Надя Яр - Мордред
— Артур?..
Герт склонился к нему, намереваясь разбудить грубым поцелуем, и заметил что-то на полу справа. Телефон. Однако. Он поднял мобильник, вошёл в меню и проверил последний звонок. Подозрение подтвердилось. Это был его собственный номер.
Он вдруг увидел, что Артур приоткрыл глаз. Один.
— Я числюсь под ником «дурак» в твоей адресной книге, — сказал Герт.
Артур сжал губы, но ничего не ответил. Голубой глаз закрылся и приоткрылся опять.
— Тебе не стыдно трахаться с дураком, мудрец? Не ощущаешь позора при мысли, что он у тебя отнял Город?
— Я имел в виду шута, — ответил Артур. — «Дурак» в этом смысле — шут, бросающий правду в лицо королю.[1]
Выкрутился, ничего не скажешь.
— К тому же запись старая, ещё с зимы. Руки не дошли сменить.
— Ты три месяца звонишь мне по этой мобиле и каждый раз нажимаешь на ник «Дурак». До сих пор времени не нашёл?
Артур пожал плечами — едва заметное движение со сна — и поднял руку. Герт положил мобильник в протянутую ладонь и миг спустя увидел, как он выскальзывает из пальцев, падает на сиденье меж ног Артура.
Всё сложилось — слабый голос, беспробудный сон, перенос встречи на воскресенье… телефон, выроненный во время их разговора. Дурак, обозвал себя Герт, я реально дурак!
— Что случилось, Артур? Ты болен?
— Ничего. Я всю ночь не спал. Погоди… — хитрый лис попытался выудить мобильник с кресла, но рука не слушалась. Надо было чуть сдвинуть ногу. На это ему не хватало сил. Теперь Герт видел все признаки слабости — бледность, как после долгой болезни, беспомощно откинутые босые ноги, смешную неловкость руки, которая не так давно одним коротким ударом отбросила и впечатала его в стену. Артур наконец сумел нащупать мобильник, но вместо того, чтобы менять запись, положил в нагрудный карман. Это далось ему с некоторым трудом.
— Ночь не спал, говоришь? Твоя запись не значит, что я глуп на деле. Кто-нибудь… причинил тебе вред? — Герт вдруг осознал, что именно это скорее всего и случилось. Кто-то явился сюда в эту ночь — как он сам тогда, в мае — кто-то достаточно властный и сильный — и… Перед глазами встала дорогая, острая, яркая, как собственная боль, память — три года назад — Артур, обнажённый — распятый на дыбе — прикованный к тюремной койке — искажённое в смертной муке лицо, тело, бьющееся от разрядов… Герт Лайт уже видел Артура Ремингтона настолько слабым — в камере пыток. Неужто прошло три года?
Артур пробыл в коме тогда семь недель — сердце остановилось. Кто это сделал теперь? Кто посмел?!
— Кто это был? — вкрадчиво спросил Герт. — Я их убью, клянусь. Посажу в такой ад — …
— Я сам, — прозвучал ответ.
Герт вспомнил май, пистолет в руке этого человека, дуло, направленное в висок.
Я едва успел…
Он подхватил Артура под мышки, поднял и обнял, прижал к себе, содрогаясь от жалости и желания.
— Что случилось? Рассказывай.
— Ничего.
Голова Артура покоилась на его плече. Герт чувствовал его дыхание, живое и чудесное тепло на шее. От этого места бежали мурашки по коже, по телу, вниз живота. У меня сейчас лопнет ширинка, подумал он.
— Дай мне валерьянки, Герт. В спальне стоит. Принеси.
— Я лучше тебя отнесу в постель, — и он шепнул в самое ухо Артура: — Безумно тебя хочу.
Игнорируя слабые возражения, он взял Артура на руки, как больного ребёнка, и понёс через зал в коридор.
Внутреннее пространство дворца Сноу Хилл выглядело сурово, мрачно… почти запущенно. Артур жил здесь один, и жилище переняло его характер. «Этот человек вырос в нищей трущобе с бандитами, нариками и фликами, и он превращает всё, чего только коснётся, в такую трущобу…» Мнение Герта не изменилось с тех пор, как он бросил в толпу эту фразу, но теперь он относился к обозначенному факту иначе, без осуждения и без злобы. Сам он вырос во время Делириона и, как прошедший год показал, воспроизводил незабвенную атмосферу юности в пределах своей орбиты. Должно быть, это свойственно всем людям. Общество формирует людей, говорила Елена Клири, а они в свою очередь воспроизводят общество — то самое, которое сформировало их. Это элементарный закон. Елена пыталась тогда объяснить, почему ничего нельзя сделать. Её не послушали — он не послушал — а жёсткие, хлесткие слоганы были — и били — сильнее, чем слишком сложные, слишком абстрактные доводы разума, опыта и социальной науки. И всё же что-то можно сделать, думал он; что-то сменилось к лучшему прошлой зимой, пусть даже победы я не добился, мафия при своём. Теперь по крайней мере обозначены фронты; на выборах мэру и Думе предъявят за трусость счёт.
