"Самая страшная книга-4". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Парфенов Михаил Юрьевич
– Та-ак, вот это новости, – протянул Демьян. – И шо дале?
– Ну, на губе вообще хреново жить, – рассказывал Афоня, – жрать нечего, дрочат каждый день, бьют почем ни попадя. Припухали мы там так, что… Эх, Красная армия, туды ее налево… Приехал Никодим, договорился там с наччасти – нас ему в подчинение отдали, выдали смесь горючую, огнеметы и костюмы специальные, шоб деревню жечь. А тут бабки эти уезжать никуда не хотят – ну, Никодим и говорит нам, мол, я за вас, ребят, договорюсь, шо вы тут якобы работу важную делаете, буду вас кормить-поить, а вы, мол, в лесу посидите малость… Ну и бабок этих надо шугануть, шоб они сами согласились уехать, – якобы тут черти всякие живут. У Максимки будто вспыхнуло что-то в голове. Конан Дойль, «Собака Баскервилей»! Он же читал!
– Вы лошадь фосфором обмазали! – воскликнул он, и Демьян с довольным видом потрепал его по плечу – догадался сам, чертяка.
– Ага, – горестно кивнул Афоня, с гримасой поправляя ногу. – Обмазали… Фосфорный состав для розжига нужен. Никодим коняшку привел, мы ее в лесу держим. Бабок лошадью знатно так шуганули, но они уезжать все одно не хотят. Упертые как ослицы.
– А костюм откуда? – кивнул Демьян на бесовскую одежду.
– Дык это, он же в клубе раньше всякие культурные мероприятия вел. Остались костюмы разные. У меня еще один есть.
– Так ты полудницу играл! – ахнул Максимка. От всей новой информации голова шла кругом, а Демьян лишь кивал, словно во всем давно разобрался. Ну точно – аглицкий сыщик Холмс!
– Ага, я полуденница… В бабу со страшной мордой рядишься, вниз под одежку огнеупорный костюм и ранец огненный за спину – ну, которые нам в части дали для работы. Через рукав шланг – шоб огнем пыхать.
– Ну ты, брат, даешь… Тебе в актеры надо! А трактор кто завел?
– Да Ванька в нем ездил. Ну, ушастый который. Он малой просто шкет, сховался внутри так, будто трактор сам по себе катался. Стекла покрасил там снизу. Во-о-от… Ну а в церкви мы по очереди дежурили. Орали там, бесились. Как сказано было!
– И курей у старух воровали? – строго спросил зна́ток.
Афоня лишь виновато шмыгнул носом.
– М-да-а, набедокурили вы тут… Давай сюда лапу свою, шину наложу. А потом к твоим пойдем.
Двое других курсантов быстро поняли ситуацию, потупили взоры, принялись в два голоса оправдываться. Над костром снова пыхтел котелок; пахло вкусно.
– Никодим скоро придет, – уведомил лопоухий Ванька. – К полуночи обещался. – Гэта добре. У меня к нему разговор сурьезный. Сходи-ка за лошадью – она там, небось, в лесу совсем очумела, бедолага.
– Та она привычная.
– Чего готовите? – спросил Максимка, подсаживаясь к костру.
Демьян даже попробовать не дал всех вкусностей, что принесли домой Лексевна с Марфой, – в лес потащил.
– Та супчик куриный… – виновато ответил Юрка, помешивая в котелке ложкой. – Готов уже. Бери миску, подливай. Вон хлеб, лук, чеснок бери. Сальце есть.
Максимка только налил миску супа, и тут из лесу вышел Никодим. Уставился на мальчонку. С края поляны выскочил Демьян и так дал председателю по уху ладошкой, что тот аж скатился мордой вниз, к самым Максимкиным ногам. Председатель замычал и пустил струйку слюны. Юрка, не обращая внимания, продолжил прием пищи – видать, привык к дракам в казарме. В ветвях удивленно ухнула сова.
– Ну чаго, товарищ председатель, скушал? Кашу заварил – как теперь расхлебывать будешь?
– Че?.. – только и смог произнести Никодим.
– А вот че! – Демьян с удовольствием наподдал ему ногой по заднице, но больше бить не стал. – Давай оправдывайся, дурак. Будем думать, чего с вами робить.
Никодим кое-как поднялся, сел на зад. Поднял свою упавшую кубанку, водрузил на голову и с опаской глянул на знатка. Вздохнул горестно.
– Все уж понял, да?
– А то! Твои солдатики ужо все доложили по форме, считай.
– Курсанты они…
– Да хоть генералы, мне все одно. Давай кажи, на кой черт ты усю гэту байду выдумал.
