Бри Деспейн - Темная богиня
— Дэйзи. Я так любила ее.
— Знаю. Она тебя тоже любила — лаяла как ненормальная, стоило тебе уйти из дома.
— Точно. Кто-то из соседей столько раз звонил шерифу, что родители пригрозили отобрать собаку, если это случится снова. Я понимала, что никто не захочет приютить Дэйзи, и запирала ее у себя в комнате, когда надо было отлучиться. — Я шмыгнула носом. — Однажды она сбежала, и кто-то убил ее. Вырвал ей горло. — От воспоминаний в моем собственном горле встал комок. — Меня потом целый месяц мучили кошмары.
— Это был мой отец, — тихо сказал Дэниел.
— Что?
— Это он звонил в полицию. — Дэниел вытер нос о плечо. — Просыпался ближе к вечеру — как всегда, не в духе — и хватался за трубку… Он залез под капот и чем-то звякнул. — Заводи машину.
Попятившись, я залезла на водительское сиденье, произнесла короткую молитву и повернула ключ зажигания. Машина запыхтела, потом издала астматический хрип. Еще один поворот ключа — и «Тойота» завелась! Сложив ладони, я возблагодарила Господа.
Дэниел захлопнул капот.
— Тебе надо выбираться отсюда. — Он обхватил себя руками за плечи, оставляя на коже сальные черные пятна. — Счастливо.
Пнув напоследок колесо, Дэниел пошел прочь.
Не успел он исчезнуть за пределами светового круга, как я выскочила из машины.
— И это все?! Ты опять собираешься удрать?
— Разве ты не этого хотела?
— Нет! То есть… ты что, не будешь больше ходить в школу?
Дэниел пожал плечами, не поворачиваясь ко мне.
— А зачем? Без художественного класса в этом нет никакого смысла.
Он шагнул во мрак.
— Дэниел! — Отчаяние вспыхнуло во мне, как огонь в гончарной печи. Я знала, что должна поблагодарить его за машину, за то, что он явился так вовремя, или хотя бы попрощаться, но не могла выдавить из себя ни слова.
Он наконец повернулся и взглянул на меня из темноты.
— Тебя подвезти? Хочешь, съездим в приют, найдем тебе одежду и что-нибудь поесть.
— Нечего мне там делать. К тому же у меня есть крыша над головой. Я живу вон там с парой других ребят, — Дэниел ткнул пальцем в сторону приземистой постройки на другой стороне улицы.
— Вот как. — Я потупилась. Быть может, он вовсе не следил за мной, как я вначале решила, а просто увидел нас с Питом по дороге домой?
— Подожди-ка. — Бросившись к машине, я распотрошила одну из коробок на заднем сиденье, покопалась в ней и вытащила наружу черно-красную куртку, потом вручила ее Дэниелу. Он замер на мгновение, погладил нашивку с логотипом «Нортфейс» на рукаве и сказал:
— Я не могу ее принять, — и сунул куртку мне обратно, но я отстранила его руку.
— Это не подачка. Ты ведь был мне братом.
Лицо Дэниела дернулось.
— Как трогательно.
— Я бы дала тебе другую куртку, но у меня здесь только женская одежда. Все остальное у Джуда. Ты точно не хочешь заехать в приют?
— Нет.
Из дома напротив снова послышались крики, из-за угла вырвался свет фар.
— Ладно, возьму. — Кивнув на прощание, Дэниел шагнул в густую тень.
Я стояла и смотрела ему вслед, не замечая, что чужие фары остановились рядом с «Тойотой», пока кто-то меня не окликнул:
— Грейс?
Это был Пит.
— Все нормально? Почему ты вышла из машины?
Глянув ему через плечо, я увидела медленно подъезжающий белый грузовик. Тусклая лампочка едва освещала Джуда, сидевшего за рулем с непроницаемым, будто каменным, выражением лица.
— Мне удалось ее завести, — соврала я.
— Здорово, но ты ведь совсем замерзла. — Пит заключил меня в объятия и прижал к груди. От него пахло пряно и свежо, как прежде, но теперь мне вовсе не хотелось быть рядом с ним.
— Может, не пойдем сегодня в боулинг? — спросила я, отстранившись. — Уже поздно, да и настроения что-то нет. Лучше в другой раз.
— Конечно, но за тобой должок, — Пит повел меня к грузовику, обнимая за плечи. — Поедешь с Джудом, там тепло и уютно. Я поведу «Короллу», а потом отвезу тебя домой, когда разгрузимся. Может, выпьем кофе на обратном пути?
— Отличная идея. — На самом деле меня затошнило при одной только мысли о крепком кофе, а от вида пасмурного лица брата вообще захотелось провалиться сквозь землю.
— Он не должен был оставлять тебя одну, — процедил Джуд себе под нос.
— Да, но Пит думал, что так будет безопаснее для меня. — Я вытянула пальцы к обогревателю.
