"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Шагай скорее, хлопче, на месте мы почти. Тама храм старый, за поворотом.
И зашагал сам, так скоро, что не угнаться. Не оглядываясь на жуткий амбар. А шли они, как уже знал Максимка, к разрушенной церкве, что на месте Старого Задорья, сожженного почти дотла нацистами; половину-то деревни заново отстроили после войны, понаставили бараков советских вместо изб. Только церкву, как недовольно известил Демьян, уничтожили не немцы. Ту еще большевики взорвали во время Гражданки. Подложили в фундамент десяток кило тротилу – и привет. Еще и на кинокамеру сняли…
Собственно, от церквы ничего и не осталось. Две полуразвалившиеся стенки да кусок фундамента. Травы по пояс, в ней кузнечики стрекочут так громко, что уши закладывает. Всюду молодой березняк и осина – глядишь, еще дюжину лет дождать, и все кругом лесом зарастет. На стенах кучковались вороны, каркали и переступали лапками, отчего осыпалась на землю кирпичная пыль. Демьян шикнул на птиц, те неохотно сорвались и полетели черной стаей в сторону темнеющей на горизонте грозы.
– Тута пошукать треба, под куполом як раз… Ну шо, копаем! – Зна́ток поплевал на руки и вонзил лезвие лопаты в землю – прямо посреди бывшей церкви.
Пока Демьян вгрызался шанцевым инструментом в почву, Максимка разглядывал руины. Выкопал мыском ботинка прогнивший до черноты обломок иконы с изображением какого-то святого; бросил обратно в траву. Прогулялся от одной стены до другой, считая шаги. На глаза попалось забавное дерево – его ствол раздваивался рогаткой, а ровно посерединке восходило утреннее солнце. Максимка присвистнул.
– Чаго там? – Уставший Демьян поставил лопату, вытер платком пот со лба.
– Дядька, вы гляньте, як дерево странно растет!
– Вот ты, брат, молодец! – с неожиданным задором похвалил Демьян. Подошел ближе, глянул с одного места, с другого – как ни повернись, все равно солнце посередине окажется, будто привязанное. – Вочи у тебя зоркие! Такую штуку нашел! – Демьян даже языком цокнул, будто завидуя. – Дякую, – Максимка даже смутился, что эта, собственно, мелочь привела знатка в такой восторг.
– А что, дерево якое дивное, да?
– А то! Гэта ж осина, колдовская дрэва. Осина всегда прямо растет. А тут, гляди, рогаткой, и так, что солнце ровно посредине стает. И на святом месте… – Демьян на секунду задумался, потеребил бороду. – Знаешь чего, хлопче? Пакуль я там копаю – ты ветку от осины сруби. Вон ту, вяликую.
– На кой? Палку мне, як у вас, зробите?
– Та не, нашто палку? – улыбнулся зна́ток. – Рогатку тебе состругаем! Так шо давай секи, вот ножик трымай.
Рот у Максимки открылся от удивления буквой «о»; он смог издать только восторженное «ух ты-ы!» и ринулся к ветке. Демьян добродушно усмехнулся и продолжил рытье. А ученик, высунув язык от усердия, взялся пилить ножиком ветку – чтоб дотянуться, пришлось залезть на приступ шаткой кирпичной стенки. Солнце на востоке поднималось, ярко светя в противовес наступающей с запада непогоде. От туч и солнечного света творилось беспокойное волшебство: предметы отбрасывали зыбкие, подвижные тени, а насекомые в траве трещали все громче, словно испугавшись грядущей бури. Демьян копал, неутомимо орудуя лопатой.
– Дядька Демьян! – крикнул Максимка.
– Шо табе, хлопче?
– Кто ж такая гэта Купава?
Зна́ток сплюнул на землю, фыркнул, как вепрь.
– Шо, уши лишние? Накрутить?
– Чего сразу накрутить-то… – Максимка сумел отпилить ветвь ровно так, как требовалось, радостно воскликнул: – Срезал!
– Молодец! А про бабку Купаву… Ох, вот и я нашел! – воскликнул и Демьян, упал на колени, принялся ковырять землю пальцами.
– Чего? Оно? – Ученик соскочил вниз, подбежал к знатку, силясь разглядеть то, за чем они сюда пришли.
– Оно, Максимка, оно!
