Шимун Врочек - Зомби в Якутске
Однажды к пугалу приперлась веселая компания, в составе которой выискался обладатель лирического тенора. Я наблюдал эту сцену. Скорчив страдальческую гримасу и художественно заламывая руки, он принялся выводить:
— Отморо-ожена… Затормо-о-о-ожена… С ветром в поле когда-то… повенчана. Вся ты словно… в оковы зако-ована…
Один из присутствующих подвигал палкой цепи, другой стал поправлять:
— «Уложена» спой, так в рифму будет!
— Драгоце-енная ты-ы… м-моя… же-е-енщина-а-а-а!..
В завершение своей партии он встал перед висящей на одно колено, а остальные захлопали и заулюлюкали.
Однако большинство номеров программы не было столь романтичным. Чаще в наш адрес звучало что-то наподобие:
— Барыгыт баскытын хампарыта сынньыталаабыт киhи![1]
Однажды я наблюдал, как некий субъект в алкогольном угаре приставал к зомби южной наружности. Он отвешивал ему пощечины, приговаривая:
— Давай сдачу! Сдачу давай! А то понаехали в страну олонхо!
Вскоре южанин ему наскучил, и он переключился на местного:
— Тугуй, даа?! Тугу көрөҕүн, сүөhү?![2]
Попавший под раздачу отморозок молчал.
— А-а, маргинал эбиккин дии! Зомби буолбут маргинал! Этэбин, дуо? Эн урут эмиэ зомби этиҥ! Мэ, билээт![3]
И с этих слов он плюнул отморозку в лицо. Я потом видел этого отморозка несколько раз — он так и ходил с примерзшим харчком на щеке.
Времени у нас теперь было много. Чем мы его занимали? Мы делали то, что привыкли делать, правда, уже без смысла и целеполагания — обычное дело при вырождении.
Я, к примеру, ходил от универа к себе домой и обратно — и там, и там было пусто. Пытался найти маму — и однажды я все же ее встретил. Она посмотрела мне в глаза и сухо сказала: кто бы ты теперь ни был, ты — не мой сын. Потом развернулась и пошла прочь. Думаю, она плакала.
Дело, возможно, в тех двух днях террора. Или во взгляде. Нам то и дело говорили, что взгляд у нас — пустой, бессмысленный. Людям объяснили, что мы уже умерли — поэтому родственные связи не могут иметь значения. Что мы-то уж за них точно не переживаем — и это действительно было так. Ни чувств, ни чувствительности.
А еще я имел привычку заглядываюсь на девушек. Раньше я делал это тайком — а сейчас стал оборачиваться вслед за ними и стоять, наблюдать. Вроде бы и не хотел, а приходилось. Девушки это замечали и, если не проходили молча, то комментировали это примерно так:
— О дьэ, наhаа ынырык![4]
Однажды напротив автовокзала мне попалась целая стайка длинноногих красоток. И мое внимание не осталось ими незамеченным. Они принялись слать мне воздушные поцелуи и наперебой кричать:
— Вау, какой красавчик!
— Чмоки, сладенький!
— Какой пылкий кавалер!
— Горячий!
— А зомби как-нибудь размножаются?
Тут одна вышла вперед и со знакомыми интонациями вывела:
— Ряженый мой, суженый, голос твой простуженный…
И немедленно загоготала, а вместе с ней — и все остальные. Вдруг из-за их спин вышла еще одна и сказала:
— Прекратите, как вам не стыдно! Он же еще совсем мальчик!..
Она подошла ко мне и протянула мне руку — так, чтобы я за нее взялся, за локоток. И мы пошли вместе. Вслед мы услышали:
— Мальчик и мальчик, какая разница, все равно отмороженный…
Какое-то время мы молчали. Возле Сбера она наконец спросила:
— Как тебя зовут?
— Женя, — почему-то соврал я.
— А меня — Сардана. Ты не обижаешься на девчонок?
— Мне ничего не остается, кроме как сохранять хладнокровие.
Она взглянула на меня, в глазах ее я увидел легкое недоумение.
— Я бы на твоем месте на них разозлилась.
— Да я как-то и не понял, что они имели в виду. Что-то там про простуду, сладкое и горячее. Наверно, про чай с малиной или медом.
Сардана прикрыла лицо варежкой. Однако, моя реакция была неожиданной и для меня самого. Я даже и не раздумывал особо, прежде чем отвечать. И мне явно удавалось производить впечатление. Прежде с девушками у меня как-то не очень ладилось — наверное, я портил все своей чрезмерной охотой и нетерпением. Нынешней сдержанности мне как раз тогда и не хватало…
Словно прочитав мои мысли, Сардана спросила:
— Почему ты так смотришь на девушек?
— Я так и остался девственником.
— О, как печально. Ты жалеешь об этом?
