понесли в хижину. Белый мужчина тоже встал на ноги, причем невероятное количество поглощенного им пива не оказало на него видимого действия. Он проследовал в хижину для гостей в сопровождении тех старейшин племени бакала, кто еще мог стоять на ногах. Он скрылся в хижине, и Ливия обратила внимание на то, что дюжина его собственных воинов расположилась вокруг временного пристанища своего вождя, держа копья наготове. Очевидно, незнакомец не слишком доверял дружбе Баджуха и не желал рисковать понапрасну.
Ливия окинула внимательным взглядом деревню, на беспорядочно перекрещивающихся улочках которой вповалку валялись мертвецки пьяные тела, напоминая сцену Судного дня. Она знала, что наружный частокол охраняют воины, полностью владеющие собой, но единственными бодрствующими мужчинами в самой деревне оставались копейщики, несущие караул вокруг хижины своего предводителя, причем некоторые из них уже начали клевать носом, опираясь на копья.
Слыша, как колотится сердце в груди, Ливия неслышно подошла к задней двери и выскользнула наружу, благополучно миновав храпящего стражника, приставленного к ней Баджухом. Матовой тенью она пересекла пространство, отделявшее ее хижину от той, что занимал незнакомец. Опустившись на четвереньки, она подползла к задней двери. Здесь, привалившись к стене спиной, сидел чернокожий гигант, но его голова в плюмаже из перьев бессильно свесилась на грудь. Она подобралась вплотную к тростниковой стене хибарки. Поначалу, сразу же после того, как она попала в плен, ее саму держали в этой хижине, и узкий проем в стене, завешенный изнутри циновкой, олицетворял ее единственную и жалкую надежду на спасение. Она нащупала проем и стала протискиваться в него, отодвинув в сторону загораживающую его циновку.
