Шимун Врочек - Зомби в Якутске
Кстати! Я как-то быстро деградирую: уже и на «Агрр!» усилий не хватает, только мычу, как бык кастрированный. Это ужасно. И соображаю медленно, нелогично.
Так вот, решил я мужику рассказать, чё да как, все мычу уже что-то, вдруг доходит, что эффективнее было бы продемонстрировать новые порядки. Это, наверное, стадное чувство мне подсказало. Хотя нет, это скорее голос голода (я его пытался в себе хоть на минуту подавить, увлекая свою голову другими мыслями — о беге, например, еще пытался сконцентрировать внимание на своих многострадальных руках — без толку). И потом только вдохновенно озаряюсь мыслью — не парся, съешь дядьку! Тут голос Ивана доминантно так вторгается в меня:
— Не трогай его, съесть не успеешь, отобьется — вишь, на высоких постах без умения драться никак, а превратишь его в зомби — он всех нас без обеда оставит. Видно же, жадный черт.
Такие вот дела. Оказывается, быть зомби довольно хлопотно. Приходиться продумывать некоторые шаги.
Вечером.
Дорогой Дневник! Не дошли мы до Ивана. Его грузовик размазал по дороге. Ошметочки некоторые время еще шевелились. Бедняжка. Но лучше он, чем я. О, Боже, я такой эгоист! Ну да ладно.
Директор меня нашел. Все-таки командное сознание — это минус. Никакого уединения. Колямба тоже пал жертвой самозащиты. Я завидую нормальным людям. Я голоден, устал, кажется, отморозил себе руки, ноги (они, оказывается, почему-то босые).
Мне хочется плакать. Ненавижу вконтакты!
Что мне делать?
Домой в таком виде возвращаться нельзя — мама расстроиться и расплачется, а папа — мент, он меня расстреляет.
К девушке своей тоже не получится — я ее видел сегодня, она одна из нас. Она некрасивая стала, кровь и мясо ей не идет. Агрессивные девушки вообще всегда меня немного пугали.
Так вот, Директор нашел меня, хотел, чтоб я присоединился к большому теперь уже стаду. И тут я понял, что не хочу больше никому подчиняться. Хватит с меня. Теперь, когда я такой беспредельщик, правилам подчиняться не буду. Я даже порычал на своего директора. Кстати, бывшего директора (и с маленькой буквы).
Думаю, я пойду в магазин, поем там говядины. Все лучше, чем ничего. Да-да, остальные будут надо мной смеяться, а мне по фиг.
Я чувствую, что мне дан второй шанс — быть таким, каким захочу. Пусть в таком виде, пусть я неполноценный, зато свободный.
Пойду к себе на дачу, доковыляю как-нибудь. Там пережду в булусе первые недели хаоса. А мясо… Ну и хрен с ним, мясом, буду зомби-вегетаринцем.
Индивидуальность, какая-никакая.
Андрей Брэм
МУЧИН КРЕСТ
Кладбище «Мучин Крест» являлось местом, где хоронили погибших и умерших арестантов якутской тюрьмы, которая находилась неподалеку. «Мучин Крест» считался кладбищем для бедных слоев населения: кроме арестантов туда свозили умерших на морозе бродяг.
Настоящие границы этого кладбища неизвестны.
Предположительная площадь на карте современного г. Якутска соответствует 140 кварталу (от пересечения ул. Дзержинского и Ф. Попова и почти до ул. Кальвица).
Непонятно — что за суета происходит в немецких окопах: все надели на головы какие-то маски с огромными глазницами и с хоботами, и стали похожи на бесов из преисподней. Что — хотят напугать? Не похоже на то, что готовятся к атаке, опять каверзу удумали.
К прапорщику подошёл ротмистр Корнилов:
— Гриша, похоже, газ пускать собрались. Смотри — баллоны выкатывают.
— Что за газ?
— Хлор.
Вот оно что! В войсках было известно, что этой весной немцы атаковали союзников газом, случилось невероятно огромное количество жертв.
— Фёдор Васильевич, нас же обещали снабдить противогазами и каким-то раствором…
— Обещанного, как говорится, три года ждут, Гриша!
В то же время приказ командующего фронтом о немедленном штурме позиций неприятеля не опоздал. Или опоздал… буквально на несколько часов.
— Началось, Гриша!
— Вижу… — со стороны неприятельских окопов поплыли облака жёлто-зелёного дыма, — это же верная смерть, ваше благородие!
Но приказы не обсуждаются, вполне возможно, что эта заведомо провальная операция была частью важного стратегического плана.
— Мы давали присягу, прапорщик, — капитан, кажется, с видимым интересом рассматривал в бинокль за происходящим, — надеюсь, Гриша, ты об этом не забыл?
Григорий промолчал.
