Мария Артемьева - Темная сторона Москвы
— Агласия Тенькова, — голос экскурсовода звучал теперь гулко, будто раздавался не под открытым небом кладбища, а из глубины какого-то свода. И вдруг справа — детский голос:
— Мама?
Леонид Сергеевич оглянулся, но никого не увидел. Что-то вцепилось в него изнутри и потянуло тягостно и страшно. Так бывает, когда душа человеческая испытывает всепобеждающую неизбывную тоску.
— Агласия Тенькова, — заколотился в голове голос Ромы, — жила когда-то в Замоскворечье. В слободе, где селились по большей части староверы. Москва была тогда деревянным городом…
Левашов перестал сознавать себя. Впав в оцепенелое беспамятство, он слышал разные голоса и видел незнакомых ему людей, улавливал обрывки чужих разговоров. Все вокруг было незнакомо, но в то же время и понятно, и узнаваемо…
Это был странный гипнотический театр: все, что ему представлялось, виделось будто сквозь хлипкую грязную завесу, а время от времени она растворялась, расплываясь радужным пятном, отчего Левашов испытывал мучительную дурноту. И только взгляд каменного ангела, преследуя его тяжким укором, оставался неизменно тверд.
Левашов увидел старинную московскую слободу — широкую разъезженную телегами улицу с крепкими деревянными теремами по обеим сторонам, огороженными мощными частоколами глухих заборов. Самый высокий среди них — дом богатого купца Спешнева.
В могучих воротах — прямой как палка старик с насупленными вечно бровями — сам Спешнев. Богатство его огромно, но он копейки не потратит ради удовольствий. Деньги обязаны работать, и всякий человек, бедный ли, богатый, обязан трудиться с раннего утра до вечерней зари. Ибо развлечения все от лукавого. Враг рода человеческого только и подстрекает людей на праздность, чтобы уловить в свои сети неопытных. Спешнев — старовер.
Он пользуется уважением среди других купцов. У старика крутой нрав, считают соседи, но он добродетелен. Его побаиваются все бездельники, пьяницы-никчемушники и проходимцы. Спешнев никому не дает спуску. Ему доверяют порядочные и обеспеченные люди — поскольку слово сурового купца тверже и надежнее стали.
Жена Спешнева давно умерла. Богатый вдовец сам растил и воспитывал троих детей — дочерей и сына.
Но сын, вместо того чтобы, подрастая, батюшке в делах помогать, одних только забав по кабакам искал. И нашел на пьяную голову. Как-то влез в чужую драку и погиб от ножа лихого человека. Старшая дочка выросла молчуньей; сильно грустила об умершей матери. А однажды уехала на богомолье и передумала возвращаться. Послала отцу покаянное письмо да так и осталась при Белозерском монастыре послушницей, рассчитывая закончить свою жизнь черной монахиней.
С младшей дочерью Спешнева, Агласией, и вовсе нехорошо вышло. Пока старик, мечтая о продолжении фамилии, придирчиво выбирал достойного жениха для дочки — богатого чтоб и знатного родом — девушка влюбилась в своего сверстника, молодого соседа с той же улицы, Ивана Тенькова.
Они вдвоем все переглядывались, пока строгий старик делами занимался. Идет по улице Иван — Агласия уже в окошке его стережет. Глаза не завяжешь, улыбку не удержишь, чистую радость в сердце не спрячешь.
Иван Теньков, хоть по богатству до Спешнева не дотягивал, но был не из шелапутных, свой капитал имел, и в Бога и его заповеди глубоко веровал. Честь по чести посватался он к Агласии.
Но старик взбеленился.
— Никакого Ивана Тенькова, голодранца, знать не знаю и видеть в своем доме не желаю!
Прогнал парня, даже и разговаривать не стал. «Не нужны мне за приданым охотники». Еще и насмеялся над молодым соседом.
Агласия, узнав о случившемся, на отца впервые в жизни разгневалась. Несправедливым показался ей поступок старика. Да и разве богатство — главное? «Как же может батюшка в Бога веровать и богатства требовать? — не понимала девушка. — Все в руках Божьих. Сегодня есть богатство, а завтра — глядь, и нет его. А любовь в сердце человека, и ее никак не отнять».
Вполне разумное, казалось ей, рассуждение. Решилась с отцом поговорить. Вдруг да удастся умолить батюшку?
Только зря она на батюшкину доброту понадеялась. Едва заикнулась об Иване, о семейном с ним счастье, ей мечтавшемся, как старик впал в помрачение ума.
— Ежели ты такая дура, неустроенная, что голодранцу веришь, так и тебя знать не хочу! — бушевал Спешнев. Злобные его крики сотрясали дом; вся улица их слышала. Агласия заплакала, но слезы старика не смягчили. Напротив: увидав, как убивается дочка по молодому парню, разъярился Спешнев и, совершенно ополоумев, набросился на девушку с побоями: — Не моя ты дочь, и приданого тебе никакого не дам! Босиком отсюда пойдешь!.
