Ангелотворец - Харкуэй Ник
– Зря его потревожили. Он все еще злится из-за тех событий.
– Когда деревня ушла под воду?
– Нет, нет. То было природное бедствие. Ужасное, но природное. Ему другое покоя не дает. Родителей у него отняли.
– Убили?
– Не совсем. Они головой повредились. Джерри думает, это была чума. Будто бы здесь делали бомбы с микробами, которые потом хотели использовать против русских, и одна из этих бомб случайно разорвалась. Может, он и прав. Народ спятил за одну ночь, разве это нормально? Джерри с тех пор тоже изменился. Вы и сами видели его лицо, так? И никому ведь нет дела. Нынче всем выплаты положены. Палец ушиби – и то получишь компенсацию. Одного Джерри обделили. Местные власти говорят, он притворяется. Правительство слышать ничего не желает. Вот в церковь его какую-то все звали, лет десять тому назад. Собирали жертв той чумы, всяких пострадавших. Обещали помочь, говорили, что прямо чудеса творят. Но у нас свой приход есть, так что Джерри послал их на все четыре стороны. – Старушка опять вздыхает. – Ну, езжайте уже. Не забудьте калитку за собой затворить, а то гусей выпустите. С гусями держите ухо востро! Палка у вас есть?
– Нет.
– Значит, пинков им раздайте. Да крепких пинков, ясно? Вреда этим тварям не будет, зато хоть поймут, что с вами шутки плохи. А иначе и руку могут оттяпать.
– Спасибо, что предупредили, – говорит Джо.
– Гуси не мои, – добавляет она. – Ваш поворот – второй. Минут пять до него ехать.
Она вновь переводит взгляд на дорогу, и Джо едет дальше. Миновав Старый город, они вскоре подъезжают ко второму повороту. С одной стороны над дорогой возвышается какая-то громадная зубастая штука, и Билли Френд успевает громко выругаться, прежде чем до него доходит, что это вилы.
– Ненавижу сраную деревню, Джозеф.
Джо понимающе кивает. Ветер неожиданно усиливается, откуда-то доносится низкий гул, похожий на рев толпы, и им открывается вид на море и усадьбу Козья Круча.
Они осторожно проходят в калитку, оглядываясь по сторонам в поисках злобных гусей, но птицы зябко жмутся друг к дружке в дальнем углу поля. И там же, чернея в свете мрачного, безобразного заката, обнаруживается искомый дом. Из высокой травы проступает его разбитый остов и остатки фундамента, а впереди табличка: «Усадьба Козья Круча, собственность Министерства внутренних дел: Н2».
Дом представляет собой развалины на краю обрыва. Чуть в стороне виднеется заброшенная железнодорожная ветка, упирающаяся в капитальный металлический заслон. Ветер клонит к земле жесткую траву, гнет и треплет заросли дрока. Где-то в животе отдается низкий рокот моря.
Это самое безлюдное место из всех, что ему доводилось видеть.
Джо Спорк прячет руки в карманы и оглядывает сперва развалины, а затем мрачную, серо-голубую размазню неба и моря за краем обрыва. Лицо орошает мелкая водяная пыль. Джо с неохотой позволяет морским брызгам погасить пламя волнения, ненадолго озарившее его жизнь. Слишком поздно. Разумеется, поздно. Самой машины – устройства, которое читало бы волшебную книгу, – давно нет. Осталось лишь содержимое посылки, таинственное, прекрасное и бесполезное.
– К черту, значит, – наконец произносит Билли Френд, зарываясь подбородком в шарф и надвигая на лоб шерстяную шапку. – Прости, Джо. Видимо, над нами решили посмеяться, а я поверил. Или старая клюшка просто спятила. Не удивлюсь, если она захочет расплатиться домашними кексами и пыльцой фей. Напрасно я тебя дернул. Впрочем, ты еще можешь позвонить юной Тесс и угостить ее кружечкой пива. Чтоб не совсем уж зря ехали, а? – Он еще раз качает головой и, махнув рукой, уходит. – К черту!
Джо провожает его взглядом и поворачивается к морю. На воде белеют барашки – плотные шапки пены, оседлавшие голубовато-серые волны. Слышно, как Билли садится в машину.
