Тим Ваггонер - Врезано в плоть (ЛП)
Но когда лохматый парень вернулся к своему занятию, Дэниэл учуял от него веяние смерти и понял, что, должно быть, произошло. Он подождал, пока братья не скроются из виду, и последовал за ними, стараясь не производить слишком много шума. Он снова почувствовал себя глупо, предпринимая такие предосторожности, но не знал, насколько острым стало у парня восприятие смерти, так что рисковать не хотел.
Он обнаружил искомое практически сразу. Изуродованное пулями тело собакоподобной твари оставляло за собой дорожку из капель крови, однако Дэниэла она не интересовала. Его внимание привлек другой след: черная волнистая линия колебалась сантиметрах в двух над землей – тонкая и слабая, словно чернила по воде. Дэниэл опустился на колени, чтобы лучше ее разглядеть. Она быстро таяла, и Дэниэл коснулся пальцем оставшейся части, пока не исчезла и она. Потом поднес палец, словно выпачканный сажей, к носу, обнюхал и сунул в рот. А когда через момент вытащил, палец был чистым.
Теперь Дэниэл знал наверняка, что произошло с младшим из братьев, и ничего хорошего в этом не было. По крайней мере, для парня. Что касается Дэниэла… он бы, наверное, получил от этой работы удовольствие.
Он поднялся и пошел вслед за братьями, перекраивая планы так, чтобы принять в расчет это непредвиденное, но не то чтобы неприятное обстоятельство.
***
Питер Мартинес сидел перед офисным компьютером и таращился на ряды данных на экране. Он не просматривал информацию – по меньшей мере, не так, как обычно. Он намеренно расфокусировал взгляд до того, что символы расплылись, а потом попытался расслабиться и позволить мыслям течь свободно. Эти данные он знал вдоль и поперек, попытался анализировать их с применением всех известных ему логических методов – но безуспешно. И вот сегодня он решил попробовать более творческий подход. Вместо того, чтобы упаковывать задачу в линейную форму, он решил попытаться дать волю воображению. В той же мере, в какой научные достижения являлись результатом пошаговых процессов, они рождались в итоге неожиданных всплесков озарения, тех самых пресловутых и разыскиваемых после «Эврика!» моментов. Сегодня Питер надеялся дождаться своего собственного момента.
Его офис не был ни особенно большим, ни впечатляющим. Если бы не табличка с его фамилией на стене снаружи, никто не догадался бы, что это офис генерального директора и директора по развитию «НюФлеш Биотек». Так что, учитывая, что находился офис в здании торгового центра, между бутербродной и бюро по выдаче водительских удостоверений, и работало в нем пять человек, включая самого Питера, смысла выпендриваться он не видел. Носил он красный пуловер с длинными рукавами и джинсы – одежда не дотягивала до корпоративного стиля, но Питера устраивала. Он был ученым, а не биржевым маклером. А еще он носил густую черную бороду: частично потому, что считал, что борода придает ему более интеллигентный – и залихватский – вид, но по большей части, чтобы спрятать шрамы от ожогов, покрывающие нижнюю правую часть его лица. «Бумажную работу» он делал виртуально, поэтому на столе кроме компьютера ничего не было. На полке позади стояло несколько книг, но он не дотрагивался до них черт знает сколько времени. На одной стене висел его докторский диплом, а на противоположной – постер в рамке: большое черно-белое фото Эйнштейна с высунутым языком. Постер был предназначен для того, чтобы напоминать Питеру не воспринимать все так серьезно, но сегодня он только раздражал. Он не мог позволить себе поддаться стрессу. Не в том случае, если хочет создать наилучшие условия для подсознательного прорыва. А прорыв ему был очень нужен.
Два года, семь месяцев, восемь дней. Вот сколько времени он сражался с этой конкретной проблемой и на данном этапе был готов попробовать практически что угодно. Финансовое состояние его компании было не особенно «устойчивым», как выражаются юридические лица, и если в скором времени он не продвинется в разработке новой формулы… Он прогнал эту мысль. Беспокоиться о деньгах – не лучший способ расслабиться. Глядя на экран, он начал дышать медленно и ровно, и вскоре почувствовал, как тело расслабляется в кресле.
Вот тогда-то и пришел он.
Зуд.
