Ольга Чигиринская - Человек с вантузом
— До свидания, — слегка поклонился Сиднев.
Наутро сантехник уже ждал Ингу возле подъезда. Худощавый темноволосый мужчина держал в руках тулбокс и новенький смеситель в упаковке, но Инга на всякий случай спросила:
— Вы ко мне?
— А это вам вчера кран своротили?
Инга отметила приятный, с легкой хрипотцой, баритон и ужасную металлическую коронку на одном из верхних клыков. Такую ужасную, что на ум само собой пришло слово «фикса». Наверное, сантехник не мог позволить себе ничего лучше, подумала она, и тут же мысленно отчеркнула себе: не полагаться на Сиднева, а заплатить сантехнику лично.
— Инга, — представилась она.
— Ярослав, — улыбнулся сантехник.
— Прошу, — Инга впустила его в подъезд, затем в свой офис, показала поле деятельности: маленькую ванную комнату. Ярослав немедленно принялся развинчивать уничтоженный Сидневым смеситель, а Инга включила ноут и начала просматривать почту. Через несколько секунд она услышала, как Ярослав насвистывает «На далекой Амазонке». Инга чуждалась суеверий и ничего не имела против Киплинга с Берковским, но причины не любить именно эту песню у нее были.
— Прошу прощения, но не могли бы вы перестать свистеть?
— Вы суеверны?
— Нет, просто не люблю свиста.
— Договорились, — Ярослав продолжил работать молча.
Инга просмотрела письма, удалила спам, подумала над предложением приехать на семинар, сверилась с расписанием в своем органайзере и, увидев, что неделя выдается сравнительно свободная, а клиентов можно передвинуть, начала набирать ответ.
В этот момент ей позвонили.
«Мама» — высветилось на экране смартфона. Инга вздохнула и ответила на вызов, одновременно поднося трубку к уху и надевая на лицо улыбку.
— Здравствуй, доченька.
— Доброе утро, ма.
— Как твои дела?
«Вчера клиент оторвал мне кран смесителя, а так все слава Богу».
— Хорошо, спасибо. А твои?
— Ты не забыла, что у нас годовщина?
Инга стиснула зубы. Вот оно.
— Нет, мама, не забыла.
— Мне тебя ждать?
— Не стоит. У меня семинар как раз в эти дни.
— И это такой важный семинар, что его никак нельзя отложить?
— Никак.
— Я никак не пойму, как можешь ты, психотерапевт, быть таким жестоким и злопамятным человеком.
«У меня в ванной посторонний мужик, а то бы я тебе сказала…»
— Мама, мы много раз это обсуждали с тобой, и я лишь повторю то, что уже говорила: он чужой нам человек.
— Он твой отец.
— Уже нет. Он сделал для этого все, что мог. Пока, мама.
Стук положенного на стол телефона прозвучал очень громко. Или показалось? И показалось ли, что голос сантехника — нарочито бодрый какой-то, театральный?
— Принимайте работу!
Инга шагнула в ванную. Новенький смеситель блестел хромом. Крана нигде не было.
— Руки поднесите, — подсказал сантехник.
Сенсорный смеситель. Инга засмеялась: никак Сиднев перестраховался на будущее?
— Спасибо. Сколько я вам должна?
— Всё оплачено. Не беспокойтесь.
Так. Сиднев подсуетился все же.
— Я хочу знать, сколько это стоит.
— Смеситель — три, работа — полторы. Мне все оплатили, правда.
Он вынул из нагрудного кармана визитку. Аккуратный синий комбез имел множество карманов, куртка того же цвета была не менее практичной, и в кармашке для визиток явно просматривалась плотная пачечка, а из соседнего выглядывал, о-ля-ля, кнопочный смартфон. Сантехник новой формации, не похмельный Афоня.
— А если он вам ещё что-нибудь своротит — не стесняйтесь, звоните.
«Ярослав Толомаев. Сантехник, электрик, слесарь», — значилось на карточке.
— Непременно.
Сантехник надел бейсболку и шутливо взял под козырек.
— До встречи.
Симпатичный человек. Инга вернулась за рабочий стол, достала из ящика визитницу и положила туда карточку. Порядок во всём: бумаги разложены по боксам, визитки вставлены в визитницу, письменные принадлежности — в подставках. Инга включила скайп. Проверила микрофон, поправила причёску и приготовилась выйти на связь с клиенткой, как вдруг настойчивый звонок сообщил, что разговора ищет Ингина сестра.
Поскольку настойчивость Зои часто переходила границы настырности, Инга решила сначала покончить с этим звонком, а потом перейти к скайп-сессии.
— Привет, у тебя есть одна минута, — сказала она растрепанной заспанной сестре, за спиной которой двое трудноуправляемых отпрысков вели подушечный бой.