– Я ж все ради них, дур старых… Ну чего им тут делать, в деревне этой? – Никодим махнул рукой в сторону Сычевичей и помассировал ушибленную голову. – Ох и больно ты мне по уху дал, зна́ток… Там у них в городе квартиры уже стоят, ждут не дождутся. С водопроводом, с канализацией нормальной! Пенсию на дом приносят! Все подруги рядом – вышла на лавочку и сиди себе болтай. Нет, они Дорофеевну все слушают… Ох, Дорофеевна же…
– А шо с ней? – вскинулся зна́ток.
– Да померла она… Час назад. Сердце не выдержало. Старенькая совсем была.
Максимка подумал, что сейчас Демьян опять ударит председателя, даже руку протянул, чтоб удержать. Но зна́ток только сжал крепко кулаки и сказал, пристально глядя на Никодима из-под кустистых бровей:
– Ты ж понимаешь, что на тебе грех?
– Он во всем виноват! – неожиданно отозвался Афоня из палатки.
Юрка согласно кивнул, не прекращая есть.
– А вы вообще замолкните, курокрады! Ну дык шо робить будем с тобой, Никодимка?
Никодим повесил голову. Сказал тихо:
– Моя вина, да… Дорофеевна мне как мамка была, не хотел я этого. Не думал, что ее так лошадь испугает. Я ж, понимаешь… Ради них все, клянусь! Вот хоть в КГБ меня сдай – не хотел я!
И председатель тихо, искренне заплакал. Все молчали, даже Юрка прекратил черпать ложкой в миске. Афоня глухо произнес из палатки:
– Слышь, дядька… Не хотели мы их насильно тащить, а то их бы всех инфаркт хватил. Прикладами их, шоль, из дому выгонять, як немчура? Еще огнеметы эти. По доброй воле хотели шоб. Им тут правда не жизнь. Пущай бы жили в городе, в палисадничках там ковырялись. Опять же хозяйство, а им некоторым уж под сотню.
Демьян достал из кармана предмет, найденный в тракторе, бросил тому самому мелкому Ваньке – тот как раз вернулся с лошадью и стоял, слушая разговор:
– Держи папиросы свои, потерял в кабине.
– Вы тогда и догадались? – спросил Максимка.
– Ну, скорее, убедился. Только ума не приложу, шо с гэтыми товарищами делать. В КГБ вас за шкирку, як вредителей и шпионов?
– Не надо… – сказал Ванька и, подумав, добавил: – Пожалуйста. У меня мамка болеет, не выдержит, если на дисбат залечу.
Никодим вновь вздохнул, комкая в руках кубанку. Демьян прищурился:
– В хороших квартирах, гришь, жить будут?
Лексевна стояла у окна, прижав к лицу ладони и глядя сквозь раздвинутые пальцы. По полю что-то бежало будто на четвереньках, быстро приближаясь.
– Марфа, гля, гэта шо? Нияк человек?
– Ну-ка отойди, погляжу.
Едва она это сказала, как стекло взорвалось сотней осколков – и как только не посекло? Тут же открылась печная заслонка, и по избе заметалось пламя – как живое. Катался огненный колобок, не поджигая, но стреляя во все стороны жгучими искрами. Сорвался с крюка ухват и поддел Лексевну под обширный зад. Колотились в ящике ножи да ложки, просясь наружу, хлопали ставни и тумбы, летало по избе полотенце, скручиваясь в жгут и хлеща во все стороны.
– Наружу, быстро! – сориентировалась Марфа, выгоняя кумушек. В сенях, провожая старух, полопались банки с закрутками на зиму. Огурцы да помидоры покатились за старухами следом до самого порога.
Снаружи и вовсе творилось какое-то светопреставление: на поле закладывал виражи трактор, гоняясь вперегонки со старой телегой без одного колеса. В телегу, конечно же, никто запряжен не был. Дымили трубы давно заброшенных изб, ведро само по себе вычерпывало из колодца воду и плескало на дорогу; трехлапый пес исступленно тявкал на электростолб, хлещущий во все стороны проводами.
– Батюшки-батюшки, да что же гэта!
– Ильинишна, гля, не твои куры-то?
По огороду внаглую бродили пестрые птицы, средь них гордо вышагивал петух. Лексевна почти ощутила, как последняя темная прядь под платком окрасилась в серый: все как одна куры были без голов. Обрубленными шеями они невозмутимо пытались склевать горох. Обезглавленный петух заквохтал не пойми чем, кое-как взлетел на конек крыши, загородив луну, и во все свое кровоточащее горло закукарекал.
