Нэнси Холдер - Крестовый поход
— А вот папа… — начала Хеда, потом посмотрела на дверь и понизила голос, — …он говорит, что они избавляются только от людей, которые на них нападают.
— От таких, как я, — сказала Дженн. — Знаю, он рассвирепел, когда бабушка Эстер позвонила отцу Хуану, чтобы тот сообщил мне, что папа Че умер. Он ненавидит меня.
— Нет, это не так, — Хеда снова посмотрела на закрытую дверь и обняла руками колени. — Он просто не верит в то, что ты делаешь, но он тебя любит. Он и бабушку любит и даже… папу Че.
Дженн вспомнила, как она подслушивала споры отца с его родителями, чаще с папой Че, чем с бабушкой Эстер. Дед с бабушкой находились на нелегальном положении давно, еще не родился ее отец, они то и дело меняли место жительства, скрывались, словно бежали из тюрьмы и пытались ускользнуть от ищеек. Отец ненавидел такую жизнь — он до сих пор наизусть помнил все фальшивые имена, на которые ему приходилось отзываться. А после пары стаканов вина заводил песенку о том, как его учили лгать, что они, мол, приехали из Мексики, где отец его якобы работал в газовой компании, что он учился там в какой-то школе и что бумаги его пересылались по почте и где-то затерялись.
Всякий раз, стоило ему немного привыкнуть к новой школе, завести друзей, вступить в футбольную команду или влюбиться, товарищи-подпольщики предупреждали Че, что правительственные ищейки снова взяли его след… и Лейтнеры посреди ночи спешно покидали город. Когда отцу исполнилось восемнадцать лет, он отказался бегать по стране с места на место.
Но вот что странно, родителей его так никто и не пришел арестовывать… никто вообще не приходил, пока великий Че Лейтнер не умер.
Иногда Дженн думала, уж не этот ли факт озлобил отца еще больше, ведь этот бесконечный бег по стране оказался ненужным, впустую. Интересно, что он подумал про тех людей на кладбище?
Дженн села на кровати и отхлебнула у Хеды лимонада. В глазах ее маленькой сестренки стояли слезы.
— Ты должна хотя бы попробовать заставить его понять, как на самом деле опасны вампиры, — сказала она.
Хеда запустила пальцы в густые волосы.
— Как же, станет он меня слушать! Я же для него еще маленькая. Разве может ребенок что-нибудь понимать? Ты — совсем другое дело, ты умная. — Она взяла Дженн за руку. — Ты должна взять меня с собой.
Дженн слегка пожала ей руку.
— У тебя хоть паспорт есть?
Хеда нахмурилась.
— Нет. Но я думала, что у вас там могут сделать для меня какое-нибудь разрешение, приглашение… что-нибудь в этом роде.
А что, отец Хуан действительно мог бы это сделать. Или нет? Придется поговорить с ним еще раз. Но увозить Хеду из страны против воли родителей… наверное, это было бы слишком.
Но в мире все и так слишком. Война изменила все.
— Надо заставить папу нас выслушать, — Дженн застелила покрывалом кровать. — Он относится к тебе так же, как папа Че в свое время относился к нему, понимаешь? Решает все за тебя на основе своих убеждений; он боится всего и заставляет тебя тоже жить в страхе.
— Только мы ни от кого не прячемся и никуда не бежим, хотя и должны бы. Дело уже идет о жизни и смерти.
«Да уж, тут тебе трудно возразить», — сердито подумала Дженн.
Она легла на застеленную кровать и уставилась в потолок. Мозг ее лихорадочно работал, ее мысли сейчас были в Испании, она думала о ребятах из отряда. У Хеды крыша поедет, когда она познакомится с Антонио. Если это случится, конечно. Улыбаясь, она задремала, хотя по-настоящему так и не заснула. Сна не было ни в одном глазу, день выдался уж очень беспокойный, она чувствовала себя, как рыба, выброшенная на берег. Да-да, теперь ее дом — Саламанка.
— А какая она? — спросила Хеда, возвращая ее к реальности.
— Кто «она»?
— Академия.
Дженн вздохнула.
— Но ты же смотрела все эти фильмы, про учебные лагеря для новобранцев.
— Там тоже все так?
— Только хуже, — ответила Дженн.
— Зачем же ты пошла туда?
— Чтобы занять свое место под Солнцем.
В темноте прошелестела подушка и шлепнулась прямо ей на голову. К счастью, Дженн была готова к такому обороту. Приглушенно засмеявшись, она швырнула ее обратно.
