Мария Артемьева - Темная сторона Петербурга

Для удобства дела я изложил все известные мне обстоятельства на бумаге и, заклеив конверт, спрятал до поры в своей комнате, в особом укромном месте. Я очень подробно изложил все, что видел и слышал в доме князя Дмитрия. Особенно те случаи, когда мне удавалось наблюдать явление двойников. Уверен, что эти маскировки устраивались для отвода глаз, ради избавления от слежки и, возможно, для алиби.

Тот, кто изучит мои записки, получит ключ ко всем делам заговорщиков.

Не волнуйся за меня, дорогая Дженни, я буду предельно осторожен.

Береги себя и папу. Выполнив задуманное, я сообщу тебе письмом свои дальнейшие новости.

27 февраля 1917 г., Петроград,

посольство Королевства Великобритания

Уважаемая миссис Джейн Гарденс!

Мы получили ваш новый запрос относительно вашего мужа, направленного нашей союзнической миссией на работу в английском госпитале.

С прискорбием сообщаем вам, что м-р Гарденс мертв.

Нам пришлось предпринять особые усилия, чтобы установить местонахождение его тела. Пару недель назад доктор Гарденс покинул госпиталь и с того момента на службе больше не появлялся.

Английская миссия официально обратилась в Охранное отделение. Согласно донесению полицейских, тело м-ра Гарденса, подданного Британской короны, было найдено обывателями в Петрограде на углу Итальянской и Садовой улиц. Обстоятельства его смерти неизвестны. Коллеги опознали м-ра Гарденса: увы, это именно он, а не «подставное лицо», как вы пишете.

В настоящее время в городе вот уже несколько недель происходят беспорядки. Нападениям подвергаются магазины, частные дома и государственные учреждения, офицеры царской армии, немцы, да и вообще иностранцы. Сожжен дом шведского гражданина Фредерикса, разгромлены полицейские участки, один из них уничтожен бомбой террориста.

Русский премьер-министр Голицын намерен объявить в Петрограде осадное положение.

Как вы понимаете, в этих условиях ваша безопасность не может быть никем гарантирована, и мы решительно возражаем против идеи вашего приезда сюда. Это было бы величайшим безрассудством с вашей стороны, и это совершенно исключено!

Со своей стороны мы обещаем предпринять все усилия для кремирования тела вашего мужа, доктора Гарденса, и отправки его праха на родину.

Примите наши глубочайшие соболезнования!

P. S. Никакого конверта с документами в комнате, занимаемой вашим мужем, мы не обнаружили. Ваши слова о «подставных лицах» и «двойниках» остались нам непонятны. Еще раз примите искреннее сочувствие.

ДАР ХРАНИТЕЛЕЙ

Университетская наб.

Три с половиной тысячи лет каменные глаза следят за всем, что творится в мире. Могучие львиные лапы напряжены, но обездвижены; мощь мышц скована розовым асуанским гранитом. Приготовленные своими давно мертвыми создателями защищать, не теряя верности и не отрекаясь от самих себя, грозные существа берегут то, что им доверили: внутри камня — дыхание. Изрезан гранит магическими текстами; ни слово, ни изображение не теряет силы. В правильном порядке запечатлены числа, тайные имена, тени, двойники, божественные искры.

Они спят.

И нельзя самовольно прервать величественный сон Хранителей.

Если б не галки, все получилось бы. Казалось — уже проскользнули. Но голый осенний лес, пустой и звонкий, заполняла тишина слишком хрупкая, подобная первому льду, лежащему матовой глазурной корочкой на неглубоких лужах.

Отец наступил на еловый сучок; треск грянул выстрелом и убил тишину. Стая примороженных галок, бродивших на опушке, в панике взмыла вверх. На их черных крыльях унесло в небо все мои надежды…

— Папа, прячься, — зашипела я, кидаясь в грязь с нашими узлами. Кряхтя, отец опустился на землю рядом со мной. Он такой неловкий, неповоротливый. Разумеется, опоздал: нас заметили.

Те двое, которых я видела на станции. Они следили за нами. Не сумев набиться в платные проводники, действуют теперь на свой страх и риск. Надо же! А я надеялась, что они все-таки не решатся.

Оборванцы с тупыми лицами и лопатообразными красными руками. Новая власть именовала таких «деклассированными элементами». И сама во множестве их лепила — из голодных крестьян, потерявших работу фабричных, беспризорных детей, солдат-дезертиров.

Что делать? У меня припасен для них сюрприз. Вот только папа…

— Ну что, буржуи, тикаете? За границу собрались? — шмыгнув посинелым носом, прогундосил один. Другой, с козлиной бородой, жадно глядел на наши пожитки, ощупывал их воспаленными бегающими глазками.