Этот день – отражение его жизни. Всю жизнь он куда-то опаздывает. Опоздал стать часовщиком – расцвет ремесла пришелся на другую пору, – опоздал познакомиться с бабушкой. Опоздал зарекомендовать себя в тайных кругах, опоздал стать джентльменом-грабителем, опоздал насладиться любовью матери, прежде чем та сгинула в религиозном мороке. И опоздал сюда, где его ждало неизвестно какое открытие. Напрасно он позволил себе поверить, что на свете все же может быть чудо, предназначенное для него одного. Какой вздор!
Джо размышляет о прожитых годах. Ему уже за тридцать пять, а он до сих пор не стал человеком, которым стремился стать, – если он вообще когда-нибудь знал, что это за человек.
Характерное свойство Джо Спорка – нерешительность, однажды сказала ему подруга на прощанье. Он боится, что она ошибалась. Что у него вообще нет никаких характерных свойств, нет сути, нет стержня. Лишь десяток противоборствующих порывов, которые в сумме дают ноль. Быть гангстером. Быть честным человеком. Быть Дэниелом, быть Мэтью, быть Джо. Чего-то добиться в жизни, но не слишком высовываться. Найти девушку, но не ошибиться с выбором. Ремонтировать часы, продолжать семейное дело. Все продать и уехать из Лондона – туда, где тепло. Быть кем-то. Быть никем. Быть собой. Быть счастливым – но как?
Он понятия не имеет.
Он застрял где-то между.
Внизу, в пещерах под утесами, вода прибывает и уходит. Посреди затона, образованного нагромождением скал, виднеется странное кольцо из воды и пены. Небо затянули равнодушные тучи, начинает моросить дождь. Еще нет четырех, но день уже будто клонится к вечеру. Джо замечает на своих щеках слезы. Далеко не факт, что это от ветра.
– Черт, – произносит он немного жалобно, а потом – все злее и яростнее: – Черт, черт, черт!
Морской ветер подхватывает и уносит слова, так что даже в его собственной голове голос звучит глухо и слабо.
Будем честны: именно так он всегда и звучит.
Джо оборачивается и, обнаружив прямо напротив, буквально в нескольких дюймах от собственного носа, чье-то свирепое лицо, с криком отшатывается.
– Ты кто такой, а? – У незнакомца белая щетина и глаза опиумного наркомана, пылающие в тени широких полей засаленной зюйдвестки. – Что тут забыл? Это мои земли! Частная собственность, а не завлекаловка для туристов! Это могила! – В глубине его речи слышится северный акцент, однако сами слова отмечены десятилетиями одинокой жизни: звуки приобрели причудливую округлость.
– Могила?
Незнакомец грубо его толкает: тонкие пальцы вонзаются в плечи, но силы в его ударе нет, потому что Джо Спорк – рослый и крепкий парень, а незнакомец, хоть и высок, совсем не тяжел.
– На дне морском, ага, хладна и мрачна, в камне точена, мертва как зимой поля, мертва как тишина, – каково, а? Земля – это кости, а небо – кожа, все вокруг прах и тлен, и мы с тобою не исключение. Ладно, проваливай. Напрасно ты сюда пришел. Постыдился бы!
– Мне действительно неловко. Я не знал. Не хотел вторгаться в чужие владения. У меня посылка для тех, кто тут раньше жил, указан этот адрес. Я не знал, что дома больше нет.
– Старый дом давно ухнул в море. Земля под ним обвалилась, он и утоп. Летом порой приходят зевалы, глаза пялят, хотят нервишки пощекотать. Время убивать. Мертвые опустились на дно, во тьму морскую, но ведь так оно и должно быть? Призраки как скворцы, цок-цок-цок по крыше моей теплицы. Призраки в плюще и в дроке. Душат теплицу, душат надежду, давят шею зелеными пальцами. Плющ как вода, тащит на дно… – И вдруг по-свойски, доброжелательно: – Доводилось когда-нибудь резать плющ?
– Нет, – осторожно отвечает Джо. – Не доводилось.
– Плющ – медленная смерть, занимает годы. Дрок побыстрее будет, дрок не так жесток. Порой я его жгу, но плющ не спалишь – все потеряешь. Плющ – метафора. Прах ты и в прах возвратишься, и вместе с тобою возвратится в прах дом твой, возвратится в плющ. Знавал я однажды девицу по имени Айви [8], Бог знает, что с ней случилось, тоже, небось, лежит на дне морском. Задушена, не удивлюсь, листья и лапы и пальцы знай себе лезут в окно. Хотя я на Бога больше не в обиде. К черту его! Карты подтасовал – и был таков. А нам тут гнить, согласны?
