Роберт Говард - Приключения Конана-варвара (сборник)
– Мне прискучил Йездигерд, – заявил Магистр. – Я обратился к другим развлечениям… ха!
С яростным криком Ясмина вскочила на ноги, словно дикая кошка, и нанесла убийственный удар кинжалом. Но она тут же споткнулась и осела на пол, где и сжалась в комочек, глядя на мужчину на возвышении. Он даже не пошевелился; на губах его по-прежнему играла загадочная улыбка. Вся дрожа, она приподняла руку и уставилась на нее расширенными глазами. В ладони ее больше не было кинжала; она сжимала в пальцах цветок золотого лотоса, и раздавленные лепестки поникли на сломанном стебле.
Она испуганно уронила его на пол, словно держала в руках змею, и отползла подальше от своего мучителя. Девушка вернулась на собственное возвышение, поскольку это более подобало королеве, чем ползать на полу у ног колдуна, и с тревогой воззрилась на него, ожидая упреков и наказания.
Но Магистр не шелохнулся.
– Для того, кто владеет ключом от космоса, все сущее одинаково, – обронил он загадочную фразу. – Для адепта ничто не является неизменным и непреложным. Воля заставляет распускаться стальные цветы в безымянных садах или цветочные мечи – вспыхивать в лунном свете.
– Ты дьявол, – всхлипнула она.
– Не я! – рассмеялся колдун. – Я родился на этой планете, пусть и давно. Когда-то я был самым обычным человеком и даже не утратил присущие человеку черты в течение своего обучения и посвящения, которые длились несколько тысячелетий. Человек, обученный темному искусству, могущественнее дьявола. Я родился человеком, но теперь повелеваю демонами. Ты видела Властителей Черного Круга – твоя душа не выдержит и погибнет, если ты узнаешь, из каких далей я призвал их и от какой судьбы уберег с помощью магического хрустального шара и золотых змей. Но повелевать ими могу только я один. Мой глупец Кхемза решил сам стать великим – бедный дурачок, взламывающий материальные двери и прыгающий по воздуху вместе со своей возлюбленной с одной горки на другую! Тем не менее, если бы мы его не уничтожили, со временем его сила могла бы сравняться с моей.
Магистр вновь рассмеялся.
– И ты, бедная, несчастная глупышка! Задумала отправить косматого горского вождя на штурм Йимши? Это была славная шутка, которую я мог бы придумать и сам, когда ты попала к нему в руки. А сейчас я читаю в твоем детском разуме намерение соблазнить меня, пустив в ход свои женские штучки, дабы добиться своей цели. Но, невзирая на твою глупость, ты – женщина, на которую приятно смотреть. Мне вдруг захотелось сделать тебя своей наложницей.
Услышав эти слова, наследница тысячелетней династии гордых императоров задохнулась от стыда и ярости.
– Ты не посмеешь!
Его издевательский смех ударил принцессу, как кнут по обнаженным плечам.
– Это король не смеет раздавить жалкого червяка на дороге? Маленькая глупышка, неужели ты еще не поняла, что твоя гордость для меня – все равно, что соломинка, несомая ветром? Для меня, познавшего прелесть поцелуев королевы ада! Ты еще увидишь, как я поступаю с непокорными!
Испуганная и раздавленная, девушка сжалась в комочек на покрытом бархатом возвышении. Свет потускнел и стал совсем призрачным. Черты лица Магистра расплылись. А вот в тоне его голоса появились властные нотки.
– Я никогда не покорюсь тебе! – Голос девушки дрожал от страха, но в нем прозвучала решимость.
– Покоришься, – с ужасающей невозмутимостью ответил Магистр. – Страх и боль станут тебе достойными наставниками. Я сломлю сопротивление твоей дрожащей плоти болью и ужасом, пока ты не станешь податливой, как воск, из которого я слеплю все, что пожелаю. Ты станешь такой покорной, какой не бывала еще ни одна смертная женщина, и самое мое незначительное повеление превратится для тебя в волю богов, подлежащую неукоснительному исполнению. А для начала, дабы усмирить твою гордыню, ты отправишься обратно в забытые века и посмотришь на свои предыдущие воплощения. Айе, уил ла кхоза!
При этих словах призрачная комната поплыла перед глазами испуганной Ясмины. У нее вдруг зачесалась кожа головы, а язык прилип к гортани. Где-то далеко на одной протяжной и зловещей ноте зазвучал гонг. Драконы на гобеленах сначала засветились голубым пламенем, а потом побледнели. Магистр на своем возвышении превратился в бесформенную тень. Тусклый свет сменился мягкой, густой, почти осязаемой темнотой, пульсировавшей необычными волнами. Девушка более не видела Магистра. Она вообще ничего не видела. У нее вдруг появилось странное чувство, будто стены и потолок отодвинулись куда-то далеко-далеко.
