Тим Ваггонер - Врезано в плоть (ЛП)
Гаррисона окружали инструменты его ремесла: троакар, которым удаляли содержимое желудка, скальпели для рассечения артерий, нагнетательный насос для инъекции жидкости в тела, после чего они начинали издавать похожий на уксусный запах. Но он не стал брать инструменты, а вместо этого достал из ящика стола набор грима. Положив его на стол рядом с головой Мейсона, Гаррисон принялся за дело.
Закончил он спустя полчаса и отступил назад, чтобы полюбоваться результатом. Он раскрасил в белый цвет лицо, уши и шею Мейсона, губы обвел ярко-красным, изобразив широкую улыбку, а над каждым глазом изобразил большой черный знак доллара. На левой щеке он написал черным «Куплю», на правой – «Продам». Волосы Мейсона он зачесал вверх и назад, закрепил лаком и выкрасил в зеленый цвет, чтобы они представляли собой деньги.
Достав из набора зеркальце, Гаррисон поднес его к новому лицу Мейсона:
– Что думаешь? Слыхал про клоунский автомобиль[3], да? Что ж, а ты теперь автомобильный клоун!
Гаррисон расхохотался, но Мейсон, видно, шутку не понял, потому что промолчал. «К черту его». Гаррисону казалось, это смешно. Он вернул зеркальце на место, взял фотоаппарат и следующие несколько минут фотографировал Мейсона с разных точек.
– Ты же понимаешь, что все это придется смыть?
Голос прозвучал неожиданно, но Гаррисон узнал его практически сразу. Не оборачиваясь на заговорившего, он продолжал делать снимки:
– Я признаю, что мое искусство недолговечно, но это и делает его особенным. Я обнажаю натуру своих клиентов, выношу ее на поверхность, вероятно, в первый и единственный раз за всю их жизнь, а потом восстанавливаю более знакомую внешность, которую ожидают увидеть семья и друзья. Но хотя бы на короткое время, пусть даже лишь здесь, со мной, они показывают свою истинную, самую глубокую суть.
Довольный несколькими хорошими снимками для последнего альбома (семь он уже заполнил), Гаррисон опустил фотоаппарат и повернулся к Конраду.
Конрад вышел из погруженного в тень угла и приблизился к столу, на котором лежал Мейсон. Гаррисон не стал спрашивать, как он умудрился незамеченным пробраться в комнату для бальзамирования. Он знал, что настолько увлекается искусством – которое считал своим истинным призванием – что у него за спиной бомбу можно взорвать, а он и не услышит. И потом, Конрад имел обыкновение при желании двигаться неслышно, как змея.
Конрад заглянул в лицо Мейсону:
– Полагаю, идею загримировать его под клоуна подали его нос и уши?
– Они, а еще ужасные рекламы, которые он делал для своей фирмы. Знаешь, он из тех продавцов машин, которые говорят слишком быстро и громко на камеру.
– Негоже так насмехаться над смертью, – проговорил Конрад. – Она священна.
Гаррисон не придавал смерти никакого мистического или религиозного значения. С его точки зрения она была всего лишь биологическим процессом, не более важным или значительным, чем выключение света, когда выходишь из комнаты.
– Чем обязан этому визиту? – спросил он, чтобы сменить тему. – Можно ли предположить, что ты нуждаешься в материалах, которые могу предоставить только я?
– Спасибо, но нет. На данный момент вышло так, что у меня все в наличии.
Гаррисон нахмурился:
– Ничего личного, но ты не выглядишь человеком, наносящим визиты вежливости.
– Я и не такой, – между ними лежало тело Мейсона, но Конрад начал огибать стол, приближаясь к Гаррисону. – Ты помнишь, как я впервые пришел к тебе?
– Разумеется.
Как можно забыть день, когда хорошо одетый, чересчур соблюдающий этикет мужчина вошел в его бюро и представился Конрадом Диппелем? Конрад – который был куда более похож на типичного гробовщика, чем Гаррисон – принес с собой несколько контейнеров с материалом под названием НюФлеш и деловое предложение.
– Я нашел тебя по нескольким причинам. Первая – твоя профессия. Она древняя и благородная, что моя госпожа высоко ценит. Вторая – твоя фамилия: Брауэр. По-немецки это «пивовар». Моя госпожа всегда питала приязнь к германцам, да и я сам имею честь нести такое же наследие.
Гаррисон и раньше слышал, как Конрад упоминает «госпожу», но понятия не имел, о ком он. Наверное, его начальница.