И впрямь — выгнал родную дочь на улицу, не позволив с собой даже узелочка с вещами прихватить.
Стояла она у запертых ворот и рыдала. Старик всем слугам строго-настрого запретил пускать ее обратно. Надеялась Агласия, что батюшка еще опомнится, просила, молила, звала. До самого вечера.
Соседи, даже самые из них злосердечные, и те не могли понять — за что Спешнев так с дочерью обошелся, за что опозорил сироту?
Однако Иван Теньков не приданого спешневского искал, а любил Агласию искренне и всей душой. Пришлось нарушить батюшкину волю и без благословления под венец идти, но все же Агласия была счастлива, хоть и вышла за Ивана полной бесприданницей.
Обвенчавшись по церковному закону, как положено, поселились молодые в новой просторной избе с двориком и огородцем. У Ивана на тот момент родители уже умерли, и он сам себе хозяин был, сам дела вел.
Поначалу жизнь их складывалась счастливо и безоблачно.
Иван Теньков торговал, семейное богатство приумножал. Жена дом держала, очаг берегла. Один за другим родились у них трое сыновей и дочка. Домик становился им мал и тесноват, зато радости в семье прибывало.
Но тут пришла беда, откуда не ждали: компаньон Ивана подвел в торговых делах. И получилось так, что повис на Иване долг с процентами. Проценты росли не по-божески, а вдруг заплатить весь долг и освободиться от бремени не хватало капиталу.
— Может, отца попросить? — предложила мужу Агласия. Но и сама от мысли такой отмахнулась: какое там!
— Облает, а денег не даст, — сказал Иван. Агласия кивнула.
Она, конечно, надеялась, что отец с годами смягчится: смирится ради внучат. Но уж очень был тяжел характером старик Спешнев. Со временем только жесточе делался.
Иван, однако, не унывал. Решился он на отчаянность: поехать с коммерцией за границу. Тогда уж, если его предприятие удастся, не только долговое ярмо с себя сбросит, но и с большой прибылью сверх того вернется. Риск велик, но ради настоящей прибыли стоит и рискнуть. К тому же другого выхода из семейной беды Иван Теньков не видел.
Отправляясь в дорогу, наказал жене — раньше, чем через год, домой его не ждать, себя и детей беречь.
Агласия и дети плакали, провожая кормильца, — будто чуяли, что неладно рисковое дело окончится.
Не вернулся Иван через год. Не вернулся и через два. И через три. И еще через полгода… А тем временем Агласия с детьми в нужду впали. Соседи и друзья, как могли, помогали соломенной, при живом муже, вдовице, но у каждого свои голодные рты по лавкам.
Волей-неволей пришлось Агласии идти на поклон к отцу, просить батюшку о милости.
Старик Спешнев, узнав, что случилось с дочерью и внуками, как будто даже обрадовался.
— Видишь, что бывает от ослушания? — сказал он Агласии. — Это тебе Божья кара за то, что отца обидела!
Подумал и торжественно свое решение объявил:
— Тебя, своевольную дочь, нищенку и голодранку, в дом не возьму. А внуков — долг обязывает. Малютки ни в чем предо мной не виноваты. Их прокормлю, и одену, и обучу всему, что положено. И наследниками сделаю. В своей вере достойно воспитаю.
Агласия и не ждала от батюшки такого великодушия. Заблестели глаза ее от слез, кинулась она отцову руку целовать, благодарить. Но Спешнев руку отдернул. И добавил:
— С одним-единственным условием: ни тебя, ни мужа твоего, если когда и вернется, на своем пороге чтобы не видал больше! Ты из моей воли вышла — вот и живи сама, как знаешь. И о детях навсегда забудь. Отныне они мои.
У Агласии в глазах потемнело. Да и какая мать сумела б равнодушно снести подобный приговор? Рыдая, упала она отцу в ноги. Стала уговаривать, просить, умолять. Дети, видя слезы матери, перепугались, прижались друг к дружке, словно воробьи под застрехой в зимнюю стужу.
Но Спешнев остался непреклонен.
— Когда камень заплачет — тогда, может, тебя и прощу. Тогда и детей своих увидишь! — и надменно застыл на высоком богатом крыльце, словно неживой истукан.
Ушла Агласия от отца ни с чем. Черная от горя, страшная, молчаливая. Все, что можно было в доме продать из вещей, она уже продала. Нанималась на временные работы, когда удавалось, за кусок хлеба. Ходила по церковным дворам, милостыню просила. И все думала что-то про себя, какие-то мысли вертела в голове… Только на четверых ребятишек, сколько ни думай, мыслей для прокорма не хватит.
