Бен Ааронович - Луна над Сохо

Я попытался объяснить ей, что она, вне всяких сомнений, человек и что многие из моих друзей вообще фактически бессмертны. Хотел сказать, что мы что-нибудь придумаем и все будет хорошо — но изо рта вырывалось какое-то нелепое бульканье, как в комиксах про Чарли Брауна.

— Прости, — сказала Симона, — я должна идти, мне надо поговорить с сестрами. Но только они ведь мне не сестры, верно? — горько усмехнулась она. — Я Люси, мы все три — Люси Вестерн.

С этими словами она повернулась и выбежала вон. Я слышал, как ее каблуки стучат по спиральной лестнице. И решил догнать ее, но, едва шагнув вперед, тяжело повалился на пол лицом вниз.

— Это был не самый разумный из ваших поступков, — заметил Найтингейл, пока доктор Валид светил фонариком мне в глаза, чтобы проверить, не пострадал ли мозг. Не знаю, сколько я провалялся на полу у себя в каретном сарае, но как только почувствовал себя в силах воспользоваться телефоном, то сразу же позвонил доктору. Он сказал, что у меня атонический припадок: должен же он был придумать этому какое-нибудь мудреное название, даже если понятия не имел, что же именно со мной произошло. Я очень надеялся получить понятное и правдоподобное определение этого термина до того, как увижусь со своим шефом, но он вошел в кабинет следом за доктором.

— Я хотел убедиться, что она имеет отношение только к делу «Парижского кафе» и никак не связана со стрип-клубом доктора Моро, — начал оправдываться я. — То есть что она не химера вроде Бледной Леди. На самом деле, я думаю, она совершенно случайно стала такой, какая есть.

И я рассказал о мисс Пэттернест и ее образах, создаваемых музыкой.

— Вы полагаете, эти «образы» действовали наподобие форм? — спросил Найтингейл.

— Очень может быть, — сказал я. — В детстве я много чего навоображал, когда засыпал или слушал музыку. Все так делают, а людей в мире миллиарды, и, сколь бы невероятным это ни казалось, если подобное действие повторить много раз, будет результат — магия. Ньютон наверняка точно таким же образом впервые вывел принцип действия магии. А эти девушки просто оказались в неудачном месте в неудачное время, и…

— И что же? — спросил доктор Валид.

— Я думаю, они выжили при взрыве в «Парижском кафе» потому, что «направили» магию, жизненную энергию или уж не знаю что через формы в своем сознании. Но мы знаем, что магия может высвобождаться в момент смерти — отсюда и жертвы.

— Отсюда и вывод: это вампиры, — добавил Найтингейл.

— Они не вампиры, — возразил я, поскольку трактат Вольфе недаром лежал у меня на столе. — Отличительная черта вампира — tactus disvitae, не-жизнь. А то, что творят они, похоже скорее на алкогольную или наркотическую зависимость. И поражение мозга жертвы в этом случае скорее осложнение, как цирроз печени при алкоголизме.

— Но человек все-таки не бутылка коньяка, — нахмурился Найтингейл. — А Вольфе слишком уж большое значение придает классификации. Но как бы то ни было, роза пахнет розой и так далее. Куда, вы говорите, она направилась?

— Скорее всего, домой, на Бервик-стрит, — ответил я.

— Значит, вернулась в логово, — сказал Найтингейл. И таким тоном он это сказал, что мне стало не по себе.

Доктор Валид выдал мне пару таблеток обезболивающего и бутылку диетической колы — должно быть, нашел в холодильнике. Я запил ею лекарство. Она совсем не шипела, когда я открыл крышку, и была абсолютно безвкусная. Видимо, давно выдохлась.

Сев на диван рядом со мной, доктор тронул меня за локоть.

— Если ваш отец когда-то действительно близко общался с Симоной, то, возможно, нам удастся выявить последствия. Поэтому мне нужно, чтобы вы завтра к одиннадцати утра привезли его в Университетский госпиталь. А вы, — повернулся он к Найтингейлу, — чтобы в течение получаса выпили горячего молока, приняли снотворное и отправились в постель.

— Но как же… — попытался возразить Найтингейл, однако доктор Валид не дал ему не то что закончить, но даже и начать толком.

— Если вы не будете следовать моим предписаниям, то, клянусь жизнью отца, я вас обоих отправлю на принудительный больничный, — сказал он. — Я ясно выразился?

Мы дружно кивнули.

Позже, когда мы потребовали от Молли положенных нам горячих напитков и сидели в кухне, ожидая их, Найтингейл поинтересовался моим мнением насчет того, действительно ли доктор Валид имеет право так распоряжаться нами.

