Ольга Чигиринская - Оборотень
Жанна усадила послушную жертву на стул, вынула из сумочки упаковку с одноразовым большим шприцем и жгут. Перетянула руку мужчины, набрала крови и слила в стакан. Повторила процедуру, между делом объясняя:
— Мы же не варвары, мы цивилизованные вампиры. Зубами рвать — это неэстетично и непрактично. Много крови мимо льется, и жертва после этого не жилец. И вообще, всю кровь высасывать — дурной тон и несусветная глупость. Запомни: кто оставляет трупы, долго не живет.
Лидия схватила стакан и жадно, смакуя, выпила свежую, горячую кровь. Это было совсем не то, что холодные консервы! Ожидая следующую порцию, спросила:
— Почему? Кто нам может угрожать?
— А подумай сама, Лидок. Труп — это уголовщина. Это след. И по этому следу жадного вампира могут выследить, во-первых, охотники, во-вторых, местный гранд-мастер, которому совсем не нужны проблемы на его территории, ну и не стоит забывать про полицию. Что удивляешься? Ты не поверишь, какими настырными могут быть менты. Не так давно одного нашего именно менты накрыли. Перед самым рассветом. И, судя по всему, они знали что-то. Потому что пристрелили и выволокли на солнце. И оставили на полчаса.
— А этого достаточно?
— Более чем, — поморщилась Жанна, явно вспомнив что-то из собственного прошлого. — Допивай, и я его уведу. Да, и главное — у Сильвестра договор с охотником, и по договору никого убивать нельзя.
Лидия, облизнув губы, приняла следующую порцию:
— Сколько мне тут ещё сидеть безвылазно?
— Как Сильвестр скажет, — Жанна зализала мужчине след от укола и поправила на нем одежду. — Думаешь, мне самой охота с тобой возиться?
— А что так? Наказание отбываешь? — прищурилась ведьма. Жанна вздрогнула, поймав её взгляд. Кивнула:
— Угу. Обратила одного шалопая на свою голову… без разрешения. Ладно, мы пошли. Давай, солнышко, идем на улицу, прогуляемся…
* * *У Инги в этот день, так уж сложилось, кроме Валерия был всего один клиент — Сильвестр. И в свете вчерашнего она собиралась не ударить в грязь лицом. Ситуация между ними уже дважды складывалась весьма нетерапевтическая — на прошлой неделе она спасла ему жизнь (между делом избив разводным ключом), на этой неделе — он ей. Это уже опасно близко к установлению личностных отношений, и любому другому Инга порекомендовала бы сменить терапевта. Но сейчас она знала, что такое Сильвестр, и понимала, что вряд ли он согласится. И даже если согласится — выйдет большой откат назад из-за того, что он не сможет говорить правду.
— Итак, — она улыбнулась сидящему в кресле вампиру, — наша песня хороша, начинай сначала. Что из рассказанного вами о детстве и юности — правда?
— Да в принципе, все, — Сиднев улыбнулся и развел руками. — С поправкой на ветер. Безотцовщина, мама с пожизненным перепугом из-за моей незаконнорожденности, надрывающаяся на трех работах, — всё правда. Немного адаптированная к реалиям семидесятых годов прошлого века, но правда.
— Однако, у вас было и второе, так сказать, рождение. Второе детство. Гораздо более травматичное, как я подозреваю.
— Здесь вы правы. Понимаете, в нашем сообществе принято, чтобы мастер… опекал своего обращенного. Молодой вампир — хозяин ночи, но беспомощен днём, он не знает надежных лёжек, плохо умеет подчинять себе других людей, и если его всему этому не учить, то скоро гибнет.
— Но вы не погибли.
— Я талантливый. Хоть и сделал свою долю глупостей. Например, когда я закончил в том доме для офицеров, я весьма запоздало сообразил, что в окно уже стучится первое солнце, а я нахожусь среди оцепленного военного лагеря и понятия не имею, куда мне деваться.
— И куда вы делись?
— Поджёг дом и залез в подвал. Пока тушили, пока опознавали убитых — день прошёл, а по темноте я выбрался и сбежал.
— И куда вы после этого… пошли?
— В Европу. В Германию, если точнее. Понимаете, где-то я все-таки оставался советским человеком, немцы враги, а врага убивать не зазорно. Продвигался все дальше на запад, хотел добраться до Гитлера… — Сильвестр развел руками и засмеялся. Это звучало довольно приятно на слух, но смеялся вампир над остатками того, что в нем было человеческого, и Ингу продрал по коже морозец.
— Вас, как я понимаю, что-то остановило?
