Алекс Клемешье - По Иному этапу
Кстати, не допускать стычек между инициированными Светлыми и Темными уголовниками также было заботой Надзоров. Не магических стычек, невозможных по причине наложенных заклятий, а самых обычных, с мордобоем и членовредительством. Их — Светлых и Темных — даже в разные бараки селили. Во избежание.
И вот при всем при этом — четыре трупа на вверенной территории, ограниченной высоченным забором с колючей проволокой и следящими амулетами. Три Темных мага и один Светлый. Убиты и мгновенно развеяны в Сумраке воздействием третьего уровня. Все четверо — одновременно и в одном месте, буквально на одном пятачке.
Выезжая из конторы в колонию, Угорь был искренне уверен в том, что решить все вопросы он успеет до обеда, максимум — до вечера. Однако чем дольше он изучал материалы, тем более запутанным казалось дело. Вернее, информации, задокументированной и подшитой в папку, было столько, что приходилось изрядно напрягать извилины, сортируя факты, имеющие значение для расследования и не имеющие такового. В итоге Евгений натурально запарился и вышел подышать свежим воздухом.
Денек стоял такой, что дух захватывало: яркое солнце слепило глаза; сияла белизной, искрилась, переливалась, хрустела морозом сибирская зима. Отсюда, с высокого крыльца административного здания, Угрю была видна значительная часть территории жилой зоны — разделенные решетками локальные сектора, вычищенные площадки для прогулок, тщательно выметенные дорожки, приземистые одноэтажные бараки со свисающими с крыш мохнами снега. И такая тишина, такой покой вокруг, будто и не зона тут вовсе, а лыжная база, замершая в ожидании наплыва спортсменов. Впрочем, стоило глянуть сквозь Сумрак — все становилось на свои места. Эмоции тысяч заключенных захламили первый слой темными сгустками, бараки напоминали гигантские синие сугробы — так густо их покрывал мох, единственный постоянный обитатель Сумрака. Озлобленность и отчаяние пропитывали здесь каждое строение, каждую вещь, каждый квадратный метр.
Угорь сокрушенно качнул головой, затем втянул носом морозный воздух, потянулся.
— Степанов, вы зачем прячетесь? — вдруг спросил он вслух. — Что за детский сад? Выходите!
Светлый надзорный и впрямь появился из-за угла здания.
— Я не прячусь! — с обидой ответил он. — Просто не хотел вам мешать. Вы ведь размышляете…
Он казался неплохим парнем — интеллигентного вида, приветливый, деловитый, форма на нем ладно сидит… Надзорным полагалось иметь отдельные кабинеты на территории колонии и одно общее помещение снаружи. Снаружи — в том же здании, куда уже отбывшие срок заключенные заходили за своими документами и за сберкнижкой с заработанными за время отсидки деньгами. Здесь же сотрудники тюремных Надзоров ставили Иным метки — дескать, да, сидел, был инициирован, освободился, подлежит обязательной регистрации и временному курированию Дозоров по месту пребывания.
Ну а свой кабинет, находящийся внутри зоны и предназначенный для личных бесед и занятий с зэками, Степанов без раздумий уступил следователю. А сам, значит, за углом прячется… точнее, старается не мешать. Евгений глянул сквозь Сумрак: ну да, все верно — за скромностью, приветливостью и деловитостью скрываются стыд и чувство вины. Недоглядел, не предотвратил, не спас… Каково это — не уберечь того, за кого ты в ответе?
— Расскажите мне про Горина, — попросил Угорь и тут же замахал руками: — Только вот не надо протокольными словами! В бумажках я уже покопался. Вы мне нормальными, человеческими словами опишите, каким он был.
Степанов помолчал минутку, затем сделал знак рукой — давайте, мол, пройдемся.
— Вас, наверное, ввели в курс, — неторопливо начал он, — наша зона — черной масти. В красных зонах жизнь ведется по распорядку, всем заправляет начальство колонии, а порядки на местах устанавливают «активисты»[2]. Черная зона живет по воровским законам, по понятиям, и вор тут — вовсе не крадун, попавшийся на грабеже, не карманник и не медвежатник. Вор — это высшее звание преступного мира, человек, чей авторитет непререкаем для большинства уголовников, будь то блатные[3], понты колотящие, беспредельщики, «мужики» и представители прочих сословий. Для настоящего вора — лучше перо в бок, нежели сделка с вертухаем[4]. А вы же знаете: тюремные Надзоры существуют в зонах под маской особых отделов, мы для обычных заключенных — такие же представители госаппарата, как следаки, опера, прокуроры и вертухаи. А Горыныч… извиняюсь, Горин — он был как раз настоящим вором. То есть представляете, да? Ему через многое пришлось переступить, прежде чем начать общаться со мною. А мне, соответственно, пришлось долгое время вести подготовительную работу, чтобы он наконец научился доверять. Не только мне — вообще Светлым.