— Думаю, да, — ответил я. — Во всех бумагах он значится как официальный консультант нашего отдела по вопросам медицины. Если бы у нас здесь были камеры и узникам вдруг потребовалась бы медицинская помощь, мы также обратились бы именно к нему. А кстати, нет ли у нас случайно камер?

— Теперь уже нет, — сказал Найтингейл. — После войны их все замуровали кирпичом.

— Так вот, — сказал я, — я за то, чтобы не заставлять его демонстрировать нам весь масштаб своих полномочий.

Молли почтительно протянула Найтингейлу кружку горячего шоколада.

— Спасибо, — кивнул он.

— А мне? — возмутился я.

Молли взяла со стула поводок Тоби и выразительно помахала им.

— Ну почему опять я?

— А мне нельзя, — сказал Найтингейл, — у меня постельный режим. Доктор прописал.

Я поглядел на Тоби — он припал к полу, еле видный за широкой юбкой Молли, и нерешительно тявкнул.

— Не подлизывайся, — строго сказал я.

Доктор Валид разрешил мне остаться в кабинете, когда уложил отца в тубу магнитно-резонансного томографа. Он сказал, это аппарат «3.0 Тесла», то есть очень неплохой, но для нужд такого госпиталя, как Университетский, лучше подошел бы более современный.

Внутри тубы есть микрофон, и пациент, если почувствует себя плохо, сразу же даст знать врачу. Папа, оказавшись внутри, принялся негромко напевать.

— Что это за звук? — спросил доктор Валид.

— Папа поет, — ответил я. — «Ain't Misbehavin'». Песня Луи Армстронга.

Доктор сел за панель управления, на вид достаточно мудреную, чтобы вывести с ее помощью спутник на околоземную орбиту или же сделать диджейскую версию какого-нибудь хита. Магнитный барабан томографа начал медленно вращаться с характерным стуком вроде того, который, если исходит из мотора автомобиля, заставляет немедленно свернуть к ближайшему автосервису. Но папу этот звук, похоже, ничуть не тревожил — он продолжал напевать себе под нос и даже слегка сменил ритм, чтобы подстроиться под стук магнитного барабана. Сканирование продолжалось довольно долго, и через некоторое время в динамике раздалось папино тихое похрапывание.

Доктор Валид обернулся ко мне, вопросительно подняв бровь.

— Человек, который способен уснуть, когда с ним по телефону говорит моя мама, — сказал я, — способен уснуть вообще в любой ситуации.

Закончив с папой, доктор Валид велел мне раздеться и самому лечь на стол томографа.

— Зачем? — не понял я.

— Возможно, Симона и из вас высасывала энергию, — сказал он.

— Но я же не играю джаз, — возразил я. — Я его даже не особенно люблю.

— Питер, у вас возникают ложные ассоциации. Вся эта связь с джазом может быть лишь побочным эффектом. Если ваша подруга в самом деле представитель неизвестного вида питающихся магией существ, то мы не можем пока определить, как именно она питается. Нужно больше данных, поэтому я и прошу вас лечь на этот стол. Пожалуйста, для блага науки, — сказал доктор.

Когда въезжаешь в тубу томографа, возникает своеобразное ощущение, что-то сродни клаустрофобии. Крутящиеся магниты поражают своими габаритами и создают магнитное поле, в шестьдесят раз превышающее земное. При этом на тебе одна только широкая больничная рубашка, и сквозняк от кондиционеров, задувая под нее, овевает твои причиндалы.

Хорошо хоть доктор Валид не заставил меня несколько часов ждать результатов обследования.

— Вот мозг вашего отца, — произнес он, указывая на изображение на мониторе. Я заметил посередине пару маленьких темно-серых пятнышек. — Это какие-то небольшие патологические изменения, возможно, вызванные гипермагической деградацией. А вот ваш мозг — не только не замутненный ни единой мыслью, но также и не имеющий каких-либо повреждений.

— Значит, мною она не питалась, — заключил я. — Но отчего же я тогда упал в обморок?

— Готов поспорить, что питалась, — покачал головой доктор. — Но началось это недавно и поэтому не успело вызвать повреждения мозга.

— Она делала это, когда мы занимались сексом, — сказал я. — И сама, можно сказать, в этом признавалась. А можно ли определить, что конкретно она поглощала?

— Повреждения, которые мы здесь видим, соответствуют симптомам начальной стадии гипермагической деградации.

— Значит, она вампир, — медленно проговорил я. — Джазовый вампир.

— Вполне возможно, что джаз для нее — просто приправа, — сказал доктор. — А поглощает она магию.