— У нас ничего такого нет, — тихо сказал папа. — И мы не буржуи.

Он сел, растирая коленку. Ушибся о камень, когда падал. Я встала. Сунула руку в карман. Надо незаметно расстегнуть потайное отделение, вшитое в полу шубы.

Гундосый заметил мое движение.

— Что это у вас там, барышня? Револьвер али ножичек? Скидавайте-ка одежу! — велел он мне. Я усмехнулась.

— Холодно, — говорю. Как назло, подкладка завернулась, и я никак не могла вытащить «подарочек».

— Да ладно тебе, — сказал козлобородый своему приятелю. — Мешки заберем у них, и пусть себе чешут.

— Не. — Гундосый помотал головой и прищурился. — Мешки — что. Подштанники там да тряпки. Надо все обсмотреть. Буржуи свое кровное завсегда крепко прячут. И под замками.

— Дело говоришь.

Не теряя времени, козлобородый направился к чемодану, который папа так и не выпустил из рук.

— Чемодан не отдам! — возмутился отец. — Кто вы такие вообще?!

Козлобородый с размаху пнул папу в лицо ногой — я не успела даже закричать — и забрал чемодан. Отец свалился навзничь, не издав ни звука. Я бросилась к нему, забыв обо всем. Принялась тормошить его, но он, мне показалось, был в обмороке. Левую глазную впадину затопила кровь.

— Мы, мил человек, люди. Простые люди. Бедные. С которыми боженька заповедал тебе делиться, — пояснил гундосый, присаживаясь рядом со мной возле потерявшего сознание отца. — У вас от много, вы со своим богатством к буржуям тикаете. А мы сирые, убогие, ничего у нас нет…

Лениво подтянув к себе наши узлы, он не спеша развязал их, пересмотрел содержимое, выбрал шкатулку с моими украшениями, сунул себе за пазуху. Подумав, вынул еще мамину меховую горжетку, запихнул в необъятный карман подвязанных веревкой штанов.

Козлобородый все это время терзал чемодан, пытаясь взломать замок финкой.

— Мой отец — египтолог, — прошептала я. — Ученый. Он никогда не был богат.

— Кто-кто? — переспросил козлобородый, повернувшись в мою сторону. — Еби… чего ты сказала?

И заржал.

Руки отца стремительно холодели. Я растирала их, вглядываясь в его закатившийся правый глаз — веко над ним трепетало, как крыло пойманной бабочки. Но вскоре перестало дрожать, застыло. Левый глаз я видеть не хотела — он пугал меня. Кажется, кость над глазницей сломана…

— Да что за черт! Никак не откроется. Ключ нужен! — тряся чемодан, обиженно потребовал козлобородый.

Гундосый вздохнул.

— Что ж… Придется барышню за бока пошшупать. Не хотел вас, барышня, забижать, но…

Тело отца сотрясла судорога, и дыхание остановилось. Сердце больше не прослушивалось.

Папа умер.

Одним ударом кованого сапога убийца раздробил ему черепную кость, осколок которой попал, видимо, в мозг, и отец умер в пустом холодном лесу бывшей Выборгской губернии, неподалеку от прихода Кексхольм.

Не повезло.

Все рассыпалось: родина, дом, семья, жизнь.

Я осталась одна на свете.

То есть не одна — с двумя негодяями, ради грошовой выгоды погубившими моего отца.

Красные, покрытые цыпками лопатообразные руки обхватили меня и потянули, но я отчаянно ударила по ним и вырвалась.

— Стойте! Слушайте меня. Я могу вам заплатить.

От неожиданности они застыли, раззявив слюнявые пасти. Не думали, что я буду с ними говорить. Самое время барышне впасть в истерику, поползти, цепляясь за мокрые голые хлысты полыни, обхватывая осклизлые сапоги своих мучителей — в бессмысленной попытке умолить подонков о милосердии…

Холодный огонь разгорелся во мне подспудно и заполыхал, не позволив остановиться на полдороги.

Меня несло вдохновение фурии.

— Вы хотели богатства? Так знайте: мы спрятали огромные, несметные, просто сказочные богатства! Они, конечно, принадлежат не нам. Отец — доверенное лицо одного очень знатного человека… Он всю жизнь искал… Слышали вы о сокровищах Приама, которые Шлиман откопал в Трое? Не слышали, конечно. Неважно. Клад, о котором я говорю, — в тридцать, сорок, пятьдесят раз богаче! Он называется Дар Хранителей.