Марк Валентайн - Невероятные расследования Шерлока Холмса

— А это мой партнер и секретарь доктор Ватсон, — произнес Холмс, и мистер Колби незамедлительно повернулся для нового рукопожатия. — Все, что вы намереваетесь мне сообщить, можно сказать и в его присутствии.

— Разумеется, — ответил мистер Колби глубоким, приятным голосом, — разумеется. У меня нет секретов — в том-то и беда. — Он покачал головой и издал нечто вроде смешка. — Колби — одно из богатейших семейств Новой Англии; мы торговали с Китаем пятьдесят лет, а с Индией — вдвое дольше, и наши вложения в железные дороги умножат эти доходы на тысячу процентов. Я учился в Гарварде и Оксфорде, и если позволите сказать не хвалясь, достойно выгляжу, не ем с ножа и не сплю в ботинках. А потому — что же во мне такого, мистер Холмс, что опекуны приличной девушки наотрез отвергают мое сватовство и запрещают мне обменяться с ней хотя бы словом?

— Поверьте, я могу назвать десяток причин. — Холмс жестом пригласил его сесть. — И еще столько же, если мы обратимся к списку outré.[25] Не могли бы вы, мистер Колби, назвать мне имя этой несчастной юной леди и обстоятельства, столь оскорбительно лишившие вас благосклонности ее родителей?

— Опекунов, — поправил посетитель. — Ее дядя — достопочтенный Карстерс Делапор, а дед — виконт Гай Делапор из приорства Дипуотч в Шропшире. Этот монастырь — совершенно запущенное, на глазах рассыпающееся готическое строение. Деньги моего семейства спасли бы его — я тысячу раз говорил это мистеру Делапору, и он согласен со мной.

— Странно для человека, отвергающего ваше сватовство.

Колби снова взорвался раздраженным смешком.

— Вы так считаете? Я не с улицы явился, мистер Холмс. Я год проучился у мистера Делапора, жил в его доме на уик-эндах, ел за его столом. Когда я только начинал учебу, готов поклясться: он одобрял мою любовь к Джудит.

— А в чем заключается обучение у мистера Делапора? — Холмс откинулся в своем плетеном кресле, чуть сведя кончики пальцев и пристально наблюдая за лицом молодого американца.

— Полагаю, его можно назвать… антикваром. — Колби заговорил неуверенно, как будто подбирая слова. — Из числа известнейших мировых знатоков древнего фольклора и легенд. На самом деле я и в Оксфорд отправился в надежде учиться у него… Думаю, что по части интеллекта меня можно считать паршивой овцой в семействе Колби. — Он усмехнулся вновь. — Отец завещал фирму мне и моим братьям, но я предоставил им вести дела на их усмотрение. Доля железнодорожных перевозок, выбор путей следования, закупка и погрузка товаров — скучные материи… Я с детства чувствовал, что в мире есть вещи более глубокие — забытые тени, хоронящиеся за искусственным светом газовых фонарей.

Холмс промолчал, но смежил веки, как будто прислушивался к чему-то, скрывавшемуся за словами посетителя. Колби между тем продолжал:

— Я написал Карстерсу Делапору о… некоторых малоизвестных обычаях празднования Ламмаса[26] на окраинах Уэльса. Как я и рассчитывал, он согласился руководить моими исследованиями и в Оксфорде, и затем в окружении книг из его частного собрания — изумительных фолиантов, проливающих свет на древние народные обряды и помещающих ритуалы в исторический и философский контекст, в саму ткань времени! Приорство Дипуотч…

Он очнулся: вздрогнул, взглянул на Холмса, на меня и продолжил рассказ уже более сдержанным тоном:

— Именно в приорстве Дипуотч я впервые встретил Джудит, племянницу мистера Делапора. Ей восемнадцать, она дочь его брата Финча, луч света и средоточие юной чистоты среди этих старых унылых развалин. Джудит только что вернулась из швейцарского пансиона благородных девиц, хотя планы насчет ее вхождения в лондонское общество натолкнулись на семейную нищету. Любая другая девушка из мне известных погрузилась бы в бездну отчаяния, будучи лишена светского сезона.[27] Но только не она! Моя возлюбленная перенесла это с невозмутимой стойкостью, хотя было ясно, что ей грозит похоронить себя в крошечном горном городке, присматривая за ветхим домом и… несносным стариком.

Колби извлек из кармана пиджака тисненый фотоальбом, раскрыл его и показал нам фотографию юной леди. Она была изящна и довольно хрупка, мягкие кудри собраны в шиньон. Глаза лучились светом — голубые или карие, насколько я мог судить по снимку; волосы были неопределенного оттенка: возможно, рыжие, но скорее светло-каштановые, а кожа — бледная, почти прозрачная. Лицо хранило выражение вдумчивой невинности, доверчивое и непринужденное.

