Нэнси Холдер - Крестовый поход
— Приготовьтесь. К вам идет сам Великий Инквизитор.
Он перекрестился, и его изможденное лицо побледнело.
— А у, Dios те guarda,[13] — прошептала она, не в силах сделать то же самое.
Руки ее были схвачены цепью, прикрепленной к ржавому кольцу посередине пола. Она попыталась встать на колени, ее запачканная рубашка из небеленой ткани задралась, открывая колени. Она дернулась, стражник хотел было ей помочь, но, услышав эхо шагов в коридоре, отдернул руки.
Дрожа от страха, она со стоном снова упала на больное бедро. Звук шагов раздавался все ближе; она дернула головой, длинные черные волосы запутались в ее пальцах.
— Прости меня, — зашептал молодой человек, — если бы я мог помочь…
От него вкусно пахло чесноком и мясом. Если бы не эти цепи, она бы набросилась на него и съела. Она не помнила, когда ела в последний раз. От голода у нее мутился разум.
— Идет, — сказал стражник.
Он вытащил из кармана ключ и уставился на него. Руки его были все в язвах и волдырях, то ли в ожогах, то ли от мороза.
— Если бы я мог, я бы, поверьте…
— О, пожалуйста, рог favor,[14] уведите меня отсюда! Спасите меня!
Она бросилась к нему, схватила за руки. Ключ упал на солому, и она ощупью принялась искать его. В голове ее роились фантастические мысли, как она найдет ключ, как отомкнет запор и побежит по коридору к камерам, где сидит ее бедная мать с детьми, потом к старшим братьям и сестре, Марии-Луизе…
Раскрыв рот, стражник упал на колени рядом. Она похолодела, и тень Торквемады, Великого Инквизитора Испании упала на нее как сеть, сплетенная из обжигающе холодного железа. Руки ее замерли; она знала, что ключ все еще где-то здесь, но теперь это просто бесполезный кусок металла, и ничего больше.
Поговаривали, что Торквемада способен читать мысли своих заключенных, способен заставить их говорить правду, ломая волю, а правда заключалась в том, что они колдуны и ведьмы, богохульники и евреи, которые только прикидывались, что обратились в христианство.
Как, например, эта Аврора и вся ее семейка.
Сама королева Изабелла призвала Томаса де Торквемаду и благословила на террор, превознося его за усердие до небес. Отец Авроры выступал против арестов, вынужденных признаний и публичных казней, он заявлял, что, по его собственному разумению, Бог — это прежде всего любовь. И за то, что он осмелился подвергнуть сомнению мудрость королевы и методы слуги Божьего, Торквемады, Диего Абрегон был объявлен еретиком и брошен в тюрьму, а земли его прибрала к рукам Церковь. Но во время пыток он вскричал, моля о святом заступничестве не Деву Марию, а бога евреев. Был объявлен марраном,[15] евреем, который лишь притворялся, что принял истинную веру. Лжецом, который позорил город Толедо своими антихристовыми обычаями. Жену Диего и его детей насильно заставили видеть смерть его на костре, а потом бросили в Торквемадовы темницы.
А вот теперь Торквемада пришел за Авророй, старшей дочерью Диего.
— Mi hija,[16] — раздался низкий, глубокий голос.
Сердце Авроры часто забилось, рот заполнила горькая желчь. Этот самый голос, ужасный голос торжествующе звучал, когда ее бедного отца лизали языки пламени, это он предостерегал Сатану о том, что ряды его земных любимчиков поредели, что скоро кости Диего превратятся в пепел. Аврора попыталась проглотить горькую слюну и закашлялась.
Торквемада — это сущий демон, чудовище, сумасшедший.
— Оставь нас, — приказал он стражнику.
Тот вскочил на ноги и умчался прочь, оставив Аврору одну лицом к лицу с Великим Инквизитором.
Ключ все еще валялся где-то в соломе. Он все еще здесь. Ах, если бы найти его, воткнуть ему в глаз, перервать ему горло…
— Подними голову, дочь моя, — вкрадчиво сказал он. — Не бойся меня.
Аврора громко всхлипнула.
— Как же мне вас не бояться?
— Только виновный нуждается в страхе Божием. А если ты невиновна…
«Виновна в том, что я еврейка? Виновна в том, что я люблю свою веру и свои обычаи?»
Она продолжала сидеть с опущенной головой, и слезы катились по ее щекам. Вдруг что-то больно ударило ее по тыльной стороне правой ладони. Маленькое, красивое распятие, отделанное рубинами посередине в честь крови Христовой — это ее распятие; ожерелье, на котором оно висело, она отдала одному из стражников, чтобы он принес ей новости о матери.