— Кто знает, что могло случиться. — Джуд нажал на газ. За весь вечер он не проронил ни слова.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЧЕРИТИ НИКОГДА НЕ ПОДВОДИТ[6]
Я бесцельно прослонялась по дому целое утро, как призрак, с той разницей, что это за мной по пятам гнались привидения.
Все ночь напролет мне снилось лязганье машинной дверцы и таинственный звук, несшийся на высокой ноте непонятно откуда. Горящие глаза Дэниела вновь следили за мной, в них полыхало голодное пламя. Несколько раз я просыпалась, обливаясь холодным липким потом.
После полудня я села за сочинение о войне 1812 года, но то и дело устремлялась взглядом, а заодно и помыслами к ореховому дереву за окном. Переписав вступительное предложение в десятый раз, я мысленно дала себе пинка и спустилась в кухню, чтобы заварить ромашкового чая.
Пошарив в кладовке, я достала бутыль жидкого меда в виде медведя. Именно этот сорт я обожала в ту пору, когда готова была питаться одними бутербродами с заботливо срезанной коркой, щедро намазанными арахисовым маслом и медом одновременно. Но теперь масса, по каплям вытекавшая из бутылки в крепкий чай, показалась мне слишком тягучей и зернистой. Я завороженно наблюдала, как сгустки меда исчезают в глубинах дымящейся кружки.
— Найдется еще чайку?
Я подпрыгнула от неожиданности, услышав отцовский голос.
Стянув кожаные перчатки, он расстегнул шерстяное пальто. Его нос и щеки раскраснелись от мороза.
— Мне не помешало бы выпить чего-нибудь бодрящего.
— М-м-м, конечно, — я вытерла лужицу чая с кухонного стола. — Будешь ромашковый?
Папа сморщил красный, как у оленя Рудольфа,[7] нос.
— В шкафу был еще мятный, сейчас достану.
— Спасибо, Грейси. — Отец пододвинул себе стул.
Сняв с плиты чайник, я налила ему в кружку кипятка.
— Тяжелый день?
В течение последнего месяца отец был так занят сбором пожертвований и бесконечным чтением у себя в кабинете, что мы уже давно толком не разговаривали.
Папа обхватил пальцами горячую кружку.
— У Мэри-Энн Дюк опять воспаление легких. По крайней мере, очень похоже на то.
— Как жаль. Я заходила к ней только вчера вечером, она казалась усталой, но я и подумать не могла… Она поправится?
Мэри-Энн Дюк была старейшей прихожанкой отца. Я знала ее, сколько помнила саму себя; мы с Джудом помогали ей по хозяйству с тех пор, как последняя из ее дочерей переехала в Висконсин. Тогда мне было двенадцать. Мэри-Энн, в сущности, заменила нам бабушку.
— Она отказывается идти к врачу. Все, на что она согласна, — это чтобы я молился за нее, — вздохнул отец. Он совсем осунулся от усталости, будто здание приюта давило на его плечи своей тяжестью. — Некоторые люди верят в чудеса.
Я вручила ему пакетик мятного чая.
— Разве не для этого Господь создал медицину?
Отец фыркнул.
— Вот иди и скажи об этом Мэри-Энн. Даже твоему брату не удается вразумить ее, а ты ведь знаешь, как она его любит. Если бы она вовремя обратилась к врачу, то спокойно могла бы завтра петь. — Отец печально опустил голову, чуть не задев кончиком носа край своей кружки. — Где же я теперь найду ей замену? Сбор средств на следующий семестр начнется уже завтра!
Папа считал, что каждый имеет право на добротное христианское образование, а потому дважды в год устраивал благотворительные встречи в своем приюте и принимал пожертвования для Академии Святой Троицы. Мэри-Энн Дюк, которой уже перевалило за восемьдесят, всегда исполняла печально известное соло «Святый отче, помилуй нас», а папа, директор и другие члены попечительского совета распространялись о милосердии и любви к ближнему. По мнению мамы, отец столько сделал для общины, что мы с братом уже сами могли претендовать на собранные средства.
— Наверное, стоило позвать в этот раз детский хор, — сказал папа и отпил из кружки. — Помнишь, как было весело, когда вы с Джудом пели вместе с друзьями? Лучшего хора не нашлось бы в целом штате.
— Да, правда, — тихо сказала я и поболтала ложкой в чае.
На кухне вдруг стало холодно, а может, мне просто показалось. Меня удивило, что отец вспомнил о нашем хоре. Действительно, в ту пору, когда Дэниел еще жил у нас, мы с ним и Джудом организовали домашний кружок пения, но просуществовал он всего несколько месяцев, пока не лишился ведущего тенора. Голос Дэниела, нынче хриплый и резкий, прежде сделал бы честь даже ангелу — он обладал глубиной и чистотой, невероятными для такого сорванца. Забрав Дэниела от нас, его мать нанесла тяжелый удар не только хору и нашей семье, но в первую очередь своему сыну.