— Виконт Делапор — угрюмый деспот, правящий сыном, племянницей и вообще всякой живой душой в Уотчгейте, как будто на дворе не тысяча восемьсот девяносто четвертый год, а тысяча триста девяносто четвертый. Он — вернее, семья, и с незапамятных времен, полагаю, — владеет всеми окрестными землями, и нрав старика столь буен, что селяне предпочитают не попадаться ему на глаза. Как только Джудит заявила о своей любви ко мне, я предложил увезти ее прочь — и даже из страны, если понадобится, хотя я, вопреки ее опасениям, сомневался, что он возьмется преследовать.

— Она боится деда? — Холмс задумчиво вертел фотографию, весьма внимательно изучая не только лицевую сторону, но и тыльную.

Колби кивнул, на его лице проявился гнев.

— Она утверждает, что может свободно приезжать и уезжать и не подвластна ничьему влиянию. Но это не так, мистер Холмс, это не так! Говоря о виконте Гае, она озирается, как будто он может услышать, где бы она ни находилась. А ее взгляд! Джудит боится, мистер Холмс. Он имеет над девушкой какую-то злую и нездоровую власть. Он не является ее законным опекуном — это обязанность мистера Карстерса Делапора. Но влияние старика распространяется и на сына. Получив это, — из того же кармана, что и альбом, он вынул сложенный листок бумаги и вручил Холмсу, — я умолял его отменить отцовский приказ, чтобы я хотя бы мог изложить свое дело. Но эта карточка… — он добавил записку, начертанную на большой плотной картонке, — все, что я получил в ответ.

Письмо было датировано шестнадцатым августа — четыре дня назад.

Любимый,

мое сердце вырвано из груди ужасными новостями. Дед запретил видеться с тобой и даже упоминать в этих стенах твое имя. Он не дал никаких объяснений, лишь заявил, что такова его воля и я останусь жить с ним, как служанка — боюсь, как рабыня! Я написала отцу, но он вряд ли что-либо сделает. Я в отчаянии! Не предпринимай ничего — жди и будь готов.

Твоя единственная

Тонкая розовая бумага, хранившая внятный запах пачулей и чуть уловимый — дыма от масляной лампы, при свете которой, должно быть, писали письмо, была в разводах от слез.

Записка от ее отца была лаконична:

Выбросьте ее из головы. Ничего нельзя сделать.

Бернуэлл Колби ударил кулаком в ладонь и выдвинул мощную челюсть.

— Мой дед не отступил перед мандаринами из Гонконга, а отца не остановили ни индейцы сиу, ни зима в Скалистых горах, — заявил он. — А это нелепое сумасбродство не остановит меня. Мистер Холмс, в силах ли вы узнать, что за гнусную власть имеет лорд Гай над внучкой и сыном, чтобы я освободил лучшую девушку на свете из лап злонравного старика, который намерен всю жизнь держать ее в черном теле?

— И это все, что вы можете сообщить мне о Карстерсе Делапоре и его отце? — Холмс поднял веки, чтобы встретиться с серьезным взглядом американца. — Или о тех «забытых тенях», которые изучает Делапор?

Молодой человек нахмурился, как будто вопрос на миг застал его врасплох.

— Какой-нибудь чересчур тонкой натуре это может показаться упадочничеством и декадансом, — ответил он не сразу, но будто тщательно подбирая слова. — И некоторые обычаи, открытые Делапором, не больно-то лицеприятны по современным меркам. Они, пожалуй, не пришлись по вкусу моему престарелому родителю и братьям-обывателям. — Он прыснул, словно вспомнил проказы школьной поры. — Но в их основе, как вы понимаете, лежат лишь легенды и детские страхи.

— Именно так. — Холмс встал и протянул руку молодому гостю. — Я разберусь в этом, насколько смогу, мистер Колби. Где вас найти?

— Гостиница «Эксельсиор» в Брайтоне. — Юноша выудил из жилетного кармана визитку, чтобы написать адрес, — похоже, в его карманах все перемешалось. — Я всегда там останавливаюсь, — пояснил он. — Поэтому мисс Делапор и знала, куда посылать письмо. Как вы только можете сидеть в городе в такую погоду? Меня она просто убивает.

И он ушел, едва ли догадываясь, что не у каждого найдется дед, который навязывает опиум китайцам, чтобы оплатить внуку летний отдых в «Эксельсиоре».

— Что вы думаете о нашем американском Ромео? — осведомился Холмс, когда нанятый Колби кеб загрохотал по Бейкер-стрит. — Каким он вам показался?