— Я возвращаю его тебе, — сказал он. — Его отобрали у тебя по ошибке.
Она сжала крест в ладони. Был ли это акт великодушия? Неужели всемогущий Бог смягчил сердце Торквемады?
Она набралась смелости и подняла голову. За спиной Великого Инквизитора на стене горел факел, и ей плохо было видно его лицо. На нем был черный плащ с капюшоном с белой накидкой на плечах. Скрытое в темноте удлиненное лицо его словно плавало перед ней, но из складок капюшона глаза его сверкали так, словно внутри у него пылало адское пламя. Вдруг он улыбнулся. Зубы у него черные и неровные, а голова похожа на голый череп. Сердце ее испуганно замерло.
— Его взяли у тебя по ошибке, потому что тебе сообщили, что мать твоя все еще жива, — закончил он.
Ей стало нечем дышать. В голове не осталось ни единой мысли, тело обмерло и больше ничего не чувствовало.
Она смотрела на него во все глаза, пока он осенял ее крестным знамением своими пораженными артритом пальцами, похожими на когти демона. Она вдруг забыла о том, что умеет говорить. Могла только смотреть на него в немом ужасе.
— Твоя мать, как я, впрочем, и ожидал, призналась, что обратилась в христианство лишь формально. Что она, как и твой отец, приняла крещение в католическую веру лишь для того, чтобы уберечь семью, живущую за счет доходов с тучной толедской земли. Что Богу она молилась по-своему, по-еврейски, и сохраняла в доме свои еврейские обычаи и порядки.
— Нет, — проговорила Аврора.
Он хочет ее обмануть. Она не признается, не станет давать показания против собственной матери. Саталина Елена, ее красавица-мать, ее madre, возможно, еще жива.
— Она запрещала тебе в доме осенять себя крестным знамением. Она не позволяла тебе смешивать мясо с молоком. Ты никогда не ела свинины.
Аврора сжала пальцы, и острые ногти вонзились ей в ладони. Это все ложь. Ее мать часто ставила на стол свинину, и все слуги это видели. И все ее ели, молча прося Бога о прощении и прощая друг друга. Они молились, как истинные католики. И только по пятницам, в канун священной субботы, они позволяли себе отступление в сторону своей истинной веры: в доме зажигали свечи и один раз читали молитву Адонаи.[17] А потом продолжали жить — каждый час своей жизни — как христиане.
— Мы едим свинину, — сказала она. — Ради бога, принесите мне свинины, я умираю с голода.
Он не обратил на ее слова внимания.
— От Церкви не скроешься. Пятьдесят лет мы не спускали глаз с Абрегонов. С того самого еврейского восстания, которое пятьдесят лет назад возглавлял твой прадед…
Она покачала головой, еще больше уверенная в том, что он хочет запугать ее, добиться, чтобы она разоблачила членов своей семьи.
Вдруг Торквемада сунул руку в карман рясы и швырнул на солому горсть сверкающих, изящных золотых и серебряных крестиков. Всего восемь. Она узнала каждый из них. Те, что побольше, принадлежали трем ее братьям, а более тонкой работы — сестрам. И самый маленький, украшенный крохотными розочками, был крестик ее сестры Елизаветы, инфанты, которой было всего четыре годика.
— Осталась ты одна, — сказал он, опускаясь на колено рядом с ней и прислушиваясь к ее тяжелому дыханию. — Но всякая душа держит ответ перед Богом. Ты еще можешь спасти себя, дочь моя. С моей помощью.
Он положил ладонь ей на голову. Она не выдержала ее тяжести и упала лицом в солому, и сознание ее погрузилось во тьму.
— Он победит тебя, — раздался чей-то голос. — И ты умрешь в мучениях.
Аврора открыла глаза: кругом было темно. Она повернула голову; к щекам ее пристала мокрая солома. Рядом с ней сидел какой-то мужчина. Как и на Торквемаде, на нем была монашеская ряса с капюшоном. Он почти полностью сливался с темнотой, и вокруг него ходили тени, словно колыхалась темная вода и он был частью ее. Сощурив глаза, она попыталась разглядеть его черты, но тщетно.
— Buenas tardes,[18] — сказал незнакомец.
Голос его был низок и тих, она едва разбирала его слова.
— Не бойся, я не привидение.
— Рог Dios,[19] — невольно съежившись, прошептала она. — Пожалуйста, прошу вас, не делайте мне больно.
Наступило молчание. Потом незнакомец засмеялся.
— Теперь ты, наверное, подумала, что я — один из прихвостней Торквемадо.
У нее перехватило дыхание.
