Роберт Говард - Конан. Пришествие варвара (сборник)
Впрочем, фраза звучала скорее как утверждение, а в голосе было нечто такое, отчего паж мигом сдернул шапку с пером и ответил с поклоном:
– Здесь, мой капитан.
Конан покинул седло. Паж позвал слугу, и тот, подбежав, принял поводья жеребца.
– Хозяин дома? – продолжал Конан, стаскивая латные рукавицы и выколачивая дорожную пыль из плаща и кольчуги.
– Да, мой капитан. Как прикажешь о тебе доложить?
– Я сам о себе доложу, – проворчал Конан. – Я знаю, куда идти, так что постой-ка здесь.
Властный тон не допускал возражений, и паж не посмел двинуться с места – так и остался смотреть вслед Конану, шагавшему по отлогой мраморной лестнице. Какие дела с его хозяином могли быть у этого великана-воина, похожего на варвара с севера? Пажу оставалось только гадать.
Слуги, спешившие по делам, останавливались и глазели вслед киммерийцу. Конан пересек широкую тенистую террасу и вступил в коридор, по которому гулял свежий морской ветерок. Пройдя примерно половину, он услышал, как поскрипывает перо, и отворил дверь в обширную комнату, множеством широких окон смотревшую на гавань.
Публио сидел за резным тиковым столом и водил золотым перышком по дорогому пергаменту. Он был невысокого роста, большеголовый, с быстрыми темными глазами. Одет в голубые одежды из тончайшего муарового шелка, отделанного парчой, на пухлой белой шее красовалась тяжелая золотая цепь.
Купец раздраженно вскинул глаза на вошедшего… и недовольно поднятая рука так и замерла в воздухе. Полураскрыв рот, он смотрел на Конана, точно на тень, восставшую из прошлого. Он не мог поверить собственным глазам – и не мог скрыть боязни.
– Ну так что? – спросил Конан. – Что скажешь хорошенького, Публио?
Тот облизнул пересохшие губы.
– Конан! – прошептал он потрясенно. – О Митра! Это же Конан! Амра…
– А то кто же еще? – Конан расстегнул плащ и вместе с латными рукавицами бросил его на стол. – Слушай, – продолжал он нетерпеливо, – у тебя уже и стакана вина для меня не найдется, промочить глотку с дороги?
– Д‑да, конечно, вина… – завороженно повторил Публио.
Привычно потянулся к гонгу, но тут же отдернул руку, точно обжегшись, и содрогнулся. Конан наблюдал за ним с угрюмой насмешкой в глазах. Суетливо вскочив, купец бросился запирать дверь и при этом перво‑наперво выглянул в коридор – не болтаются ли поблизости какие-нибудь рабы. Вернувшись, он принес золотой кувшин с вином и хотел было наполнить узкий бокал, но Конан отобрал у него кувшин, поднес двумя руками ко рту и долго с наслаждением пил.
– И в самом деле, Конан, – пробормотал Публио. – Уж не сошел ли ты с ума?
– Клянусь Кромом, Публио, – сказал Конан, отрываясь от кувшина, но не выпуская его из рук, – ты живешь теперь совсем не так, как в прежние времена. Да, нужно быть аргосским купцом, чтобы обрасти такой роскошью, начав с крохотной портовой лавчонки, провонявшей тухлой рыбой и дешевым вином.
– Те времена давно миновали. – Публио кутался в свои шелка, силясь унять невольную дрожь. – Я отбросил прошлое, точно изношенный плащ.
– Что ж, – сказал Конан, – я не старый плащ, и от меня тебе не отделаться. Мне, правду сказать, нужно немногое, но уж будь добр, расстарайся. Да смотри, не вздумай отказывать. Слишком много дел мы вели с тобой в прежние дни. Думаешь, я совсем уж дурак и не понимаю, что этот особняк выстроен моим потом и кровью? Сколько грузов с моих кораблей прошло через твои руки?
– В Мессантии нет купца, который время от времени не имел бы дела с морскими бродягами… – трясущимися губами выговорил Публио.
– Но не с черными корсарами! – неумолимо ответствовал Конан.
– Ради Митры, тише! – вырвалось у Публио.
На лбу торговца выступил пот, пальцы нервно дергали золотую кайму одеяний.
– Я, собственно, хотел всего лишь освежить твою память, – сказал Конан. – Да не трясись ты так! Помнится, ты умел рисковать, когда содержал лавчонку и пытался выжить и разбогатеть. И дружил, как рука с перчаткой, со всеми пиратами и контрабандистами от Мессантии до Барахских островов! Или разбогател и вовсе хватку утратил?
– Я стал почтенным человеком… – начал было Публио.
– То есть попросту очень богатым, – фыркнул Конан. – А все почему? Почему ты так быстро разбогател? Не приходилось ли тебе торговать слоновой костью и перьями страуса, медью и кожами, жемчугом, чеканным золотом и еще всякой всячиной из страны Куш? И где, позволь спросить, ты скупал все это по дешевке, когда другие купцы за то же самое таскали стигийцам серебро мешками? Напомнить? Ты покупал у меня. И гораздо дешевле, чем следовало. А я брал свои товары у племен Черного Берега, я грабил стигийские корабли – я и мои черные корсары!