— Ты не поверишь — мне сейчас без разницы. Да у меня и не получилось бы. Видишь, я даже уже не боюсь в этом признаться.
Меня вовсю несло.
— И вообще, мы же кровожадные, а не похотливые. Если б были похотливые, то это было бы интересно… Почему-то не уверен, что так было бы лучше…
Она укоризненно покачала головой — и засмеялась, звонко и нежно, чуть запрокидывая голову. Я же не мог сдержаться:
— Лайк э верджин… Пам-па-парам-пам-па-пам-пам… — делая похожие на непристойные движения.
— Ты какой-то странный зомби, — перебила мое блеяние Сардана. — Остальные отвечают как-то медленно, односложно…
Я хотел ответить: «Может быть, потому, что с нами и не разговаривают по-человечески». Или: «Душевная теплота нас тоже заводит». Но успел принять решение относительно этого пафоса:
— Мне выбирать не из чего — я говорю так, как у меня выходит. Немного отмороженно, да?
Тут сзади послышался скрип тормозов — мы уже были на перекрестке у «Норд-Хауса». Из «крузака» выскочил белобрысый чувак в камуфляже.
— Я не понял, че это за хрень?
— Отстань, Влад.
— Че за хрень, я тебя спрашиваю?!
— Не видишь — мы разговариваем. А ты уже и шпионов ко мне приставил…
— Потому что ты ведешь себя, как дура!
— Ну, раз я дура, стерва и б…ь, то это вполне естественно.
— Так… садись в машину.
— Да ну тебя.
— Садись в машину, я сказал!
— Не сяду!
— Слышь, ты… Садись, а то пожалеешь!
— Да? И что ты мне сделаешь?
Чувак достал пистолет, передернул затвор и приставил к моей голове.
— Так сядешь или нет?
— Ну ты и сволочь…
Сволочь выразительно подняла руку с пистолетом и надавила так, что я чуть не упал. Сардана произнесла про себя какое-то ругательство и направилась к джипу. Этот Влад постоял, постоял и с размаху влепил мне рукояткой в скулу — так, что я подлетел. Уже из сугроба я услышал:
— Еще раз увижу, как ты с кем-то под ручку ходишь, урод — расколотка из тебя будет. Я тебя запомнил!
И, уходя, бросил:
— Консерва тухлая…
Теперь у меня слева вмятина — как напоминание о лучшем дне моей… Я не знаю, как это назвать.
Мы, зомби, ко многому питаем безразличие. До поры до времени нас не заботило наше будущее — а оно находилось уже рядом, где-то в двух-трех неделях. Когда в один пригожий день случилось -19, все мы почувствовали неприятное возбуждение и беспокойство. Каждый, кто побывал в активной фазе, знал, насколько это больно и неприятно. Так что вопрос заимел для нас некую актуальность.
Впрочем, людей наше будущее заботило не в пример больше. Как-то по улицам проехался микрик с громкоговорителем: нам предлагалось отправиться на Полюс Холода в Верхоянск. Почти сразу появился другой микрик — в качестве конечного пункта вояжа указывался Оймякон. На перекрестке Ленина-Кулаковского экипажи выгрузились из машин и устроили знатную потасовку — с расквашенными носами, выбитыми зубами, матом и проклятьями.
Вечером того же дня по городу был запущен милицейский УАЗик — теперь мы должны были направиться на Северный полюс. Кто-то, может, и ушел, но вскоре выяснилось, что там температура поднимается до нуля. Это обстоятельство в корне все меняло: в состоянии полной активности хоть как-то забываешься, а так…
Прошла еще неделя — и начался очередной виток суеты. Речь коменданта транслировалась по всему городу и окрестностям.
— Уважаемые товарищи зомби! Некоторые вопросы требуют незамедлительного решения. Мы нашли для вас два варианта. Оба они тщательно подготовлены, действенность их заверена нашими ведущими учеными. Некоторые из вас спустятся до зимы в подземную лабораторию Института мерзлотоведения, в которой дополнительно установлены мощные холодильные агрегаты. Все вы туда не поместитесь, конечно. Поэтому мы с гордостью представляем вам второй вариант. Мы подготовили для вас специальный самолет… специальные самолеты-рефрижераторы. Они доставят вас в Антарктиду! Там стрелка термометра не поднимается выше минус двух градусов! Уверен, это оптимальное решение для всех…
Потом выступил какой-то профессор и объяснил, что упомянутые в речи коменданта минус два градуса даны по его шкале, в которой за нуль взята температура перехода зомби в активную фазу.
Далее какой-то вояка представил нам порядок действий. Загрузку предполагалось осуществить определенными партиями, которые формировались по месту текущей дислокации. Я попал в ту часть, которая направилась по Портовской, в третий поток. Еще до захода солнца я был на Гагарина.
