"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Максимка, ну-кась подсоби!
Ученик с третьего раза поджег спичку – руки тряслись от волнения. Приблизил огонек к ладони Демьяна, взглянул вопросительно:
– Больно ж будет?
– Жги давай! А потом замыкай ее, як я тебе казал. Не оплошай тольки, не то враз сиськи отведаешь.
Сор на ладони Демьяна вспыхнул от огонька, зна́ток поморщился и быстро забормотал заговор:
Чернобога псы стерегут врата, Мост меж Навью и Явью, Придите, псы, за ночною хмарью, За убегшей тварью…Гыргалица уперлась в очередную невидимую преграду – буквально в пяти шагах от них. Максимка схватил кадку Демьяна, бросился вкруг жуткой бабы, следившей за ними мертвыми белесыми зенками. Зна́ток от боли повысил голос:
Остры клыки, Лапы быстры, Придите из тьмы…Прежде чем гыргалица успела сообразить, Максимка высыпал соль, замыкая второй защитный круг – вокруг нее самой. Лесная баба бросилась на ученика, но ударилась лбом о невидимый барьер и отшатнулась. Демьян уже почти кричал; сор на его руке догорел, превратился в сажу.
Приходите, псы, За мясцом нечистым, По берегам каменистым, По ямам смолистым…Максимка услышал страшный грохот, как если бы сотня солдат маршировала подкованными железом сапогами по тротуару. Мрак сгустился, полумесяц в небе потускнел. Среди древесных стволов заметались тени, еще более густые, чем тьма, и раздался гулкий собачий лай.
– Глядеть на их не вздумай! – прервал заговор Демьян, и Максимка тут же зажмурился, но так оказалось еще страшнее. Запахло дохлой псиной, уши прорезал страшный, неестественный вой – так, наверное, выла бы собака, если ее разрезать надвое да вывернуть наизнанку. От этого воя хотелось опростаться всеми кишками и помереть, но почему-то Максимка был уверен, что и в этом случае почувствует на себе остроту их клыков.
Где-то рядом корчился от боли Демьян – волчьи ягоды и шерсть должны прогореть до конца, иначе заговор не сработает. Пустота, наполненная звуками чуждого мира, продолжала расширяться, оттуда рвались в Явь создания, еще более кошмарные, чем гыргалица.
– Стойте! Хорош! Да спыняй ты, Демьян!
Кто-то кричит. Зачем, что ему нужно? Максимка с трудом поднял голову, осторожно разлепил глаза, чтобы остались только щелочки, и увидел жениха, Валентина. Его нарядный свадебный костюм был напрочь изгваздан – с плеча свисала какая-то тина, на лицо налипла болотная ряска. Жених тормошил знатка за плечо и причитал:
– Демьян, остановись! Молю, прекрати!
Зна́ток умолк, затушил землей огонек на ладони. Навь еще угрожающе побурлила совсем рядом, но звуки становились тише, а силуэты псов заскулили, потеряв ориентир. Топот сапог будто свернул в сторону, начал затихать. Холодная тьма отступила, заструилась черными ручьями дыма под ногами.
– Дякую, дякую, Демьян Рыгорыч! – Валентин тряс здоровую руку знатка; тот еще мало соображал – приходил в себя после ритуала. – Не погубил мамку. Век должен буду!
Гыргалица застонала, протянув длинные руки к Валентину. Тот безбоязненно заскочил в защитный круг и обнял чудовище – насколько хватило рук. Головой он едва доставал ей до груди.
– Ну шо ты, мама, спужалася? Усё хорошо буде, не палохайся. Тьфу ты, упеленала, як младенца, насилу выпутался. Ну тишей-тишей…
– Слышь, Валя… – угрожающе начал Демьян, баюкая обожженную руку.
– Прости, прости, Демьян Рыгорыч! И ты, малой, прости. Виноватый я, и она виновата!
Гыргалица сунула жениху сиську, тот со смехом увернулся.
– Уж скоро сам батькай стану, а она меня все накормить пытается! Ты пойми, Демьян Рыгорыч, она ж меня спасла от немцев, выходила, выкормила. Не хочет сына отпускать, вишь як.
– А меня ваше горе колышет? Нельзя ей к людям, а людям сюда нельзя – таков уговор был!
– Не повторится такого, от те крест! Она, мабыть, на свадьбу тайком прошуршала – поглядеть да благословить, видать, а там Сизый Нос про квартиру в райцентре ляпнул – вот она и не удержалась, свистнула прям из-под фаты. Боится, верно, что уеду в город, одну ее оставлю.