Конрад тем временем продолжал:
– Не говоря уж о том, что ты имеешь доступ к определенным «материалам», как ты их зовешь, а так же к оборудованию, подходящему для работы с ними. Кроме того, я навел справки в городе и обнаружил, что ты заработал репутацию человека с довольно эксцентричным поведением. Могу предположить, не то чтобы это редкий предрассудок, когда речь идет о представителе твоей профессии, но я нашел слухи интригующими.
Конрад оказался на той же стороне стола, что и Гаррисон, буквально в нескольких сантиметрах от него. Гаррисон со своим ростом и телосложением редко ощущал физическую угрозу, но даже будучи значительнее тяжелее Конрада, он почувствовал, что его пугает этот человек, и очень постарался не съежиться.
– И все же, после совместной работы в течение нескольких недель, мне стало очевидно, что располагая достаточным… – он посмотрел на размалеванное лицо Мейсона, – воображением, ты не располагаешь еще одним качеством, жизненно важным для успеха моего проекта.
Конрад потянулся к лицу Мейсона и указательным пальцем зачерпнул немного белого грима. Потом медленно растер его между пальцами, будто смакуя.
– Знаешь, что это за качество?
Гаррисон чувствовал, что что-то не так, но не знал, что именно. Эмоциональная атмосфера в комнате накалилась, будто перед готовой разразиться грозой, и Гаррисону это не нравилось.
Он покачал головой.
– Медицинское образование. Это моя вина, разумеется. В мое время профессии были менее специализированы, нежели сейчас, и научные достижения в области биологии, анатомии и медицины – сколько скудны они ни были – часто совершались теми, кто работал с мертвыми. Я полагал, мой опыт компенсирует то, чего не достает тебе, но вскоре понял, что переоценил себя. Энтузиазма у тебя было не отнять, но наш прогресс был медленным, а моя госпожа нетерпелива. Так что когда появился другой претендент, с достаточной медицинской подготовкой, я решил – как, если не ошибаюсь, говорится – сменить лошадей на переправе.
Гаррисон гадал, к чему клонит Конрад. Что бы это ни было, наверняка ничего хорошего.
– Не могу сказать, что не был разочарован, но тут ничего не поделаешь. И потом, ты продолжаешь платить мне за предоставляемые услуги, так что, полагаю, жаловаться мне не приходится, – проговорил он.
Одалживать органы, а то и целые конечности у клиентов было достаточно легко. Органов, разумеется, никто не хватится, а части манекенов представляли из себя неплохую замену конечностям и даже туловищам. На руки при необходимости можно было надеть перчатки из-за случайного «инцидента» с химикатами, имевшего место при бальзамировании. Родственники были отнюдь не в восторге – пока Гаррисон не предлагал им скидку в качестве компенсации за лишнее расстройство в дни скорби.
– Но сдается мне, я недооценил твои медицинские способности, – продолжал Конрад. – Ты видел сегодняшнюю газету?
Теперь Гаррисон понял, к чему идет разговор, и ему все это очень не нравилось.
– Я не слежу за местными новостями. В Бреннане никогда не происходит ничего интересного.
– Тогда я весьма удачно заглянул по пути в круглосуточный магазин и приобрел номер. Там обнаружил статью, которую ты, вероятно, найдешь увлекательной, и вырезал ее, – Конрад вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенную газетную вырезку и протянул ее Гаррисону.
Гаррисон взял листок не сразу. Он поддерживал в комнате для бальзамирования прохладную температуру – не по какой-то профессиональной необходимости, а просто потому, что так чувствовал себя комфортнее – но в последние несколько минут в помещении решительно похолодало. Возможно, всему виной воображение, но Гаррисону так не казалось. Падение температуры ощущалось грозным призраком – будто предупреждающе затрещала хвостом обозленная гремучая змея. Вот из-за этого Гаррисон и замер, не зная, что делать (или не делать) дальше. В конце концов он взял газетную вырезку, пытаясь убедить себя, что ему только показалось, будто она холодная как лед. Чтобы просмотреть статью, много времени не понадобилось, и Гаррисон, закончив, поднял глаза на Конрада, хоть и не хотелось.
– Я знаю, что за это чудовище ответственность несешь ты, – проговорил тот. – Так что не унижай мой разум отговорками. Ты единственный в городе, не считая меня и мою нынешнюю коллегу, кто может хотя бы понадеяться вернуть к жизни мертвых, не говоря уж о том, чтобы… – он скривился от отвращения, – изменять их наружность.
Несмотря на предупреждение Конрада, Гаррисон чуть было не принялся отпираться, но решил, что лучше промолчать.