Солдаты как в гипнотическом трансе угрюмо наблюдали из-за брустверов, как к ним неумолимо приближается сама Смерть. Кто-то не выдержал:
— Бегём, хлопци!
Корнилов развернулся, выстрелил из револьвера в воздух:
— Застрелю любого, кто побежит! — это возымело действие, паника была подавлена в зародыше. Ротмистр во весь рост встал на бруствер, и так, с поднятым вверх пистолетом, скомандовал: — в ата-аку-у! За-а мно-ой! — и, уже не оглядываясь, уверенный в том, что рота пойдёт, размашисто зашагал.
Григорий, по привычке крутанув барабан нагана об предплечье, повторил команду ротного:
— В атаку, братцы! — и так же, не пригибаясь, пошёл в полный рост: нельзя подчинённым показывать пример трусости.
Поначалу неуверенно, затем смелей, солдаты стали выходить из окопов, пошли с винтовками наперевес. Отставшие ускорили шаг, цепь выровнялась. Шли молча, в полной тишине, только слышно как чёрная после дождей грязь чавкает под сапогами.
— Почему не стреляют, Фёдор Васильевич?
— На газ свой надеются, Гриша! — весело ответил ротмистр, — а мы их на штык!.. Веселей, братцы! На штык возьмём немчуру!
— На штыки, братцы!.. — раздалось и у солдат.
Странная атака: ни выстрела, ни крика, — тишина. Только клубы страшного тумана приближаются. Фронт тумана шёл по косой: облака уже приближались к левому флангу, до правого еще было далеко.
Туман достиг левого фланга, солдаты начали спотыкаться и падать. Ротмистр выстрелил в сторону немецких траншей и закричал:
— Беглы-ым, аго-онь! — команду продублировали взводные с отделёнными.
Началась беспорядочная стрельба. Стреляли больше для поднятия духа, чем на поражение: уверенные в том, что русские до них не дойдут, неприятель из окопов не высовывался. Практика показала что газ — ещё и мощное психологическое оружие: часто войска, только завидев выпускающиеся из баллонов струи жёлто-зелёного дыма, в панике обращались в бегство.
По мере вхождения атакующих в желтовато-зелёный туман, цепь редела. Григорий посмотрел на правый фланг, там наблюдалось волнение: командиры уже угрожали пистолетами и гнали в атаку упирающихся солдат, которые поняли, что их ждёт: жажда жизни оказалась сильнее позора отступления. Двоих, кажется, застрелили.
— Агонь, агонь! — щёлкая курком револьвера с уже опустошённым барабаном, продолжает кричать прапорщик, — агонь, братцы!
— Молодец, Гриша! — весело крикнул ему ротмистр, — советую зарядить револьвер, прапорщик! Всякое бывает!..
Туман неумолимо приближался к Григорию. «Раствор… раствор…». Корчась в страшных муках упал третий от него, схватившись обеими руками за горло споткнулся второй, ближний… «Как странно, воздух будто посвежел…». Григорий вынул из кармана платок, сунул в жидкую грязь под ногами, быстро прижал к лицу, и тут же все нутро пронзило нестерпимо жаркое пламя. Подкосились вмиг ослабевшие ноги, упал…
— Где огонь, Гриша? — у кровати стояли не на шутку встревоженные мать с молодой кухаркой Евдокией, — опять что-то страшное приснилось?
— А!? Где я!?
— Дома ты, Гриша. Уже с месяц как дома, сынок.
— Прости, мама… — Григорий, тряхнув чёрными кудрями, откинул одеяло в сторону, сел, — дымом что-то пахнет.
— Да это соседи с вечера печку затопили, Гриша. Вроде лето на дворе. Чего это они? Евдокия, закрой окно, в самом-то деле — сюда затягивает! Спи, сынок, спи…
Мать нежно погладила сына по плечу, на выходе из комнаты Евдокия быстро глянула на молодого хозяина странным взглядом, обе вышли из комнаты…
— Покоя не можешь найти, Григорий Павлович?
Гриша обернулся — кухарка, раскидывая овёс перед суетящимися перед ней кудахчущими курицами, смотрела на него тем же странным взглядом, что и ночью.
Сунув руки в карманы, Григорий ответил:
— А с чего это у меня покоя нет, Евдокия?
— Так ведь Настя к другому ушла, пока вы, Григорий Павлович, войну воевали!
Вроде не шутит, взгляд серьёзный. Или намекает на что? Руки в карманах сжались в кулаки:
— Твоё какое дело!?
— Так ведь жалко мне вас, места себе не находите.
— Ты, Евдокия, знай — курей да свиней корми, а в своих делах я сам разберусь!
— Револьвертом? — несмотря на полуденную жару, почудилось, будто всего обдало холодом — «откуда она знает?», — такие дела так не делаются, Григорий Павлович!
— Да пошла ты!..
Уже находясь на крыльце дома, услышал:
