Аделаида Фортель - Жизнь собачья вурдалачья
Его деловой подход покоробил Дмитрия Дормидонтовича. Легко сказать, с какой. А как выбрать, если все они как родные стали. Может, Анна Петровна. Она крыса старая, свое уже, как говорится, пожила. Но она совсем ручная стала. Ласковая. И смотрит доверчиво… Нет, это невозможно. Лучше Дантеса сдать. Он мужчина, ему и идти на смерть первому.
— Вот этого бери. Самца.
— Он единственный самец, если не ошибаюсь?
— Единственный.
— В таком случае его надо пока поберечь. Он нам еще пригодится. Давай, вот эту вынимай. Она один черт, квелая какая-то. С нее и начнем, — Василий ткнул пальцем в красавицу Натали, которая накануне переела арахиса и, действительно, выглядела неважнецки.
Малахитов откинул крышку, достал Натали, поцеловал ее украдкой в точеную головку и протянул Василию, пряча слезы.
— Бери.
— А кусать кто будет?
Больше Дмитрий Дормидонтович никогда не увидел Натали. Опыт прошел неудачно.
* * *А Василий в свою очередь никогда не признался Дмитрию Дормидонтовичу, какого страха он от этой Натали натерпелся. Опыт прошел неудачно. Крыса умерла тотчас после инъекции в страшных судорогах. Подумать только! Ведь на ее месте мог бы быть Малахитов. Бр-р-р… Василий отогнал мрачные мысли и распял еще теплый трупик на разделочной доске. Провел препарацию, данные занес в дневник и выбросил крысу в общекоммунальное помойное ведро. Но ночью Натали ожила. До конца своих дней академику Василию Клокову так и не хватит всех накопленных за долгую жизнь знаний, чтобы подобрать этому факту научное объяснение. Останется только признать, что в ту ночь ему просто сказочно повезло. Он засиделся над учебниками допоздна. Назавтра предстоял экзамен по латыни, к которому Василий совершенно не подготовился. Соседи давно спали, не шумели машины за окном, и в комнате стояла почти мертвая тишина, только будильник тикал. И в этой тишине скрип открываемой двери прозвучал зловеще. Василий обернулся. На пороге стояла окровавленная Натали. Ее разрезанные в тазобедренных суставах лапы расползались в разные стороны, что делало ее похожей на неловкую лягушку, а вскрытая черепная коробка поблескивала, словно огромный рубин. Василий почувствовал, как позвоночник его превратился в ледяной столб, и каждый волос на теле встал наэлектризованной иглой. Как зачарованный, он смотрел на нее, не в силах даже пошевелиться.
Натали медленно и неуклюже приближалась, но в этой неуклюжести проглядывалась поступь смерти. Ее длинный хвост оставлял на паркете тонкий кровавый след. Казалось невероятным, что в этом маленьком существе может содержаться так много крови. Присмотревшись, Василий понял, что по полу влачится вовсе не хвост, а выпущенные наружу внутренности. Натали приближалась. И ее намерения не вызывали ни малейших сомнений.
Безусловно, все для Василия могло бы кончиться печально. Но ему повезло. Натали, стремясь добраться до его горла, попыталась вскарабкаться по брошенной на спинке стула одежде, но сорвалась и с чавкающим звуком шмякнулась на пол. Ее растерзанное тело не перенесло удара, все четыре лапы отвалились в разные стороны, а голова отскочила с подломленной шейки, словно мячик для пинг-понга. Только розовые кишки остались висеть на грубой шерсти свитера.
Василий перевел дух и перекрестился. Затем осторожно поднял с пола останки, но исследовать не решился, а проткнул на всякий случай крохотное сердце зубочисткой. И впредь поступал точно также.
А переправил их на тот свет Василий немало. У Дмитрия Дормидонтовича сердце кровью обливалось всякий раз, когда приходилось доставать из аквариума очередную крысу.
* * *— М-да, Дормидонтыч, а крысы у нас почти закончились. Придется в конце недели опять в подвал идти. Если у нас и дальше так дела пойдут, мы весь дом от этой напасти избавим, эффективней СЭСа. А эта чего у тебя отдельно содержится?
— Ее нельзя на опыты, Вась. Беременная она.
— Приплод, значит. Это хорошо. Правда, подрастает долго. Ждать придется.
В тот день Василий загубил двух последних крыс, включая Дантеса. Осталась в запасе только беременная Донна Анна. Василий вытащил ее из банки и осмотрел вздувшийся живот.
— Жаль, ее конечно. Судя по всему, она вот-вот должна разродиться. Но делать нечего, придется ее взять.
— Васенька, пожалей! Не тронь ее, прошу. В этом уже нет ни малейшей нужды, уверяю тебя. Я уже совсем свыкся со своим вампиризмом и не испытываю никаких неудобств. Даже напротив. Смотри!
