Иные - Яковлева Александра
— Будь добр, — сказал Ганс, беря его за плечо, — поднимись в класс и попроси Далию подойти в малую гостиную. Скажи, прибыл адмирал Канарис. Она знает.
Ничего другого не оставалось, и Борух побрел наверх.
На классной доске висели плакаты с головами людей разных национальностей, и Борух совсем сник. Он терпеть не мог антропологию, потому что она была какая-то несправедливая. Если послушать Эберхарда, выходило, что такие, как Борух, мало чем отличаются от обезьян и не заслуживают хорошего обращения, в то время как такие, как Ансельм, — потомки высших существ и должны править остальными расами. Одним словом, ужасно обидная чушь, с которой Борух мирился, стиснув зубы.
Его опозданию Эберхард не обрадовался, но как только услышал имя адмирала Канариса, проглотил все ругательства. Далия тихонько выбралась из-за парты и, сжимая в кулаке свой мешочек с гадальными камешками, вышла из класса, даже не спросив разрешения. Эберхард ее не остановил. Это было настолько удивительно, что Борух тоже решил не оставаться в классе. В конце концов, думал он, идя рядом с Далией, девочку нужно проводить и убедиться, что она в безопасности с этим Канарисом, кем бы он там ни был. Недавно на германской литературе они читали по ролям «Нибелунгов», и теперь, идя мимо гобеленов и рыцарских доспехов, Борух и сам чувствовал себя немного рыцарем. В этом крыле он еще никогда не был и не мог наглядеться на затянутые в шелк стены, старинные гобелены и вазоны с живыми садовыми цветами. Под потолком распахивали крылья птицы, похожие на ворон. Они сопровождали их на всем пути, словно указывали дорогу.
— Тебе не обязательно со мной идти, — заметила Далия, мельком взглянув на Боруха. Один глаз у нее смотрел всегда прямо на собеседника, другой — немного в сторону и сквозь, будто Далия видела нечто за плечом у каждого. Видела — и помалкивала.
Сбиваясь, Борух объяснил ей про безопасность и про рыцарей. Далия тихонько засмеялась.
— Он мне ничего не сделает, — ответила она. — Если хотел сбежать с урока, так и скажи.
Борух насупился. Далия была самой невыносимой девчонкой из всех, как он мог об этом забыть.
— А зачем тебя к нему позвали? — спросил Борух, все еще немного дуясь.
— Вот для этого. — Далия покачала на ладони мешочек. — Адмирал слушает, что говорят руны. Вернее, пытается. Каждый раз задает один и тот же вопрос, каждый раз недоволен ответом. Как будто судьбу можно изменить.
— А что он спрашивает?
— Ждет ли его победа. Давай сюда, так быстрее.
Они свернули к неприметной двери, которая оказалась не заперта, поднялись по винтовой лесенке и попали в чудную галерею. Пожалуй, это была самая красивая часть замка — во всяком случае, ничего красивее Борух еще не видел. Он словно очутился в церкви: свод над его головой раскрывался золотыми цветами, а стены украшала старинная, потемневшая от времени роспись. Посреди галереи на полу разноцветной мозаикой переливалась целая картина: черные птицы, точно такие же, как в коридорах под потолком, расправили крылья. Это были вороны. Они обнимали круг, похожий на розу ветров. В центре круга Борух увидел символ, который уже не раз встречался ему в замке. Это было что-то вроде замкового герба: не то водоворот, не то крепкий узел. Ничего общего с символами новой германской власти, но Борух все равно старался на него не смотреть. Всякий раз, когда этот узел-водоворот попадался ему на глаза, начинала кружиться голова, а тело будто связывало по рукам и ногам. Но воронов хотелось разглядеть получше. Борух подошел ближе, коснулся крыла одной из птиц носком ботинка, и ему показалось, что ворон подмигнул золотым глазом.
Резко развернувшись, Далия со всей силы толкнула Боруха в грудь. Он попятился, ошеломленный.
— Ты чего?!
— Дальше нельзя! Не наступай, а то… — Далия шагнула вправо, предупреждая выпад Боруха. — Тебе это не нужно. Иначе уже не сбежишь, понял?
— От кого не сбегу, от адмирала? — переспросил Борух. Перемена настроения Далии была и странной, и до жути обидной.
— Не попадайся адмиралу на глаза, — холодно предупредила Далия.