– А как она проникла-то? Пригласить ее должны были. Это ты подкинул? – Демьян показал найденный на свадьбе предмет – веточки чертополоха, скрученные вместе прядкой черных волос.
– Шо гэта? – прищурился Валентин.
– Скрутка ведьмина, дурак! Подбросили ее, шоб твоя мамка навестить смогла. Иначе нияк ей не явиться, без разрешения. Кто напакостил так?
– Мама, кто ж тебя пригласил? – Жених задрал голову посмотреть гыргалице в глаза, но та по своему обыкновению молчала.
Максимка поежился при мысли, каково это – стоять так близко к лесной бабе. А Валентину ничего, будто и впрямь мать обнимает, а не чудище какое. А лицо у того чудища было мокрое от слез. Великанша всхлипнула и погладила «сына» по голове. Поглядела волком на Демьяна, прижала к себе покрепче Валентина. Без слов было ясно, что она хочет сказать – не отпущу!
– Ну ты чего, мама, я коли перееду, то буду в гости ездить, гостинцы привозить…
Гыргалица замотала головой и зарыдала пуще прежнего.
– Дядька Демьян, не пустит она его, – тихо сказал Максимка, – так и будет нам в Задорье концерты устраивать.
– Да-а… – смущенный слезами женщины, даже такой, Демьян почесал бороду. – Нехорошо это – мать с сыном разлучать. Мать не бросают…
Валентин крепко обнимал гыргалицу, шепча что-то успокаивающее, словно уже прощаясь; та по-медвежьи не то рычала, не то всхлипывала. Зна́ток решительно сказал:
– Слышь, Валентин! Ты ей скажи, шоб больше такого не повторялось. А я с Макаром сегодня побалакаю – должок за ним. Авось чего и придумаем, шоб тебе не уезжать никуды. Да на тебе и лесхоз, куда ехать, верно?
Тот ошалело кивнул.
– Дядька, а с ним чего делать будем? – Максимка кивнул на сладко посапывающего в рогозе чекиста.
– Шо-нить придумаем. Есть у меня идея…
Раздался громкий звон, отозвавшийся в похмельной голове похоронным набатом. Жигалов еле разлепил глаза, огляделся в недоумении. К горлу подкатила тошнота, майор с трудом удержался, чтобы не наблевать прямо на скатерть. Оказалось, он спал, сидя на стуле и повесив голову на грудь. Звенел пустой стакан, по которому колотил вилкой сидевший напротив за столом и. о. председателя. Макар Саныч встал, пьяно пошатнувшись, и громко оповестил:
– С-секундочку внимания, та-ва-ри-счи!
Оставшиеся гости – многие уже разошлись – повернулись к Макар Санычу. Во главе стола сидели молодожены – счастливая невеста и жених в свежем костюме явно с чужого плеча. Жигалову сунули в руку залапанный стакан вина, при виде которого он с трудом подавил очередной приступ тошноты. Это ж сколько он выпил?..
– Как я здесь… Гхм… Что случилось?
– Тс-с, тост говорят! – зашикали на него.
В Задорье уже светало – наступило утро, и во всю глотку заголосил петух в соседнем дворе. В умат пьяный Макар Саныч высоко поднял рюмку.
– В о-общем так! Свадебный подарок от меня! Ва-алентин, ты мне таперь хто? Праильна, сын! А я заради деток во, любому! – Макар Саныч потряс кулаком в пустоту. – Так шо, сына и доча, вам жалую от отцовского сердца… дом в Задорье! А табе, сына, да-авно пора должность, шоб начальством был, а не этим, как его… игорем…
– Егерем, – подсказали ему со смехом.
– Во, да! Так шо, сына, будешь таперь начальником лесхоза. Или яшчэ яким начальником… Ко-ороче, за молодых! Го-орько!
Нетрезвые жених и невеста принялись целоваться, на этот раз уже без фаты. Жигалов недоумевал – вроде же Саныч квартиру в городе подарить обещался. Хорохорился перед зятем? Или он это и вовсе выдумал? Мысли слиплись, как остывшие котлеты на блюде. Все выпили, Жигалов тоже пригубил в надежде избавиться от головной боли, но зря – от вкуса алкоголя желудок взбунтовался и бил полундру. Не смог почему-то выпить и Макар Саныч – дважды подносил стопку к губам, морщился, потом все же сдался, поставил обратно на стол; тоскливо поглядел на рассветное зарево. Жигалов подавил очередной бунт во внутренних органах, огляделся: гости болтали, смеялись, тянули какую-то заунывную песню. У пенька в обнимку с баяном громогласно храпел Афанасий Яковлевич.