Или же не предъявят.
Ехидный голос в голове принадлежал Елене, как всегда.
Сделать, конечно, можно, — сказала она, — врать, клеветать, предать, приманить да и кинуть кучу людей; наобещать всем с три короба, арестовать, пытать, искалечить невинного человека — и обломаться о первую же криминальную заварушку. Можно, конечно, так. Главное, против ветра! Это поступок!
Сучара баба, подумал Герт.
— Пусти меня, — сказал Артур, — мне в уборную надо.
— Окей, — Герт свернул в соответствующий ход.
Каждый санузел здесь был больше многих городских квартир, мраморный, белоснежный. Воздух там пах яблоками. Артур пошатнулся и чуть не упал, когда Герт отпустил его, но регулятор этого ожидал. Он подхватил Артура, подвёл его к унитазу и помог сделать что надо. Потом Артур сел. Он сидел на толчке со спущенными штанами. Герт держал его за плечо.
— Уйди, — сказал Артур.
— Упадёшь.
Артур сжал губы.
— Я тебя уже всяко видел, — сказал Герт.
Артур смотрел на него с ненавистью. Герту стало страшно.
— Погоди, — сказал он. — Обопрись-ка о стену…
Он оставил Артура, удостоверился, что тот не падает, передвинул одну из тумбочек ему под руку и вышел. Ждал довольно долго, рассматривая резные узоры на тёмных дубовых панелях, слушал шелест спущенного бачка и поколачивал кулаком о ладонь.
Когда он вернулся в уборную, Артур уже успел подтянуть штаны и сидел, вцепившись в тумбочку рукой. Чуть позже, в спальне он так же сжимал край пледа, которым Герт укрыл его, уложив в постель. Материя скрадывала угловатость, худое тело Артура казалось изысканно стройным, юным. Это вызвало новый прилив желания. Герт сел рядом. Артур вжал голову в подушку.
— Не беспокойся, я не трону, если ты не хочешь, — сказал Герт. — Расскажешь всё-таки, что случилось?
— Где валерьянка? — спросил Артур.
— А. Забыл…
Герт отыскал в тумбочке пузырёк и накапал двадцать капель на кубик сахара. Приподнял голову Артура и угостил его этим кубиком.
— Спасибо, — сказал Артур.
Сахар блестел у него на губах. Герт склонился и припал к ним своими. Сладко. Он целовал Артура настойчиво, ласкал языком и губами, пытаясь передать ему свою страсть. Но Артур повернул лицо в сторону и сказал:
— Не надо. Ты у меня энергию тянешь.
— Да ну…
Герт стал целовать его шею, ключицы, впадинку под горлом, вдыхая любимый запах, почти не соображая, что делает. Всё его существо охватил острый голод, потребность и жажда близости, словно манящая пропасть. Остановиться Герт уже не мог и не сожалел об этом. Рука нырнула под плед, под резинку штанов, и — …
— Ох…
— Тебе нравится? — спросил Герт.
— Не надо, — прошептал Артур, но его плоть под пальцами Герта говорила совсем другое.
— Тебе нравится.
Он отбросил плед в сторону, снял с Артура штаны и продолжил ласкать его, расстёгивая другой рукой свои джинсы.
— Я тебе сделаю хорошо. Как всегда. Лучше.
— Нет. Ты убьёшь меня…
— Ха!
Герт стянул рубашку, бросил на пол. Артур лежал навзничь, зажмурившись, и на лице его были тоска и мука. Герт осклабился, влез на кровать и наклонился над ним. Он целовал Артуру живот и бёдра, а потом взял его в рот.
— О боже, — сказал Артур. Он кусал губы, глухо стонал. Член у него стоял, как кол. Герт страстно ласкал трепещущую плоть губами и языком.
— Господи…
Герт торжествовал. Он приподнял и раздвинул ноги Артура, оторвался от него, чувствуя, что уже немного осталось, и передвинулся вверх, помещая свои колени между его бёдер.
— Ничего не делай, просто лежи. Расслабься. Никаких усилий. Я справлюсь сам.
…Потом Артур вскрикнул. Опять и опять. Герт тоже кричал и стонал, вонзившись в него и раскачиваясь в диком ритме.
— Артур! Сволочь! Обманщик! Ты маг! Прости! Я люблю тебя!..
Язык заплетался, Герт уже не соображал, что говорит, и говорил то, что чувствовал. Он крепко держал Артура за плечи, навис над ним и обладал им, как брал женщин — лицом к лицу, сверху вниз, держа добычу совершенно в своей власти. Артур кончил через минуту, семя его текло у Герта по животу, подстёгивая его похоть. Напряжение было невыносимо. Исторгнув семя, Герт испытал облегчение и блаженство, но до конца ему было ещё далеко, он лишь слегка сбавил ритм. Что это, блеснула на периферии мысль, я будто не трахался целый год!.. А Артур умолял:
