Мария Артемьева - Темная сторона Петербурга

Разговоры эти мне ужасно не нравятся: здесь, в России, я каждый день вижу людей, которые искренне сочувствуют нам. Я вижу, как много усилий прилагают русские, чтобы победить в войне.

С другой стороны, те, кто спорит со мной, выдвигают неопровержимый аргумент: в России, в отличие от Англии, о визите британского министра не говорил только ленивый. Его очень ждали и не держали в секрете его приезд.

Из всего этого я делаю вывод, что германская разведка здесь, прямо у нас под боком, действует весьма умело и эффективно. Мы все должны научиться осторожности. Жизнь по законам военного времени требует бдительности.

Дорогая Дженни, если помнишь, я рассказывал тебе о странных происшествиях в госпитале. Мне страшно хотелось прояснить вопрос о потайных ходах в доме.

Разумеется, самым правильным было бы спросить об их наличии самого владельца дома, князя Дмитрия. Если бы мы обсуждали это с тобой, не сомневаюсь, что именно такой совет ты дала бы своему мужу.

Но увидеться с князем Дмитрием не представляется возможным: я говорил тебе, образ жизни этого блестящего аристократа не совпадает с образом жизни скромного госпитального врача по имени Юджин Гарденс.

Поэтому я предпринял самостоятельную попытку исследовать библиотеку. В конце концов, ведь нам разрешили ею пользоваться, так что я не нашел моральных препятствий для своего любопытства.

Внимательно рассмотрев и изучив — подергав, потрогав и простучав — каждый шкаф с книгами и каждую деревянную панель в комнате, я могу уверенно утверждать, что в нижней части библиотеки никаких потайных ходов нет.

Но, поднявшись по винтовой лестнице на балюстраду и обойдя ее кругом, я обнаружил потайную дверцу, весьма умело скрытую от посторонних глаз с помощью маскирующего декора: дверца обита таким же точно шелком, как и стена, без зазоров. Ее силуэт никак не выделяется на пестром фоне.

С огромным трудом мне удалось эту дверцу открыть, подцепив ногтем краешек: снаружи дверной ручки на ней нет — только изнутри. За дверцей было темно, и, кажется, я видел ступени лестницы, ведущей вверх. Возможно, это путь на чердак, к каким-то помещениям под крышей. Но я не смог исследовать лестницу — мне помешали.

Как раз, когда я стоял и заглядывал в приоткрытую дверцу, в библиотеку вошел тот самый хрупкий юноша, красавец аристократ, которого нам представляли как князя Феликса (что касается титулов, я писал тебе, Дженни, что тут чуть ли не каждый, с кем приходится разговаривать, кроме медиков, — непременно какой-нибудь князь).

Это тот самый князь Феликс, которого я видел на улице переодетым в женское платье. Странный молодой человек, он произвел на меня впечатление крайне нервного подростка, а не взрослого, хотя он давно не так юн, как кажется, и, кстати, уже женат.

— Что это вы тут делаете? — спросил этот странный князь Феликс, брюзгливо оттопырив нижнюю губу. Гримаса эта выглядела вполне по-азиатски: какой-нибудь завоеватель Чингисхан мог бы смотреть так на захваченных им в плен рабов.

Я не нашелся, что ответить, — так растерялся при виде его чванливого взгляда. Но князь, кажется, и не ждал от меня никакого ответа: нервически дернув бровью, он прошел через библиотеку в другую залу, все с тем же презрительным выражением лица.

Он не счел нужным выяснять мои намерения.

Зато офицер Гараев, мой постоянный помощник и переводчик, заметив мой растущий исследовательский интерес ко всем лестницам в доме — я хотел понять, есть ли какой-либо еще ход на чердак, помимо потайного хода из библиотеки, — сам подошел ко мне и рассказал, улыбаясь, поразительную историю.

По его словам, этот необыкновенный дом ни больше ни меньше — заговорен от сглаза. На дом издавна наложено заклятие каким-то очень сильным колдуном — чуть ли не самим Калиостро, — поэтому подниматься на крышу дома ни в коем случае нельзя.

— Все злоумышленники, которые имели нахальство пробираться туда через чердак, обратились в камень. Вы видите, как много статуй в доме? Есть подозрения, что не все из них родились в камне. Некоторые были когда-то живыми людьми и ходили по земле, как мы с вами.