– Ради Митры, довольно! – взмолился Публио. – Я ничего не забыл. Скажи лучше, что ты здесь делаешь? Я – единственный на весь Аргос, кто знает о короле Аквилонии, некогда промышлявшем пиратством. Потом до нас дошли вести о завоевании Аквилонии и гибели короля…
– Если верить слухам, враги уже сотню раз меня убивали, – проворчал Конан. – Однако вот он я, сижу живехонек и лакаю аргосское вино.
Кувшин вновь оказался у его губ. Почти опустошив его, Конан сказал:
– Я уже говорил, я не потребую от тебя слишком многого, Публио. Мне известно, что ты знаешь обо всем, происходящем в Мессантии. Так вот, я хочу выведать, нет ли в городе зингарца по имени Белосо, или как еще там он себя теперь называет. Он высокий, тощий и смуглый, как все его племя. Вероятно также, он хочет продать некий редкостный камень.
Публио покачал головой:
– Не видал такого и даже не слышал. Но через Мессантию проходят тысячи людей, и, если он здесь, мои люди скоро его обнаружат.
– Отлично. Вот и пошли их, пускай ищут. А пока пусть твои слуги позаботятся о моем коне да принесут мне поесть сюда, в эту комнату.
Публио многословно обещал тотчас все исполнить. Конан допил вино, небрежно отбросил кувшин в угол и подошел к ближайшему окну, невольно расправляя грудь навстречу соленому ветру. Внизу расстилался лабиринт припортовых улочек. Конан оценивающе оглядел корабли, стоящие в гавани. Потом откинул голову, и взгляд его устремился прочь от берега, в синюю даль, где сходились море и небо. Его память уже летела за горизонт, к золотым морям юга, к пламенеющему солнцу, под которым не существовало законов. Случайный запах пряности будил воспоминания о чужих берегах, где росли мангры и гремели барабаны… о кораблях, сцепившихся абордажными крючьями… палубы в крови, дым и пламя, крики дерущихся…
Задумавшись, он даже не обернулся, когда Публио потихоньку вышел из комнаты.
Подобрав шелковые одежды, купец почти бегом поспешил по коридору и наконец вошел в комнату, где склонился над пергаментом высокий худой человек со шрамом на виске. Было, однако, в этом человеке нечто столь мирному занятию не соответствующее.
– Конан вернулся! – без всяких предисловий выдохнул Публио.
– Конан? – Человек рывком вскинул голову, перо выпало из руки. – Тот самый корсар?
– Да!
Смертельная бледность залила впалые щеки.
– Он свихнулся? Если его обнаружат, мы пропали! На виселице очутится и корсар, и все, кто его укрывал или торговал с ним! А если правитель дознается о наших прежних с ним связях?
– Не дознается, – зловеще ответил Публио. – Пошли своих людей в порт и на рынки. Пускай разведают, нет ли в Мессантии зингарца по имени Белосо. Конан говорит, у того при себе драгоценный камень, который он не прочь бы продать. Значит, можно будет выяснить у ювелиров. И вот еще что. Подбери с дюжину отчаянных негодяев, притом таких, которые, убрав человека, не станут потом трепать языками. Понял?
– Понял. – Человек со шрамом медленно и очень серьезно кивнул.
– Не затем я крал, изворачивался и обманывал, выбираясь с обочины жизни, чтобы призрак из прошлого все пустил насмарку! – пробормотал Публио.
И его лицо сделалось таким угрожающе-мрачным, что богатые вельможи и дамы, покупавшие жемчуг и шелка в его многочисленных лавках, немало удивились бы, доведись им лицезреть его в этот момент. Но когда спустя краткое время он вернулся к Конану и своими руками поставил перед ним большое блюдо с мясом и фруктами, незваный гость не увидел на его лице ничего, кроме доброжелательства.
Конан все еще стоял у окна, разглядывая пурпурные, малиновые, темно-красные, алые паруса галеонов, галер, каракк и дромонов.
– Если я еще не ослеп, вон та галера – стигийская, – заметил он, указывая на длинное, узкое, стройное черное судно, стоявшее на якоре поодаль от остальных, у широкого песчаного пляжа, плавной дугой убегавшего к далекому мысу. – Стало быть, между Стигией и Аргосом нынче мир?
– Так и раньше случалось, – ответил Публио и поставил блюдо на стол, не сдержав вздоха облегчения: тяжесть была порядочная, ибо он давно знал своего гостя. – Стигийские порты, – продолжал он, – временно открыты для наших судов, а наши – для их. Но не допусти Митра, чтобы какому-нибудь моему кораблю довелось встретиться в открытом море с одной из этих проклятых галер! Та, что стоит на якоре, прибыла в порт нынешней ночью. Что здесь нужно ее хозяевам, понятия не имею. Покамест они ничего не продавали и не покупали. Ох, не верю я этим демонам смуглокожим! Если есть родина у предательства, так уж, верно, в их земле оно родилось!
