Бен Ааронович - Реки Лондона
— Мы поедем на «Ягуаре»? — спросила Беверли, пока я надевал пальто.
— А ты что, тоже едешь?
— Придется, — сказала Беверли. — Мама велела оказывать содействие.
— В чем именно?
— Женщина, которая вас вызвала, поклоняется богам реки, она будет с тобой разговаривать только в моем присутствии.
— Ладно, — сказал я, — тогда выходим.
— А мы поедем на «Ягуаре»?
— Не мели чепухи, — сказал я. — До Университетского госпиталя пешком всего ничего.
— У-у-у, — протянула Беверли. — А я так хотела прокатиться на «Ягуаре».
В итоге мы сели в «Ягуар» и встряли в хорошую пробку на Юстон-роуд, а потом еще двадцать минут искали место, чтобы припарковаться. За это время, как я прикинул, можно было дойти пешком туда и обратно.
Университетский госпиталь занимает два корпуса между Тоттенхэм-Корт-роуд и Гауэр-стрит. Он основан в девятнадцатом веке и известен в основном как учебный госпиталь при Университетском колледже, а также как место, где на свет появился некий П. Грант, ученик волшебника. С того дня в середине восьмидесятых, когда произошло сие знаменательное событие, госпиталь сильно изменился. Одно из зданий было перестроено — на месте старого корпуса появилась сверкающая бело-голубая высотная башня. Как будто кусочек Бразилии вторгся в викторианский Лондон.
Приемный покой представлял собой очень чистое просторное помещение. Почти стерильное: кругом стекло, и все выкрашено в белый — только больные портят картинку, в большом количестве шатаясь туда-сюда. Нам, полицейским, приходится проводить довольно много времени в больницах — расспрашивать пострадавших, каким образом они получили ножевое ранение, разбираться с пьяными в стельку или же, если нас ранят, самим получать медицинскую помощь. Вот поэтому многие копы и женятся на медсестрах — а также потому, что те как никто понимают, что такое работать посменно в самом немыслимом графике.
Женщина, о которой говорила Беверли, тоже оказалась медсестрой — бледной, тощей, с ярко-лиловыми волосами и австралийским акцентом. Она подозрительно уставилась на меня.
— Кто это? — спросила она Беверли.
— Он наш друг, — проговорила та, беря ее под руку. — Мы ему все расскажем.
Женщина, похоже, немного успокоилась и улыбнулась мне полной надежды улыбкой. Она напоминала подростков-пятидесятников из маминой предпоследней церкви.
— Как чудесно, когда в твоей жизни наконец-то происходит что-то настоящее, правда? — спросила она.
Я ответил, что да, безусловно, когда происходит что-то настоящее, это и в самом деле чудесно, но будет клево, если она расскажет мне, что именно видела. Я намеренно сказал «клево», но она даже не поморщилась, и это тревожило меня по нескольким причинам сразу.
По ее словам, произошла автомобильная авария, и с места происшествия скорая привезла курьера-велосипедиста. Когда ему оказывали помощь, он вдруг ударил врача в глаз. Доктор не столько пострадал, сколько был ошарашен, а курьер тут же сбежал из отделения интенсивной терапии, и охрана не успела его задержать.
— Но зачем было вызывать нас? — спросил я.
— В том-то и штука, — сказала медсестра. — Я как раз возвращалась в процедурную, как вдруг услышала писклявый хриплый смех — знаете, скворцы очень похоже кричат. Потом раздался голос Эрика — то есть доктора Фрамлина, того, который пострадал. Он бранился. Потом из процедурной вылетел курьер, и с лицом у него что-то было не так.
— В каком смысле — «не так»? — спросил я.
— Ну… просто не так, и все тут, — сказала медсестра. Вот такие комментарии в основном и выдают очевидцы происшествий, что, конечно же, сильно помогает следствию. — Он так быстро проскочил мимо, что я толком не разглядела, но лицо у него выглядело… странно.
Она провела меня в процедурную, где все произошло. Это была небольшая палата с койкой и ширмой, оформленная в сочетании белого и бежевого. Как только я переступил порог, вестигий (заметьте, я научился употреблять это слово в единственном числе) просто-таки ударил мне в лицо. Насилие, ярость, смех, запахи высохшего пота и чего-то кожаного. То есть все то же самое, что я почувствовал тогда, в морге, над телом несчастного Уильяма Скермиша. За исключением присутствия противной брехливой собачонки.
Два месяца назад, войдя в эту палату, я бы вздрогнул, подумал: «Как-то тут неуютно» — и тут же вышел бы.
Дверь приоткрылась, в проеме появилась голова Беверли. Девушка желала знать, выяснил ли я что-нибудь.
