Иные - Яковлева Александра
— Значит, через полчаса. Хорошо. Я буду наблюдать за тобой из гостиной, пока жду герра Нойманна. Посмотрим, на что ты способен.
Канарис развернулся и, гремя сапогами, ушел по направлению к уборным.
Он действительно наблюдал за маршировкой, стоя у окна малой гостиной. Борух видел его смутный силуэт, отрабатывая равнение вместе с другими воспитанниками. Как назло, зарядил дождь, а Эберхард кричал только на Боруха. В конце концов он заставил его выполнять штрафные отжимания, пока другие маршировали вокруг. В разгар этой пытки к Эберхарду прибежали караульные — сегодня это были Ансельм и Далия. Они коротко доложили о чем-то.
Следом во двор въехал автомобиль фройляйн Катарины. Мигнув фарами, машина проехала мимо флигеля воспитанников, и Борух смог разглядеть Катарину за рулем и Нойманна рядом с ней. На заднем сиденье тоже кто-то был.
Катарина остановилась вровень с адмиральской машиной, у лестницы. Водитель Канариса, куривший у автомобиля под зонтом, затушил папироску и открыл дверцу машины Катарины. Оттуда выбралась какая-то фройляйн в пальто Нойманна и мужских сапогах. Ее волосы были сострижены, как у мальчика. О том, что это девушка, Борух догадался только по ее лицу. Фройляйн пораженно глядела на замковые стены и башни, словно никогда ничего подобного не видела. Озираясь, она поднялась по лестнице в замок вместе с Нойманном, за ними следовала Катарина.
Борух едва дождался, когда кончится строевая. Остальные тоже изнывали в нетерпении. Когда Эберхард наконец-то отпустил всех приводить себя в порядок и ужинать, мальчишки и девчонки бросились наперегонки: каждый хотел первым поприветствовать Нойманна и поглядеть на его гостью. Борух побежал вместе со всеми — лишь бы быть подальше от Эберхарда.
Он вдруг вспомнил, что Нойманн обещал ему подарок, и сразу отогнал эти мысли. Нет, нельзя было надеяться. И все же он бежал чуточку быстрее, чем мог от себя ожидать. Даже обогнал Ансельма — и понял это, только когда получил сильный тычок в спину. Колени и ладони больно стукнулись о гравий, мелкие камешки впились и содрали кожу. Пока он вставал и отряхивался, другие воспитанники обогнали его. Торопиться сразу расхотелось. Борух побрел в столовую, слегка хромая на ушибленную ногу.
К ужину Нойманн так и не спустился, и Катарина разрешила начинать без него. Новенькой фройляйн с ними тоже не было. Борух надеялся, что Нойманн еще появится, поэтому даже сел поближе к двери, напротив девчонок. Но тот не торопился — наверное, нашлись дела поважнее Боруха и дурацких обещаний.
Обходя столы, Катарина задержалась около него. Она оглядела Боруха с ног до головы и, конечно, не одобрила ни растрепанный вид, ни разбитые коленки. Спросила:
— Ты сегодня хорошо себя вел?
Борух только пожал плечами: он много дней сносил издевательства Ансельма и Эберхарда, потому что пообещал — но что толку? Хлебая наваристый борщ, почти такой же, как готовила мама, Борух старался не думать о Нойманне. Но сбившиеся в стайку девчонки напротив говорили так громко, что невозможно было их не подслушивать.
— Йоханна сказала, что она какая-то особенная, — говорила крупная широкоплечая Герта. — Очень-очень особенная, прямо как герр Нойманн.
— Да ну! — восклицала Агнесс. — Как думаешь, они поженятся?
Другие девчонки захихикали, а Герта фыркнула:
— Не говори ерунды, Агнесс. Герр Нойманн никогда такого не сделает.
— Почему это?
— Потому что он любит Катарину! Все об этом знают.
Агнесс закатила глаза:
— Любит, а как же!
— Думаешь, то, что новенькая особенная, сильно важно? — Герта покрутила в воздухе ложкой. Щеки у нее раскраснелись от спора. — Подумаешь, особенная. Герр Нойманн может… — Она понизила голос до шепота. — Сделать особенным кого угодно. Как Абеля, и Кристофа, и Лотара, и… Фридриха. Все об этом знают.
— Неправда, — вмешался Борух.
Девочки с изумлением уставились на него, как будто с ними заговорила супница. Борух и сам от себя не ожидал. Но повторил упрямо:
— Неправда. Все это легенды, сказки про колдунов. А если даже и так, если даже и может что-то такое-эдакое — все равно он не держит своих обещаний.