Гараев рассказывал все это с насмешливой улыбкой. На его лице улыбка эта стала для меня столь привычна, что я давно уже не воспринимал ее за реальное отражение эмоций. Мне кажется, это просто маска, которую все здешние аристократы учатся натягивать на свои лица еще в школе — как наши викторианские дамы разучивали когда-то рецепты чайного пирога и механику книксенов. Я и раньше знал, что Гараев, будучи небогат, по происхождению аристократ. Но теперь, наглядевшись на эти улыбки, я заподозрил князя и в нем.

— А кроме того, этот район города на левом берегу Фонтанки вообще славится тем, что здесь многие люди встречали своих двойников. Например, Анна Иоанновна, одна из российских императриц. Тут неподалеку когда-то стоял ее дворец, и там царица встретила свою копию. Это было накануне ее смерти. Здесь же рядом стоял дом князя Петра Андреевича Вяземского, поэта. Был случай, когда князь Вяземский зашел к себе в кабинет и увидал там самого себя за столом, что-то пишущего. Можете себе представить?

— Потрясающая история! — воскликнул я.

— Однако я уверен, подобные встречи и переживания могут быть опасны и весьма неприятны, — сказал Гараев. — Я бы вам не советовал, знаете ли…

Он не договорил, но я и без того прекрасно его понял. Он предостерегал меня от рьяных попыток познакомиться с тайнами дома князей Белосельских-Белозерских.

Полагаю, он делал это из самых добрых побуждений.

26 ноября 1916 г.

Моя дорогая Дженни!

Кому-то это наверняка покажется странным, но я уверен, что последние месяцы моей жизни станут величайшей драгоценностью в общей копилке моих жизненных впечатлений. Тяжелая болезнь, выздоровление, твой приезд ко мне в Россию, отпуск, проведенный в Крыму, — все это, несмотря на перенесенные испытания, вдвойне драгоценно для меня, потому что освещено твоим милым присутствием. Не кажется ли тебе, что это был наш второй медовый месяц — когда я поправлялся на берегу Черного моря, столь слабый после тифа, что ты вынуждена была водить меня на прогулки, поддерживая под руку?

Не знаю, как ты, а я рад, что и это было в нашей с тобой жизни. Ни одного печального дня, согретого твоей любовью, я не променял бы даже на самые светлые и беззаботные из дней моей юности, моя милая драгоценная женушка.

Итак, сообщаю тебе, что благополучно вернулся в госпиталь к своим обязанностям.

Очень жаль, но до конца войны мы, видимо, будем разлучены. Я нужен здесь. Призванный моей страной, я намерен исполнить свой долг до конца и честно. А ты — ты, увы, должна быть в Англии. Отец не сумеет долго обходиться без твоей опеки, для него это вопрос жизни и смерти. Старенькая миссис Уайтлер, конечно, не в силах тебя заменить.

Грустно, моя дорогая Дженни, но давай будем оптимистами!

Вернувшись в знакомый тебе роскошный госпиталь-особняк, я застал почти все таким же, как было. Сменились, разумеется, пациенты.

Но далеко не все. С великим удивлением я обнаружил снова в пятой палате офицера Гараева. Я и обрадовался ему, и огорчился. Не хочется думать, что этот человек, который казался мне во всем воплощением мужества, хитрит, избегая отправки на фронт. Все так же улыбаясь, он объяснил мне, что побывал на передовой, но таково его невезение, что почти сразу же он был ранен — на этот раз в ногу.

Мы встретились с ним как старые друзья, и тайна дома князей Белосельских-Белозерских снова всплыла передо мной. Ведь это именно Гараев нарассказал мне всяких чудес о заклятиях и прочем.

Как ты понимаешь, я не поверил ему до конца.

И, представь, как раз выдался хороший случай: я увидал, что наш покровитель, князь Дмитрий, вместе с каким-то своим приятелем отбыл на благотворительное великосветское мероприятие. Я видел своими глазами, как они садились вечером в автомобиль. Подъезд был ярко освещен, и я нисколько не сомневался в их отъезде.

Я решил воспользоваться ситуацией и немедленно отправился в библиотеку. Потайная дверь на балюстраде оказалась, как и прежде, открыта. Я захватил с собой свечу, потому что не был уверен, что сумею в потемках отыскать в незнакомом месте электрический выключатель.

За дверью я увидел неширокую лестницу с очень крутыми и неудобными ступенями. Я сразу засомневался, что это именно тот ход, которым пользуются сами хозяева, — скорее, он походил на какой-то технический лаз, например, для трубочиста или другой какой-то прислуги.

Тесноватая витая лестница, с обеих сторон обшитая досками, вывела меня к крохотной дверце в половину человеческого роста. Я почувствовал себя словно в сказке — за такой дверцей могло таиться разве что жилище гномов.