Основной закон 2 (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич
- Валер, к тебе посетительница.
Разговаривать на улице было уже холодновато, да и как-то неприлично. Пришлось приглашать:
- Зови в процедурную, там поговорим.
Через пару минут в дверях появилась женщина. На первый взгляд при неярком освещении, даже симпатичная и прилично одетая. Но уже второй взгляд подмечал и тщательно заштопанную дырку на рукаве «городского» пальто, и чуть отличающиеся друг от друга пуговицы, и цыганского золота крошечные сережки-гвоздики, вдетые в уши лишь для того, чтобы не зарастали дырочки. Коротко, почти по-армейски остриженные волосы убраны под старомодный фетровый берет, а толстый слой тонального крема на лице, конечно, маскирует синяки, но не слишком успешно.
Женщина встала на пороге, не решаясь пройти дальше. Руки её жестоко терзали дерматиновую сумочку с закрашенными маркером царапинами. Судя по всему, стоять так она могла долго, и Валерик решил помочь:
- Добрый вечер. Проходите, присаживайтесь, рассказывайте, что вас ко мне привело. И представьтесь, пожалуйста.
На самом деле, узнать посетительницу было нетрудно: та самая Натаха, что днем раньше бегала от своего Антипа. Валерик тут же прикинул ход ожидаемой беседы, состроил на лице умный вид и приготовился рассказывать о состоянии больного, о перспективах выздоровления и прочем. Женщина вошла, затворив за собой дверь, осторожно присела на краешек стула, опустила глаза на несколько секунд и, наконец, приступила:
- Зовут меня Плотвина Наталья Валентиновна. Тут вот…
Она замялась, а потом достала из сумки какую-то вещицу и, быстро поднявшись, сунула её в руки Валерику. Тут же отскочила подальше – наверное, чтобы обратно не впихнул, и вернулась на стул. Вновь уселась на краешек сиденья, как примерная школьница: спина прямая, коленки вместе, сумочка на коленях, руки на сумочке.
- Что это?
Молодой человек взглянул на отданную ему вещь: янтарная подвеска. Сравнительно большая, такие были в моде довольно давно. У матери, помнится, подобная валялся в шкатулке с бижутерией. Кое-где подвеска была поцарапана, в одном месте и вовсе сколота. Явно, это последняя более-менее ценная вещь, оставшаяся у Натахи. Брать её не хотелось, пацана он и без того вылечит – если, конечно, удастся. Но и отказ может обидеть: безделушка ведь явно от чистого сердца отдана. А то Наталья свет Валентиновна еще и надумает себе невесть что: мол, раз доктор отказался подарок принять, значит, дело совсем плохо. Или, что тоже не радует, лекарь обиду затаил, в полную силу лечить не станет. Пришлось оставить подвеску в руке, чтобы при удобном случае подложить её в сумочку. Или Василию сунуть, когда поправится: пусть домой снесёт, да мамке отдаст.
Натаха же, видя, что доктор заинтересовался подношением, спешно затараторила:
- Вы уж, Валерий Григорьевич, заберите заявление на Антипушку. Его ведь посадят, а он хороший. Он, когда трезвый, мухи не обидит.
- Та-ак… - протянул Валерик, мгновенно накаляясь, словно спираль на старой электроплитке. – Значит, заявление забрать? Значит, хороший?
- Хороший, уж поверьте, - закивала Натаха.
- А скажите, Наталья Валентиновна, где ваша коса?
Натахина рука машинально дёрнулась было к голове, но тут же остановилась.
- Э-э-э…
Женщина принялась соображать, что бы такого сказать, но Валерик слушать её не собирался.
- Коса ваша, дражайшая Наталья Валентиновна, осталась намотанной на кулак вашего хорошего Антипушки. И только чудо, что я успел топор чуток в сторону отвести, иначе ваша голова болталась бы у него на кулаке вместе с косой. И лежала бы в гробу отдельно от тела. Вы спасибо сказать не хотите? Я вам вчера, на минуточку, жизнь спас.
Натаха испуганно посмотрела на «дохтура», который вдруг из милого интеллигентного юноши превратился в злобного парня с ледяным взглядом.
