Даррен Шэн - Кардинал

Даррен Шэн

Кардинал

Darren Shan. Procession of the Dead

© by Darren O’Shaughnessy, 1999

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2013

© Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015

Посвящается:

Басу, Бидди и Лайаму – главным знаменосцам на марше

(ОКК) Орден кровавой требухи вручается:

Джерри Вон-Хьюзу – Пип! Пип! Пурра-а-а!!!

Редакторам:

Саре Ходжсон – новобранцу

Саймону Спантону – закаленному бойцу

И всем гвардейцам армии «Кристофер Литтл»

Названия глав взяты из языка инков.

Они представляют собой названия двенадцати месяцев.

Я взял на себя смелость поменять местами март и апрель

кап учуй покой

Если Кардинал ущипнет себя за задницу, на стенах города проступят синяки. Так тесно они связаны – город и Кардинал. Как сиамские близнецы, у которых на двоих одна черная порочная душа.

Он занимал все мои мысли, я думал только о нем, пока поезд пережевывал пригороды, петлял между пакгаузами и фабриками, а потом медленно вползал под сень частокола небоскребов. Как завороженный, я прилип носом к грязному стеклу и успел мельком увидеть Дворец. Ослепив меня на миг своим великолепием, здание тут же растворилось во мраке. Там Кардинал работает, живет, спит и вершит судьбы миллионов жалких людишек. Дворец – это сердце мегаполиса.

Число слухов о Кардинале не уступает числу трупов, замурованных в бетонных фундаментах города. Среди них – слухов – попадаются нелепые, чудовищные и ошеломляющие. Про то, например, как однажды Кардинал выиграл у Папы пару стран в шахматы. Про одного президента, который, чем-то рассердив Кардинала, сорок дней и ночей простоял на коленях у входа во Дворец, вымаливая прощение. Про актера, который мог гарантированно получить «Оскара», если поцелует Кардинала в зад. Про террориста-смертника, который в последнюю секунду застыл как статуя под ледяным взглядом Кардинала – говорят, так его и уволокли, рыдающего, неспособного пошевелить пальцем на кнопке детонатора.

Когда поезд уже замедлял ход и перестраивался на путях, вспомнилась еще одна байка – так, несерьезная мелочь, но поучительная и, как большинство мифов, возможно, невыдуманная.

Как-то раз в город прибыл важный посланец от одного нефтяного принца. Его провели на пятнадцатый этаж для личной встречи с Кардиналом, ведь это был не какой-нибудь там курьер, а высокопоставленный вельможа, посланник, избранный самим монархом.

Он вошел, начал свою речь, держа, по обычаю своей страны, глаза долу, а когда поднял взгляд, оцепенел. Кардинал внимательно слушал. Ублажаемый при этом шлюхой-минетчицей.

Увидев, что посланник замолчал, правитель нахмурился и велел ему продолжать. Тот продолжил, запинаясь, глотая слова, не в силах оторвать взгляд от обнаженной шлюхи, присосавшейся к хозяину кабинета.

Кардиналу это блеяние быстро надоело, и он приказал визитеру убираться. Тот, оскорбившись, разразился гневной тирадой, тогда выбившийся из ритма Кардинал вылетел из кресла и, взревев как бык, понесся на гостя, схватил за грудки и швырнул в окно головой вниз. Потом отправил нефтяному принцу ноту, прося больше безмозглых чурбанов к нему не присылать, и выписал чек, покрывающий расходы на чистку тротуара.

Таких баек в городе можно было наслушаться у любого газетного киоска. Но я все равно мотал на ус. За этим я и приехал – перенять опыт у Кардинала, чтобы когда-нибудь, если получится, выстроить на фундаменте злодейства и сладкого порока свою собственную империю.

Небо налилось свинцом. Я вышел из поезда, и город с его хранителем Кардиналом приняли меня в свои объятия. Выжидая, пока схлынет поток пассажиров, я несколько минут постоял одиноким утесом на платформе. Попытался выхватить из общего сумбура отдельные картинки, запахи и звуки, но глаза, нос и уши впитывали все разом, не вдаваясь в подробности. Зато во рту отчетливо ощущался вкус сухого дизельного топлива, горячего пластика и древесины – горький, но почему-то приятный.

Когда последние попутчики скрылись из виду, я решил, что пора и мне. Надо приниматься за дела, меня тут ждут, да и вообще, жизнь начинается. Вскинув сумку на плечо, я приказал застоявшимся ногам двигаться в путь.

Контролера на выходе не обнаружилось. Постояв в ожидании, я оглянулся, сжимая корешок билета в руке, – нездоровая провинциальная законопослушность. Когда стало ясно, что билет проверять некому, я убрал корешок в карман, на память.

Вокруг вокзала сплетались мрачные серые улицы. В другой день кого-то другого они, наверное, вогнали бы в депрессию. Понурые здания только под снос, затянутое тучами небо, машины и такси, задыхающиеся в собственных выхлопах, сопящие прохожие с недовольными лицами, бредущие по делам. Однако меня увиденное наполняло энергией: вот холст, на котором расцветет яркими красками моя мечта.