— Ни за что не поверю, что ты оставляешь меня матери на растерзание.
— Ты тоже совершенно свободный человек и можешь не ехать.
— Ага, а когда мне нужно будет отправить детей, мать тоже вспомнит, что она совершенно свободный человек. Ну неужели так трудно приехать и нажраться со мной за упокой души нашего незабвенного папочки?
— Зоя, мне сейчас должен звонить клиент. А маме передай, что она может использовать тебя, тётю Киру, бабушку и самого Господа Бога. Мой ответ — нет.
— Ладно, хорошо. Я свой долг выполнила, моё дело — прокукарекать, а там хоть не рассветай. Приятного выноса мозга, фроляйн Фройд!
Зоя вышла из скайпа. Инга облегченно вздохнула. Она любила сестру, но… слишком много «но», чтобы обременять ими голову перед разговором с клиенткой. Инга приняла профессионально-доброжелательный вид и нажала кнопку вызова.
…Когда Инга Сабурова смотрелась в зеркало, она видела женщину, чья жизнь состоялась. Этой женщине было тридцать восемь лет, ее ореховые глаза смотрели на мир прямо, без стыда и страха. Ее круглое широкоскулое лицо нравилось ей самой — и потому нравилось большинству тех, кто ей встречался. Ее тело никто не назвал бы идеальным, но самой Инге это тело нравилось тоже — в 166 сантиметров роста укладывались упругие мышцы, крепкие кости и как раз столько жира, сколько требуется, чтобы придавать переходам приятную для глаз плавность. Вес этого всего колебался в пределах 68–72 килограмм, без диет и изнурительных упражнений. Несколько мужчин в разное время тоже были в восторге от этого тела, но их восторги каждый раз оказывались сопряжены с требованиями, которые Инга находила утомительными. Один опыт с женщиной показал, что любопытство и взаимное уважение — тоже не причина связывать свою жизнь с чьей-то еще. Ей было хорошо одной, а предположения, что она ночами плачет в подушку, вызывали в ней неудержимый смех: последний раз она плакала в подушку восемь лет назад, когда по неосторожности посмотрела на ночь «Могилу светлячков».
У Инги была профессия и любимая работа. У нее были хорошие друзья и родные. Была даже подруга, с которой можно «пошептаться о женском», если припадет охота: соседний офис снимала профессиональная доминатрикс Валентина, и они в перерывах между клиентами пили вскладчину зеленый чай с засахаренными фруктами. Инга вела блог, писала статьи и проводила тренинги, спорадически возвращалась к докторской диссертации, дни ее были полны, а ночи спокойны. Если ее одолевало томление по детским голосам и «топоту маленьких ножек», она забирала у сестры племянников и ходила с ними в кино, в аквапарк или на аттракционы, смотря по погоде. Несколько часов с гиперактивными юными бандитами давали иммунитет к сантиментам на верных полгода.
И только иногда, в ненастные дни, по дороге на работу или с работы, или в перерывах между клиентами, она слышала внутри обессиливающий, обессмысливающий, обесценивающий голос: «бестолочь… пустоцвет… никому не нужна». В таких случаях она фыркала и, подражая голосом Фаине Раневской, произносила с одесским выговором:
— Идити к чорту, папаша!
И внутренний голос шел к черту.
Но случалось порой и так, что он находил себе союзников.
Аккурат в тот день, когда Ингу вновь должен был посетить Сиднев, ее пригласил на обед Евгений Львович Чуб, учитель и супервизор. Дело вполне обычное: Инга снимала офис неподалеку от клиники, и время от времени они посещали какой-нибудь из ресторанов, предлагавший бизнес-ланч по умеренным ценам.
На сей раз скидками радовало итальянское заведение «Тарталья», где они пообедали отличной лазаньей. Однако на лазанье все хорошее закончилось, потому что за чаем профессор Чуб как бы невзначай сказал:
— Кстати… На днях мне звонила твоя мама…
Инга сделала длинный вдох через нос, а потом длинно подула на чай. Мысленно она в этот момент высказала все, что думает о доброхотах, а вслух сказала:
— Евгений Дмитриевич, ну ради Бога — только вы не начинайте. Не поеду.
— Хорошо. Не буду. Ты обиделась?
— Да. Родным простительно, они не хотят понимать — но вы-то знаете всё. Что он делал с мамой. Что он делал с нами.
— Инга, я ведь сам знал его. И беспросветно плохим человеком он не был…
Инга осторожно поставила чашку на стол.
— Да. К вам он всегда поворачивался светлой стороной — прекрасный хирург, спаситель и чудотворец, гитарист и душа компании. Это в маму и в нас он сливал негатив.