— Одолжи, пожалуйста, свой телефон, — попросил я.
— А твой где?
— Я его взорвал во время занятий магией, — объяснил я. — Не нужно лишних вопросов.
Насупившись, Беверли протянула мне непривычно габаритную «Нокию».
— Только денег положи, — сказала она.
На корпусе были резиновые клапаны, а крупные кнопки клавиатуры защищал слой прозрачного пластика.
— Он сделан так, чтобы с ним можно было плавать и нырять, — сказала Беверли. — И не нужно лишних вопросов.
— А можно тебя попросить узнать у этой вашей почитательницы адрес доктора Фрамлина? — спросил я.
— Не вопрос, — ответила Беверли. — Но не забудь: кто разговаривает, тот и платит!
Отправив Беверли «на задание», я вместе с телефоном вышел на Бомонт-плейс, тихую пешеходную улочку, которая соединяет старый и новый корпуса госпиталя. Набрав номер Найтингейла, я доложил о происшествии и описал обнаруженный вестигий. Найтингейл согласился, что в данном случае стоит начать поиски этого курьера.
— На мой взгляд, выпускать из виду доктора тоже не стоит, — заметил я.
— Интересно, — сказал Найтингейл. — И почему же?
— Я все думаю о цепочке событий, связанных с убийством Скермиша, — начал я. — Тоби кусает за нос Коппертауна, но тот не сходит с ума прямо сразу. Только потом, в Ковент-Гардене, случайно встретив Уильяма Скермиша.
— Вы полагаете, их встреча действительно была случайной?
— Именно, — ответил я. — Лесли сказала, отдел расследования убийств не смог выяснить, что привело Скермиша в Ковент-Гарден в ту ночь. Он садится в автобус в сторону Вест-Энда, встречает Коппертауна, и тот сносит ему голову с плеч. Все. Раньше они не встречались, общих друзей у них тоже не было.
— Значит, вы считаете, обе стороны подверглись воздействию? — спросил Найтингейл. — И чья-то чужая воля заставила их встретиться?
— А что, такое возможно?
— Возможно все, — ответил Найтингейл. — Если оно затронуло вашу собаку вместе с ее хозяином и к тому же с Коппертауном, то становится ясно, почему пес так восприимчив к вестигиям.
Ого, теперь Тоби уже «моя собака».
— Так, значит, это действительно возможно?
— Да, — ответил Найтингейл, но я чувствовал, что он не очень-то в это верит.
— А что, если теперь курьер занял место Тоби, а доктор играет роль Коппертауна? — спросил я. — В любом случае надо бы проследить за доктором, пока курьера не нашли.
— Возьметесь за это?
— Конечно.
— Хорошо, — сказал Найтингейл и предложил со своей стороны заняться поисками курьера. Я положил трубку в тот самый момент, когда Беверли Брук упругой летящей походкой вышла из дверей госпиталя. Ее бедра покачивались туда-сюда, притягивая мой взгляд, словно магнитом. Она, конечно, заметила, что я смотрю, и, ухмыльнувшись, протянула мне листочек бумаги с адресом доктора Фрамлина.
— Ну что, шеф, куда теперь? — спросила она.
— Куда тебя подбросить?
— Не-не-не, — запротестовала она. — Мама сказала, я должна оказывать содействие.
— Ты уже оказала, — сказал я, — и теперь можешь отправляться домой.
— Я не хочу домой, — надулась она. — Они же там сейчас сидят полным составом — и Тай, и Эффра, и Флит, не говоря уже о старухах. Ты даже не представляешь, что это такое.
Вообще-то я еще как представлял, но ей признаваться не собирался.
— Ну пожалуйста, я обещаю вести себя хорошо, — сказала она, сделав большие жалостливые глаза. — И одолжу тебе телефон, если надо.
Не став дожидаться, пока в ход будет пущена следующая уловка в виде дрожащих губ, я сдался.
— Но ты должна будешь слушаться меня, поняла?
— Есть, шеф! — просияла она, отдавая честь.
Раритетный «Ягуар» мало подходит для выслеживания человека на улицах города, поэтому, к великому разочарованию Беверли, мы вернулись в «Безумие», чтобы пересесть на бывшее полицейское авто. Гараж находится позади самого особняка и занимает весь нижний этаж бывшего каретного сарая. Если смотреть из конюшни, видно частично заложенный кирпичами старый вход, достаточно широкий, чтобы могла проехать карета, запряженная четверкой. Теперь его заменили более скромные раздвижные ворота. «Ягуар» и бывшая полицейская машина болтались, как две спички в коробке, на площади, которой хватило бы аж для четырех экипажей.