Я завертел головой в поисках такси – и увидел чудо.

Неподалеку собралась небольшая толпа. Она выделялась на этом унылом, безжизненном фоне – сбившиеся стайкой люди о чем-то возбужденно галдели, показывали пальцами. Хотя с моего места и так было видно, куда они показывают, я подошел ближе, чтобы рассмотреть повнимательнее и принять участие.

С неба лился поток дождя. Он падал стеной, около пяти футов в длину и пару футов в толщину, а капли тянулись прямыми серебристыми нитями, уходящими в облака, будто ниточки, привязанные к огромным воздушным шарам.

Женщина рядом со мной перекрестилась.

– Чудо господне! – восхищенно прошептала она.

– Это боженьке отлить приспичило, – съязвил другой зевака, но осекся под гневными взглядами, и следующие несколько минут мы взирали на чудо в благоговейной тишине.

Практически в самый последний момент кто-то из толпы вдруг выскочил под «душ». Невысокий мужчина в белой хламиде, с длинными волосами, которые тут же, намокнув, прилипли к спине. Сперва я принял его за городского сумасшедшего, но, когда он раскинул руки и запрокинул голову, я понял, что он еще и слепой. Вместо глаз светились два бельма молочного цвета. А из-за бледной кожи, когда он улыбался, вместо лица получался сплошной белесый блин, как у актеров в старом немом кино.

Он повернул голову влево, потом вправо, будто обводя взглядом толпу. Я шагнул ближе, чтобы лучше видеть, и он тут же вперил свои бельма в меня. Руки слепого безвольно повисли, и тогда…

Я не знаю точно, что произошло. То ли тень, то ли пыль в кап лях дождя тому виной, но глаза слепого будто ожили. В обоих молочных бельмах вдруг появились коричневые точки, которые разрастались, пока не заполнили всю радужку.

Он уставился на меня своими новыми глазами. Поморгал, но карие пятна никуда не делись. Слепой протянул ко мне руки и шевельнул губами, но едва я успел напрячь слух, он вышел из-под водопада и пропал в толпе. Когда зеваки расступились, его уже не было видно.

И тогда дождь перестал. Долетели до земли последние капли, на этом все кончилось. Народ разошелся и как ни в чем не бывало побрел дальше по своим делам. Я стоял дольше всех, сперва оглядываясь в поисках слепого, а потом в надежде, что зрелище повторится, но в конце концов тоже плюнул и махнул рукой, подзывая такси.

Водитель спросил, куда мне. Он разговаривал с непонятным акцентом, повышая голос в неожиданных местах и странно расставляя ударения. Адрес я ему назвал, но попросил сперва покатать по городу – хотелось осмотреться.

– Любой каприз за ваши деньги, – ответил он. – Хотите кататься – пожалуйста, хоть до вечера. До восьми. В восемь у меня конец смены.

Он погрузился в угрюмое молчание и больше не произнес ни слова, поэтому я сосредоточился на видах города.

Вскоре пошел дождь (на этот раз самый обычный), и стекла затянуло серой пеленой. Указатели, дома, светофоры, бегущие пешеходы – все казались на одно лицо и сливались в общий незнакомый фон. В глазах рябило. Пришлось оставить осмотр достопримечательностей на потом и попросить водителя отвезти меня домой. То есть к дяде Тео. Это к нему я сюда приехал. Чтобы он сделал из меня гангстера.

Тео Боратто в прошлом обещал стать крупным гангстером. Он рано показал себя, поэтому к двадцати пяти под его началом уже ходило пятьдесят человек и он слыл грозой фешенебельного юго-запада. Он мог быть безжалостным, но справедливым – не выводите его из себя, тогда вам нечего бояться. Но самое главное, ему благоволил Кардинал. Тео Боратто шел в гору, и его ждало блестящее будущее.

А еще он был любящим мужем. Жену свою, Мелиссу, обожал до самозабвения. Сперва он влюбился в ее уши.

– У нее были такие крошечные ушки, Капак, – сказал он мне. – Крошечные, изящные. Я глянул – и пропал.

Пропал и с жаром принялся ухаживать. И завоевал, хотя девушка и не хотела иметь ничего общего с его миром жестокости и насилия. Об их свадьбе писали все колонки светской хроники. Он потратил целое состояние, чтобы устроить пышный прием, о котором она не просила, но, по его мнению, меньшего не заслуживала. Сам Кардинал прислал в подарок торт, поручив изготовление белоснежного шедевра лучшему кондитеру города. Оркестр играл безукоризненно, и во всем зале не нашлось ни одного неуклюжего танцора. Прекрасные женщины в дизайнерских платьях, красавцы мужчины в сшитых на заказ смокингах. В такой вот день и осознаешь сполна, зачем живешь на свете.