А потом в темноте зародилось тусклое мерцающее зарево, как будто светлячок начал ритмично взмахивать крылышками. Оно превратилось в золотистый шар, стало шире и обрело ослепительно-белый оттенок. Внезапно шар взорвался, забрызгав темноту искрами, которые почему-то не освещали тени. Но все-таки в полумраке осталось слабое свечение, озарившее туманный ствол, выраставший, казалось, прямо из пола. На глазах онемевшей девушки он начал разрастаться и обретать форму; появились побеги и широкие листья, а над головой у нее закачались огромные ядовитые черные цветы, и она испуганно вжалась в бархатную ткань на возвышении. В воздухе повис тонкий аромат. Ясмина поняла, что видит рождение страшного и овеянного легендами черного лотоса, произрастающего в диких и забытых джунглях Кхитая.
Широкие листья вскипели зловещей жизнью. Цветки склонялись над ней, как живые, по-змеиному покачивая головками на гибких стеблях. Четко выделяясь на фоне мягкой непроницаемой темноты, они казались ей нереальными плодами больного воображения. Голова у нее пошла кругом от дурманящего аромата, и ей вдруг захотелось забиться под возвышение. А потом она обеими руками вцепилась в него, потому что помост вдруг заскользил куда-то по чудовищному склону. Она закричала от ужаса, цепляясь за бархат, но какая-то сила безжалостно оторвала от него ее пальцы. У девушки возникло тошнотворное чувство, будто у нее выдернули опору из-под ног, и она утратила остатки здравого смысла, превратившись в трепещущий клочок сознания, гонимый сквозь ревущую ледяную черную бездну ураганом, грозившим погасить слабое биение ее разумной жизни; так гаснет свеча, задутая штормовым ветром.
А потом огонек ее сознания попал в полосу бешеной слепой тряски и хаотического мельтешения, слившись с мириадами ему подобных в плодоносном слое нарождающейся материи, пока, под воздействием фундаментальных сил, не превратился в мыслящее существо, скользящее по бесконечной спирали бесчисленных жизней.
Окутанная пеленой страха, она заново пережила все свои прежние воплощения, узнала и вновь перенеслась во все тела, что несли ее «я» в прошлом. Она вновь сбила ноги на долгой и утомительной дороге жизни, что терялась в туманной дали прошлых лет. На рассвете времен она влачила жалкое существование в первобытных джунглях, скрываясь от свирепых хищников. Не имея другой одежды, кроме собственной кожи, она бродила по колено в воде по рисовым болотам, сражаясь за драгоценные зернышки с водоплавающей живностью. В одной упряжке с буйволами она напрягала последние силы, чтобы провести заостренной палкой очередную борозду в неподатливой почве, и проводила бесконечные часы, горбясь над примитивной прялкой в крестьянской хижине.
Она видела, как гибли в пламени пожаров обнесенные стенами города, и с криком спасалась бегством от безжалостных убийц. Спотыкаясь и обливаясь кровью, она брела по раскаленным пескам, держась за стремя работорговца, и познала жестокое прикосновение жадных горячих рук к своей стонущей плоти, позор и боль скотской похоти. Она кричала под ударами кнута и стонала на дыбе; сходя с ума от ужаса, отчаянно сопротивлялась рукам, укладывавшим ее голову на окровавленную плаху.
Она испытала боль деторождения и горечь преданной любви. Она страдала от всех горестей, бед и издевательств, которым на протяжении столетий мужчина подвергал женщину; она сполна познала всю силу ненависти и злобы, которые одна женщина может питать к другой. И все это время где-то в самом дальнем уголке ее сущности тлела робкая память о том, что она остается Дэви. Она была всеми женщинами своих прошлых жизней, но при этом знала, что остается Ясминой. Осознание этого факта не затерялось в круговерти минувших воплощений. Она одновременно ощущала себя рабыней, стонущей под хлыстом надсмотрщика, и гордой Дэви Вендии. И она терпела страдания не только как наложница, но и как Ясмина, гордость которой сносила прикосновение кнута, как прикосновение раскаленного добела клейма.
Бесчисленные жизни текли перед ней непрерывной чередой, каждая со своим свинцовым грузом горестей, стыда и боли, пока до нее не донесся собственный голос, зашедшийся в крике невыносимой агонии, звучащий на одной ноте сквозь тьму веков.
А потом она пришла в себя на покрытом бархатом возвышении в загадочной комнате.