Дженн немного перестаралась: Хеда так и хрюкнула от мощного удара подушки. Н-да, надо рассчитывать свои силы, перед ней не вампир, а родная сестренка. Но та засмеялась, и показалось, впрочем, совсем ненадолго, что последние несколько лет были всего лишь дурацким кошмарным сном. Как хорошо было им в детстве, когда они вот так по ночам не спали, лежали и разговаривали в постелях шепотом, чтобы не разбудить родителей!
Они так много тогда мечтали о будущем. Дженн помнила бесконечные разговоры о том, как будут встречаться на вечерах выпускников, о рождественских подарках, о том, как они выйдут замуж.
«И о первой брачной ночи, конечно».
Перед мысленным взором ее возникло лицо Антонио. Господи, это же чистое безумие! Ведь он вампир.
— Нет, серьезно, зачем? — снова спросила Хеда, отвлекая ее от своих мыслей.
Дженн заморгала, пытаясь вспомнить, о чем они говорили.
— Зачем ты пошла в Академию?
— Да много было причин. Все казалось таким героическим, романтичным. Кажется, хотелось быть похожей на папу Че и бабушку, изменить мир или хотя бы спасти его, — мрачно улыбнулась она. — Было совсем плевать, что папа злится.
— Он очень тебя любит, очень, — снова сказала Хеда.
Дженн повернулась к ней.
— У него странный способ демонстрировать мне свою любовь.
— Однажды он сказал мне, что ты ничего не боишься.
Потрясенная Дженн подавила желание безумно рассмеяться. «Ничего не боюсь? Я?»
Действительно, какая чушь! Она — сгусток всяческих страхов.
— Папа считает, что страх — это хорошо, — ответила Дженн. — Страх удерживает нас от совершения поступков, опасных для нас. Можно сказать, сохраняет нам жизнь.
— Надо же, именно так он и говорит, слово в слово.
Хеда взбила свою подушку.
— А чему вас обучают в Академии? А форма у вас есть? А как вы живете, в одной комнате с парнями или нет? Как ты к этому относишься? А интересные парни есть?
Дженн вздохнула. Она надеялась как следует выспаться, но, похоже, звезды расположились сегодня иначе.
Был понедельник, и отец на поезде отправился на работу в Сан-Франциско: он работал инженером программного обеспечения. У матери когда-то была собственная художественная галерея, но в конце войны ее закрыли, потому что кое-какие выставленные там холсты были признаны «подстрекательскими». В защиту галереи были протесты, но ненадолго, у людей оказались дела более неотложные, чем защита чьего-то там «модного бизнеса», как назвал это один местный политик.
Теперь она работает волонтером, разносит еду лежачим больным, многие из которых были ранены в драках с вампирами. Отец Дженн жену не одобряет; ему кажется, что она опять ведет себя «провокационно». Уж если хочет кому-то помогать, могла бы найти других нуждающихся, не столь «политически неблагонадежных».
Она попросила девочек провести денек вместе, сходить с ней кое-куда, и Дженн с радостью согласилась, ей хотелось побыть с мамой, а заодно убедиться, что той ничто не угрожает. Хеде в школе тоже разрешили пропустить денек. Улицы были обклеены плакатами, в основном рекламирующими деятельность групп «Давай потолкуем» и предупреждающими о необходимости соблюдать комендантский час. Солдаты в форме цвета хаки и с автоматами строго посматривали на пешеходов и проезжающие машины. Правительство Соединенных Штатов теперь сотрудничало с прежним врагом, и официально утверждалось, что после заключения перемирия две равноправные расы живых существ, вампиров и людей, живут наконец в согласии. Но у руля власти стояли люди, по существу являющиеся вампирскими прихвостнями и лакеями, они поддерживали хрупкий мир, пока их хозяева оставались в тени, но на самом деле все это было большим обманом. Поговаривали, что Соломон посулил новому президенту сделать его вампиром, если он протолкнет новый законопроект, согласно которому любое вторжение в вампирово логово, когда хозяин отсыпается после ночных похождений, должно считаться весьма серьезным правонарушением.
Остановившись на красный свет, Дженн обменялась взглядом с солдатом: он был не намного старше ее самой, и глаза его казались апатичными и злыми. Это все дело рук Проклятых. Боже, как она их ненавидит!
Начался дождь; около полудня мать Дженн пыталась дозвониться до мужа, хотела спросить, не хочет ли он, чтоб она подбросила, его и тогда ему не пришлось бы трястись в поезде. Но он почему-то не брал трубку, и это было странно; мама очень нервничала. Она явно испугалась, стала говорить как-то торопливо, глотала слова, лепетала что-то невнятное, и Дженн с облегчением вздохнула, когда пришло время ехать домой.