— Почему? — Не то чтобы Борух собирался, но, когда так запрещали, хотелось сразу из вредности сделать по-другому. Далия снова покачала на руке мешочек.
— Потому что я видела твою судьбу, — сказала она. — Ты связан с адмиралом и, поверь, не самым мягким узлом. Будь осторожен.
— А то что? Он превратится в стаю воронов и выклюет мне сердце? Глупости! — Борух рассмеялся. — Ты просто наслушалась сказок Катарины и все выдумываешь!
Далия ничего не ответила, только улыбнулась робко, будто извинялась. Наверное, точно так же она улыбается адмиралу Канарису, когда водит его за нос, подумал Борух. Провожать ее до гостиной совсем расхотелось, и он, развернувшись, побежал прочь по галерее. Его ботинки гулко стучали, и звук отскакивал от расписных стен и почти церковного свода.
«Лгунья! Ведьма!» — Он бежал, не разбирая дороги.
Ганс поймал его на лестнице, выскочив навстречу в самый неожиданный момент. Борух налетел на него со всего маху. Под мышкой у Ганса была коробка с шахматами.
— Снова прогуливаешь? — спросил Ганс строго, но не всерьез, так что Борух ответил правду:
— Там сегодня антропология.
Ганс покачал головой, слишком крупной для его маленького, непропорционального тела. Он и сам, наверное, не особенно любит антропологию, понял вдруг Борух. Гансу было уже под пятьдесят, но Борух почти не задирал голову, когда смотрел ему в глаза.
— Тогда, чтобы ты не болтался без дела, партию в шахматы, а? — Ганс тряхнул коробкой, и фигуры внутри зашуршали. — Ставлю двадцать пфеннигов, что обыграю тебя на этот раз.
Все грустные мысли мигом вылетели из головы Боруха и унеслись сквозь готические окна замка куда-то за реку.
— Идет! — воскликнул он.
Они расположились прямо в галерее и сыграли пять партий подряд. Ганс не выиграл ни одной, но свел к ничьей целых три.
— Ты стал отлично играть, Ганс, — похвалил Борух, съедая его коня.
— Все еще не так хорошо, как ты. — Ганс делал вид, что всерьез раздосадован, но его глаза смеялись. — Ты гениальный ребенок, Борух.
Борух дернул плечами, невесело усмехнулся:
— Для еврейской свиньи — может быть.
Рука Ганса задержалась над доской.
— Кто так говорит? — Он прищурился, будто только сейчас по-настоящему разглядел Боруха.
Борух поправил рукава, чтобы Ганс не увидел порезы, и хмуро уставился в окна под сводами замка. За окнами небо тоже нахмурилось: собирался дождь.
— Если ты назовешь имя, я смогу тебе помочь, — осторожно заметил Ганс.
Борух снова дернул плечами. Как будто если он назовет, его жизнь волшебным образом изменится.
Как будто Ансельм перестанет выкидывать его каждую ночь из кровати и резать.
Как будто сможет простить своего друга Фридриха, ушедшего весной на фронт и без вести пропавшего.
Как будто с кровати, когда-то принадлежащей Фридриху, исчезнут его инициалы, нацарапанные лезвием.
Как будто дедушка Арон приедет из Освенцима живой и здоровый, узнает Боруха среди немецких мальчишек и увезет в квартиру над аптекой в центре Вроцлава.
Как будто все это можно исправить, просто назвав имена.
От тягостного разговора Боруха избавил адмирал Канарис. Ганс вскочил со стула и рывком поставил на ноги Боруха. Борух замер по стойке смирно, наблюдая, как адмирал Канарис идет мимо. Вид у него был уже не такой бравый, как поначалу. Канарис едва взглянул на игроков, но Борух чем-то привлек его внимание, и адмирал задержался. Он оценил обстановку на доске и хмыкнул.
— Почему не на плацу, боец? — спросил он, обращаясь к Боруху.
«Вот мой плац», — хотел было ответить Борух и указать на шахматы. Но предостережение Далии вспыхнуло и зазвенело в ушах, и Борух зажал эти слова под языком.
— Строевая подготовка в семнадцать часов, — вмешался Ганс. Он говорил учтиво, но твердо.
Адмиралу Канарису определенно стоило немалых усилий смотреть на Ганса без гримасы отвращения. Он цыкнул зубом, сверился с наручными часами.