В руках зна́ток держал грязную пластинку меди, неровно обломанную по краям, – Максимка даже испытал разочарование от ее неприглядного вида. Он-то представлял себе, что у церквей купола и впрямь златы да пригожи, а тут просто медяшка гнутая, так еще и в земле вся, в зеленой ржавчине. Однако Демьян держал ее, как великую драгоценность, ласково стирал тряпицей грязь.
– Гэта шо, купол и есть? – буркнул мальчик.
– Купол-купол, больше нечему быть. Хорошая вещь! Намоленный церковный купол. Они ж, как церкву подорвали, сюда кусок и упал, значит. – Демьян бережно завернул медную пластинку в тряпку, глянул на запад. – Давай-ка збирайся, да домой потопали, пока под дождь не попали. Ветку свою не забудь. Будем дома, значить, арсенал готовить.
– Дык чаго с Купавой-то? – напомнил Максимка и прикрыл на всякий случай уши.
Явно пребывавший в хорошем настроении Демьян недовольно крякнул. Достал табаку, бумагу, свернул быстро самокрутку – в дороге подымить.
– Ладно, горе луковое, слухай да запоминай – повторять не буду. Жила как-то в деревне старуха одна. Звали ее кто знаткой, кто знахаркой – от слова «знать». Коммунисты ее, шоб мракобесие не плодить, в документах обозначали повитухой либо фельдшером – как и меня, кхм. И попал к ней в ученики хлопчик один малой – чуть тебя старше…
ХРЯМ!
С тех пор каждую ночь Дема не мог уснуть, пока девка с соседней комнаты не выбежит из дому. Он быстро смекнул, что ей в туалет как приспичит ночью – не может сдержаться, бедная. А где ж Купава тогда?..
«Дык то Купава и есть!» – рассудил он своей простой деревенской логикой. Раз бабка исчезает, пока девки нет дома, а позже опять появляется – значит, девка и есть Купава! Диалектический материализм, как в сельсовете учат! И думать тут нечего. Только как-то не укладывалась в голове такая разница: смурная да хромая бабка днем и стройная легконогая девка ночью…
Днем знатуха пихала его в плечо, щурилась синим глазом и кряхтела, опираясь на трость:
– Ты чаго гэта, хлопчик, не высыпаешься, шо ль? Болит у тебя, може, чаго? Думается мне, неладно ты себя чуешь.
– Та не, баб Купава, я того, умаялся просто, – отнекивался он. А как сказать, что он полночи девку голую ждал, что мимо пробежит, а опосля еще и… подумать-то стыдно. – Работы много.
– Ишь яки нежный! Ты вот настоя выпей, шоб крепче спалось. Глаза-то вон краснющие, – ненастоящая старуха подозрительно косилась, а он только улыбался и разводил руками, чуть не валясь с ног от усталости – спать и впрямь хотелось.
Однажды ночью девка перевернула в темноте ведро, чертыхнулась. Дема едва не захихикал, услышав старухин голос, только не такой хриплый, девичий. Ну точно – она же, она и есть! Дивчина зыркнула в его сторону – сверкнули во тьме внимательные синие глаза, – а он делано захрапел, забурчал, будто во сне, и перевернулся набок. Девка же выскочила на улицу.
ХР-РУМ!
«А может, ритуалы ведьмовские она там совершает по ночам?» – размышлял Дема перед тем, как уснуть, и долго, в подробностях представлял эти ритуалы – как девка в одних лишь сапогах исполняет бесовские пляски на болотах да братается с чертями. Оно и не мудрено – на днях Деме стукнуло четырнадцать, правда, бабке он о том ничего не сказал, постеснялся.
Меж тем знатуха брала ученика с собой, как где понадобится какая помощь по ремеслу. В основном, что простое подворачивалось – там подержи, здесь принеси, покуда она там шепчет под нос свои заговоры. Дема пялился в горбатую старушечью спину и сам не верил, что там, под грудой одежды, скрывается гибкая девичья фигура. Один раз анчутку поймали в печке: Дема вовремя паскудь схватил за хвост и держал цепко, пока знатка его отчитывала да чихвостила за то, что в сараях пакостит. Другой раз пошли зашкодившегося банника усмирять – с тем сложнее оказалось. Банник хоть и мирный совсем, но может и головешкой плюнуть и по заднице стегнуть. Дема по глупости было влез под лавку, так ему банник уголек под рубаху запустил – и пошла потеха. А сам банник так и сидел под полками и выл страшно, пуча влажные грустные глазищи и размахивая руками-вениками. Выскребли его клюкой да отчитали сначала зачином, после молитвой, дух мигом присмирел.