— Слу-ушайте, а как так получилось, что настоящий вор, криминальный авторитет, и вдруг — потенциальный Светлый? Давно вы вообще его разглядели? Давно инициировали?
Степанов усмехнулся.
— Ну да, условия на зоне еще те. Состояние угнетенное, положительным эмоциям проявиться шансов практически нет. — Надзорный один в один проговаривал то, о чем минутами ранее думал сам Евгений. — У нас своя специфика, свои хитрости в работе с потенциальными. Тут важен целый комплекс, стечение обстоятельств. Например, письмо хорошее арестант из дома получил, фильм смешной в кинозале крутили, сигареты в тюремный лабаз завезли не отсыревшие, чифир удалось заварить знатный… Пытаемся играть вот на таких мелких радостях. А Горин, ко всему прочему, на момент инициации был «смотрящим» — ну, вроде как воры на сходняке его старшим в бараке назначили. Следил за порядком, разъяснял понятия, решал спорные вопросы. Мужиком-то он был рассудительным, с каким-то таким… обостренным, что ли, чувством справедливости. И тут как раз ему пришлось сложную ситуацию разруливать. В общем, чтобы совсем уж в дебри не лезть: рассудил он спорщиков по понятиям, все правильно сделал, ну и по такому поводу испытывал гордость…
— Вот тут-то вы и подоспели!
— Ну да, подоспел… — Степанов, переживая, помолчал. — Это год назад было. Из «смотрящих» его тут же убрали. Мы-то свое общение с ним не афишировали, понятное дело, но здешние Темные не дремлют. Почуяли, что Горин стал Светлым Иным, — добились его перевода в другой барак, где в основном «мужики» живут. Подальше от блатных, короче.
— А обычные заключенные как к Светлым относятся? — заинтересовался Угорь. — Ведь Иным здесь пользоваться магией нельзя, значит, симпатии с антипатиями внушить братве получится только самым традиционным способом!
— Верно, — согласился Степанов и пожал плечами, — только вы же знаете, что все Иные сами по себе обладают определенным шармом, тут никакого дополнительного воздействия не требуется. Горина и до инициации уважали, и после отношение к нему мало изменилось. А вообще — вы бы лучше Саньку на этот счет расспросили.
— Санька, я так понимаю, это тот самый единственный Светлый Иной, который сейчас остался на зоне?
— Ну да, сосед… — Степанов на мгновение нахмурился и тут же поправился: — Бывший сосед Горина по нарам. Хороший парнишка, сюда совершенно напрасно попал…
Не в первый раз уже за время разговора чудилась Угрю в голосе надзорного тоска. Вот и сейчас — сказал «совершенно напрасно», а у самого интонация сказанному не соответствует. Переживал Степанов, томился, накручивал себя постоянно — дескать, а все ли я сделал, что мог? И речь тут, наверное, шла не только о страшном позавчерашнем инциденте, но и о работе тюремного Надзора вообще. Вот вверена тебе колония на полторы тысячи человек, и находятся в ней семеро потенциальных Иных, и от твоих действий в большой степени зависит то, Светлыми они станут или Темными, выйдут они отсюда действительно перевоспитавшимися, достойными членами общества, или их преступная сущность вопреки твоим стараниям окажется подкреплена и усилена недоступными обычным людям возможностями. Может, ты плохо старался? Может, если бы вовремя нашел правильный подход, Светлых в колонии было бы еще больше? И ведь невдомек этому интеллигентному перфекционисту, что соотношение два к пяти — это уже настоящее достижение, потому что обычно количественная разница между Светлыми и Темными куда больше. Угорь подозревал, что существуют тюрьмы и колонии, где Светлых нет вообще.
Нужно было как-то разболтать Степанова, не дать ему окончательно закрыться в скорлупе из самобичевания.
— Слу-ушайте, а ведь вон там — это же место преступления, верно?
— Да, это клуб.
— Мы можем сейчас туда зайти? — оживился Угорь. — Пустят?
— Пустят, конечно, — вежливо улыбнулся Степанов. — Там сейчас никого. Собственно, с тех самых пор клуб закрыт. До окончания расследования.
— Ну, пойдемте, пойдемте! — поторопил Евгений. — Я осмотрюсь, а вы мне пока расскажете о Темных. Что, действительно они всей зоной заправляют?