Дмитрий Дормидонтович лихо подскочил на месте, прошелся колесом, едва не заехав при этом ногой Василию в челюсть, и встал на голову.
— Вуа-ля! И это еще что! Я чувствую такой прилив сил, какого раньше не бывало…
— Это от гербалайфа, — перебил его Василий. — Моя матушка с него тоже колесом крутится. И не могу сказать, что это меня радует. Черт его знает, что туда подмешивают. Так что, Дормидонтыч, кончай выпендриваться. Кусай крысу!
* * *Иногда, очень редко, но все же чудеса случаются. Надо только захотеть. А Малахитов еще ничего в своей жизни не хотел сильнее, и чудо свершилось — Донна Анна выжила. Она исхудала и потеряла лоск, шкурка местами совсем облезла, обнажая розоватую кожицу. Но она двигалась, дышала и смотрела на Дмитрия Дормидонтовича, по-прежнему доверчиво и открыто. И в положенный срок родила двенадцать детенышей. Малахитов прослезился от счастья. Дотошный Василий взвесил каждого крысенка на аптекарских весах и отметил у всех новорожденных странную патологию — две симметричные шишки на позвоночнике возле лопаток. На следующий же день из шишек на спине стали понемногу развиваться перепончатые крылья, и уже через десять дней все они открыли глаза. Не черные бусины, как положено мелким грызунам, а глубокие фиалковые очи. А еще через неделю они осиротели. Дмитрий Дормидонтович не позволил Василию сделать вскрытие и похоронил Донну Анну в Летнем саду, поклявшись на ее могиле заменить детенышам мать.
* * *Мать из Малахитова вышла что надо. Трепетная. Дмитрий Дормидонтович с крысят глаз не спускал. Кормил из пипетки, укутывал ватой, читал сказки Пушкина и пел колыбельные песни.
* * *Жизнь шла своим чередом. Василий бился над получением препарата, Малахитов кормил детенышей из пипетки. Василий перевернул весь город в поисках какого-то редкого ингредиента, а Малахитов переводил детенышей на более жесткую пищу, варил кашки. Василий тестировал новую порцию лекарства на хомяках, а Малахитов нервничал по поводу шерсти. Не росла шерсть, и все тут! Никакие витамины и наружные средства не помогали. Чего только он не втирал в их голые спинки и не подмешивал в пишу, а крысята по-прежнему оставались гладкими, только кожа у них приобрела насыщенный розовый цвет. Хомяки у Василия дохли один за другим, а крысята делали первые шаги по аквариуму. Василий с ума сходил от неудач, а Малахитов наловчился ставить микроскопические клизмы. Каждый был полностью погружен в свои проблемы, так что когда Василий наконец-то синтезировал препарат, Малахитов этому даже не обрадовался. У него случилось событие по серьезнее — крысята учились летать. Они неловко подскакивали и хлопали непослушными крыльями. Самые бесстрашные добирались до края стола и бросались вниз, кувыркаясь в воздухе. Дмитрий Дормидонтович теперь даже отвернуться от них боялся, а ну как неловко упадут и покалечатся. Он бережно покачивал детенышей вверх — вниз, заставляя крылья подниматься и опускаться в такт движения рук, полагая, что так крылья скорее окрепнут, и привыкнет к нагрузкам вестибулярный аппарат. И когда Вамписолин Клокова был успешно опробован на Малахитове, крысята окончательно поднялись на крыло. Они ловко перепархивали с карниза на шкаф, цеплялись за занавески, рискованно висели на люстре вниз головой и время от времени срывались, падая на пол. Вот тут-то Малахитов совсем извелся, он метался по комнате с ушанкой в руках и причитал.
— Куда! Куда тебя несет! Упадешь, засранец ты этакий! В клетку посажу! И тебя посажу. Всех посажу! Тогда узнаете, почем свобода!
Впрочем, клетка была пустой угрозой, посадить крысят за решетку Малахитов никогда не смог бы. Уж больно они были ласковыми. Налетавшись вдоволь, крысы усаживались к Дмитрию Дормидонтовичу на колени, и дремали, свернувшись калачиком. А уж как умели нежно тереться голыми щеками о руки, только не мурлыкали. Не умели. Да и вообще не издавали никаких звуков. Малахитов уж было решил, что они все поголовно немые, как они вдруг заговорили. Однажды Василий взял одного из детенышей на руки для стандартного осмотра. Перевернул на спину, прощупал живот, проверил зубы, но был как-то подозрительно задумчив. Малахитов заволновался:
— Васенька, ты чего задумал?
— Пора посмотреть, что у них внутри. Сделать срезы, анализы крови, взять образцы ДНК. И неплохо было бы заспиртовать парочку для истории.