Двумя полными ложками заглотив остатки борща, Борух выскочил из столовой, не обращая внимания на окрики Катарины. Взбежал по лестнице и повернул направо, в южное крыло — туда, где были красивая галерея, и гостиная, и кабинет Нойманна. Если он не хочет спускаться, Борух сам поднимется к нему.
Толстый ковер в коридоре скрадывал шаги. Борух без труда нашел кабинет: из-за тяжелой двери доносились голоса. Один принадлежал Нойманну, другой, грубее и глуше, тоже показался знакомым. Борух припал к двери ухом.
— Мне кажется, вы зарываетесь, — сердился голос, и Борух узнал адмирала Канариса. — Я не верю в эту вашу мистическую чушь. Мир — это шахматы. Чем больше у тебя фигур, тем ты сильнее.
Как он мог о нем забыть! Приезд Нойманна совсем сбил с толку. Борух затаил дыхание.
— Мало того, — продолжал Канарис, — что разведка больше не получает ваших юнцов, так теперь вы чуть не спровоцировали международный конфликт. Думаете, только я знаю о вашей диверсии в СССР?
— Да, пожалуй, они уже выяснили, кто я, — беспечно произнес Нойманн.
Похоже, он дразнился. Борух вспомнил, как в одной дедушкиной книге видел рисунок — тореадор и бык. Тореадор изящно взмахивал плащом, красовался и выглядел легкой мишенью, но дедушка Арон сказал, что такой танец смертельно опасен — и в первую очередь для быка.
— Ваша безрассудная выходка будет вам дорого стоить, Нойманн. Идет большая война, тщательно продуманная. А вы!..
— Уже неважно, у кого сколько пешек, если вам по вкусу такие метафоры, — перебил его Нойманн, — потому что теперь у меня есть ферзь, который поставит мат всему миру.
— Ферзь?.. Что вы?..
— Теперь в моих руках самая мощная сила, — сказал Нойманн.
От горячего дыхания у Боруха вспотела верхняя губа, он быстро отер ее. Нужно было уходить, но он прирос к полу, не в силах пошевелиться. Он совершенно не понимал, о чем говорят адмирал и Нойманн, но кое-что понимал в шахматах, и то, на что намекал Нойманн, его пугало.
— Вы же осознаете, что они это так не оставят? Чтобы защитить вас, мне нужно знать, ради чего вы рисковали отношениями с Союзом.
— А знаете что, Канарис, — весело заметил Нойманн. — Ваша защита мне больше не потребуется. Но в знак дружеского расположения я вас, так и быть, познакомлю. Считайте это приглашением на званый ужин.
— Познакомите? Я не совсем понимаю… Лучше скажите, какой у вас план, Нойманн.
— Для начала — устроить свою личную жизнь.
— Что?! — Скрипнул, отъезжая, стул, и Борух отпрянул от двери. Но Канариса все равно было прекрасно слышно. — Я предупреждаю, что арестую вас, если вы пожертвовали планами военного руководства ради какой-то личной прихоти! Вас берет обыкновенная пуля, Нойманн, и я это прекрасно знаю!
За спиной раздались шаги, и Борух побежал вперед по коридору.
Лучше бы он ушел из замка еще утром! А теперь тревога и мрачные тайны, приоткрывшиеся ему, только сбивали с курса. Кто этот ферзь, о котором говорил Нойманн? Борух не знал точно — и не хотел знать.
Он вломился в первую попавшуюся незапертую комнату и бросился к окну. Бежать сию же секунду! Бежать и больше никогда не связываться со странными взрослыми, даже если они предлагают красивую сказку. Особенно — если сказку.
Борух схватился за ручку оконной рамы и дернул, но та не поддалась. Он затряс створку так, что зазвенело, и тут услышал вскрик. Борух обернулся и замер: на кровати, растрепанная и удивленная со сна, сидела новенькая фройляйн.
Теперь у меня есть ферзь, вспомнил он хвастливые слова Нойманна.
Аня
Дождь висел над окрестностями плотной жемчужной завесой, скрывая от глаз дальний край леса в низине. Верхушки елей сгибались от ветра и влаги. Стекло автомобиля холодило лоб и слегка дребезжало на круглых, уложенных один к другому булыжниках. Они проезжали по каменному мосту над глубокой расселиной, полной темного ельника с желтыми всполохами берез. Дождь струился по бледному Аниному отражению в стекле автомобиля, точно слезы.