— Женщина. Вампирка. Которая вступила со мной в отношения… крайне редкие в нашем сумеречном мире. Понимаете, когда на охотничью территорию вторгается чужой, для нас естественно изгнать, убить или подчинить его. В зависимости от того, что выгодней в данный момент: если клан многочислен, то лишний рот просто не нужен, если клан малочислен — клыки пригодятся… Но это рискованный вариант, ничей миньон может выйти из подчинения, за ним глаз да глаз. А та женщина… она меня полюбила. У неё был маленький, но очень сплочённый клан, она могла бы легко со мной расправиться, я же ничего не знал и не умел. Она научила всему: правилам, порядкам, иерархии, как подчинять, как заметать следы… И она не подчинила меня. Это были отношения равных. Ей в оба уха твердили, что так нельзя, что я опасен — и как ничей, и как русский, что я только и жду момента для удара в спину…
— И что с ней случилось потом?
— Дрезден, — коротко ответил Сильвестр. — Весь клан, все тогда были в её доме. Конечно, они спустились в убежище… не помогло.
— Вы тоже любили её?
Сильвестр задумался.
— Трудно сказать. Я испытывал к ней глубочайшее уважение и сексуальное влечение одновременно. Пожалуй, это максимум того, на что способен вампир. Может быть, это любовь, видите ли, мне не с чем сравнивать. До того, как я обратился, я никого не любил. То, как это описывают в художественной литературе, — нет, на это совсем не было похоже.
— Опыт индивидуален. В том числе и опыт любви. Вы… горевали?
— Я выживал.
Инга предпочла не уточнять — как…
* * *Валера не умел выяснять отношения. Семейные ссоры среди оборотней редкость: во-первых, иерархию выясняют сразу же, ещё до брака, во-вторых, по запаху понятно, по сердцебиению слышно, что сейчас чувствует тот, кто рядом с тобой, ну и в-третьих, если ты способен одним ударом убить, ты или с детства учишься держать себя в руках, или тебя тогда же… укорачивают.
Он ещё в прихожей почуял слёзы, досаду и боль. Но это значило — Таня здесь, она не ушла никуда, и ему стало легче.
Вот только как объясниться?
Бранил его отец и ругала мать — не за то, что выбрал городскую, а за то, что поехал с ней, бабу на место не поставил. Нет, бывают и главными бабы в семье, никто ж не спорит — но как это, отдать первенство без боя? Как это — уехать в город? На что он рассчитывал вообще?
Решаться надо. Права психологиня: без честности тут никак. Сам же измучился весь, непривычны оборотни врать: по запаху всегда все ясно, так кому и зачем это вранье нужно, только стыд один.
— Таня, — позвал он. — Тань! Я это… бастурмы купил.
Татьяна показалась из гостиной, одетая в мягкий спортивный костюм, уже три дня не стиранный, весь пропитанный её, родными запахами. Обычно Валера обнимал её, зарывался носом между грудей или между плечом и шеей, наполнялся её спокойными, добрыми ароматами. Сейчас же… Сейчас она пахла тревогой, болью, злостью, страхом — и хотелось уже её прижать к себе, успокоить биением своего сердца, своим запахом уверенности в себе… но он не знал, позволит ли она.
— Ну что ты как маленький, — чуть севшим от слез голосом сказала Татьяна. — Как будто я собачка, а ты меня любимой колбасой подманиваешь.
— Это я собака, — он криво улыбнулся. — Волк позорный. Таня, ну боялся я тебя спугнуть, боялся, что узнаешь — и прогонишь…
— Хватит уже. В дверь же вошел? Замки прежние остались? Значит, не прогоняю. Пошли на кухню, поговорим.
Валера втащил чемодан через порог, сел на кухне, сложив руки перед собой на столе, как школьник. Таня включила чайник, начала нарезать бастурму.
— Давно это у тебя?
— С рождения.
— Значит, наследственное. Ты не собака, ты свинья. Твои родные тоже этим… страдают?
— Да не то чтобы они сильно страдали, — Валера покраснел до ушей. — Понимаешь, в селе оно все… проще как-то. Убежишь в поле, в лес, вся семья с тобой…
Ровный стук ножа, нарезавшего ломти, прекратился. Стук Таниного сердца стал чаще Валера ясно понимал, что Таня сейчас представляет себе его родителей, братьев и сестер нагишом резвящимися на лужайке. Свёкры с невесткой не общались с тех пор, как молодые заявили, что будут жить в городе, но одно дело неприязнь, а другое — воображать себе почтенных свойственников прыгающими по полю в чем мать родила.
— Вот почему они не хотели, чтобы мы жили в городе, — стук ножа возобновился.
— Всё не так, как ты думаешь, — выдавил он. — Сложнее. Я тут анализы сдал в больнице, завтра будет результат… Я что хочу тебя попросить, я хочу, чтобы завтра ты со мной вместе к врачу пошла.