- А про сына своего вы спросить не хотите? Ваш хороший Антипушка ему вчера череп топориком проломил, и если бы не я, его хоронили бы вместе с вами. Сколько раз этот хороший вам рёбра ломал? А сколько раз вы от срамных болезней лечились? Только всё без толку. Муженек ваш по бабам пройдется, намотает на винт заразы, и всё по новой начнется. Вы и сейчас больны. Не верите – анализы сдайте.
- Он не муж… - сказала ошарашенная таким напором Натаха.
Валерик не сразу поверил в то, что услышал. Это выходило за пределы любых его представлений о нормальности. И его, что называется, порвало. И голос его, как бывало в последнее время уже не раз, превратился в холодный, лишенный эмоций свистящий шепот.
- Не муж, значит? Полюбовник? Стало быть, не зря он тебя шлюхой принародно величает? А ты ради этого мерзавца и сына угробить готова. Он вчера изо всей толпы зевак единственный тебя защищать кинулся, о себе не подумал. А ты нынче пришла не о здоровье ребенка узнать, а за душегуба просить! Какая же ты мать? Так, самка. Тьфу!
Валерик сжал кулаки так, что побелели костяшки. Правую ладонь резанула боль – напомнила о себе янтарная подвеска. Пытаясь сдержать гнев, парень отправил туда все запасы энергии, сколько было. Пустой что энергетически, что морально, он почти что упал на свой стул. Спокойным, усталым голосом продолжил:
- Я заявление на твоего хахаля не писал и, раз уж ты так просишь, писать не стану. Только участковый ваш видел всё сам, ему заявлений не нужно. А если ты его каким-то способом уговоришь, то надеюсь, что как Антипушку отпустят, он в первый же день напьется до чёртиков и доведёт своё дело до конца. Только имей в виду: на этот раз спасать будет некому, так что заранее в баню сходи, да чистое бельё надень. А потом тебя на кладбище зароют, сына твоего в детдом определят, а хорошего Антипушку – на зону, лет на пятнадцать. И то сказать, в детдоме парню проще выжить будет, чем с тобой, да с твоим хахалем. А теперь уходи с глаз моих и не появляйся больше. Не ровен час, лично прибью за бабью дурость.
Натаха робко поднялась поднялась со стула, шагнула к двери. На пороге остановилась было, попыталась что-то сказать, но тут Валерик рявкнул:
- Брысь!
Та подхватилась и в секунду исчезла. Только хлопнула входная дверь, да вскоре громыхнула калитка.
Парень подхватился и поспешил на кухню. Бросил на стол мешающуюся в кулаке подвеску, схватил с блюда ломоть свежего хлеба, положил на него кусок ветчины и, едва не рыча от голода, впился зубами в бутерброд. Почти не жуя проглотил один, тут же наскоро состряпал другой.
Тут на это варварство обратила внимание Вероника.
- Ты что это кусочничаешь? – укорила она. - Ужин готов. Мой руки, да садись за стол.
Тут девушка углядела на скатерти посторонний предмет. Удивилась:
- Ой, а это что?
Валерик, запихивая в рот остатки бутерброда, поглядел и замер: то, что прежде было янтарной подвеской каплевидной формы, теперь стало непонятно чем. Примерно так будет выглядеть кусок пластилина, если его подобным образом сжать в кулаке. Но главное – в бесформенном куске янтаря можно было явственно различить золотистый свет живой энергии. От неё, кажется, и сам камень чуть заметно светился.
- Смотри, оно светится! – тут же подтвердила Вероника, ненадолго забыв про ужин.
Пользуясь моментом, Валерик схомячил еще один бутерброд. Подпитавшись энергией, мысли его завертелись, понеслись вскачь, но были грубо остановлены нежной женской ручкой:
- Сначала еда, всё остальное потом!
***
Жизнь обрела новый смысл. Целый день Валерик развлекался с янтарём. Направлял в него чуточку энергии, после чего древняя окаменевшая смола становилась пластичной, словно глина, и лепил то шарик, то колбаску, то возвращал изначальную форму капли. А наигравшись, отправился в поселок. В большом количестве закупился энергетическим концентратом и вернулся обратно. Поставил перед собой десять мисок с отваренными пельменями, в каждой по пачке, и приступил к опыту: съедал миску пельменей и добытую энергию тут же перекачивал в янтарную каплю. После третьей миски – или пачки – капля слегка засветилась. После пятой свечение стало достаточно ярким, чтобы оно было заметно Веронике. После девятой кусочек янтаря вполне можно было использовать вместо светильника. А десятая не влезла.