Все началось с правой лопатки – ощущение чуть сильнее, чем касание перышка. Его можно было проигнорировать. Но потом зуд распространился по всей спине, груди, вниз по правой руке, переполз на шею и правую половину лица, все усиливаясь, пока не начало казаться, что по коже карабкаются тысячи муравьев. Вот это Питер уже игнорировать не мог.
«Не чесаться», – прошептал он и вцепился пальцами в подлокотники. По давнему болезненному опыту он знал, что попытки почесаться не просто не прогонят зуд: не сдержавшись, он не сможет остановиться до тех пор, пока не оставит на коже кровоточащие борозды от ногтей. Но даже тогда зуд не исчезнет.
Питер знал, что для жертв огня вполне нормально испытывать подобный дискомфорт, даже если ожоги давно зажили и сформировалась рубцовая ткань. В его случае все произошло почти тридцать лет назад. Свои шрамы он получил в результате пожара в доме, когда отчим-идиот уснул на диване с сигаретой. Питер с матерью успели выбраться из огня вовремя, а вот отчим – нет. Мать тоже долго не протянула. Она скончалась по дороге в больницу – не от ожогов, хоть они были серьезные, а от сердечного приступа. Питеру тогда было всего одиннадцать. Но через двадцать семь лет и больше операций, чем он мог пересчитать, Зуд оставался таким же сильным, как и раньше.
Многочисленные доктора и специалисты, к которым он обращался за прошедшие годы, прописывали ему множество препаратов: лосьоны местного применения, чтобы растянуть рубцовую ткань, лосьоны против аллергии, крема от зуда (такие, как гидрокортизон) и крема-анальгетики (такие, как лидокаин). Не помогало ничего, кроме лидокаина, да и тот чуть-чуть. Он нашел только одно средство, приносящее облегчение, но последние его капли использовал пару дней назад. Он пытался связаться с поставщиком, но пока тот не отвечал ни на голосовые сообщения, ни на СМС. И если в самое ближайшее время он не выйдет на связь, Питер просто не знал…
Зазвонил телефон, и Питер подскочил от неожиданности. Он сорвал трубку и проговорил сквозь сжатые зубы:
– Проклятье, Эллисон! Я же говорил, что не хочу…
– Простите, мистер Мартинес. Я знаю, вы просили не беспокоить, но пришел мистер Диппель, и я подумала…
– Впустите, – он повесил трубку, не попрощавшись.
Питер не любил грубить секретарше, но ничего не мог с собой поделать. Когда Зуд вот так нападал, приходилось прилагать все усилия, чтобы не орать. Он вспомнил, что один доктор говорил, что хотя Зуд и реален, скорее всего, он не настолько силен, как кажется Питеру.
«Я уверен, что здесь работает соматический компонент», – сказал доктор.
Питер врачом не был, но он был биохимиком и знал чертовски хорошо, что на самом деле имеет в виду доктор. Психосоматический. В отличие от многих Питер знал, что психосоматические ощущения реальны, но вызваны скорее психическими процессами, чем болезнью или ранениями. Простейший пример – боль в животе, которую некоторые испытывают перед стрессовым событием, например, важным экзаменом или презентацией на работе. Питер понимал сказанное доктором, но это не означало, что он с ним соглашался.
Существует четкая взаимосвязь между людьми, испытывающими соматическую боль, и теми, кто страдает от посттравматического стрессового расстройства. Пожар, пережитый вами…
Петер затолкал воспоминания подальше.
Каждой клеткой своего существа, вплоть до субатомного уровня, он был уверен, что Зуд – всецело результат ужасных ранений, полученных в детстве, и не связан с его эмоциональным состоянием никак, никоим образом и вообще.
Обычно он бы вышел встретить Диппеля, но сейчас боялся, что если оторвет руки от подлокотников, то начнет впиваться ногтями в плоть и не сможет остановиться. Так что он сидел, вцепившись в кресло еще сильнее, и ждал. В дверь негромко постучали. Питер попытался сказать «Войдите», но получилось какое-то болезненное ворчание. Впрочем, смысл передать удалось. Дверь открылась, и вошел Конрад.
– Привет, Питер. Как всегда, рад тебя видеть. Пожалуйста, не вставай. Я вижу, что ты… пытаешься сосредоточиться.
Питера заново изумила сила присутствия Конрада. Каждый раз, когда Конрад входил в комнату, все словно притягивалось к нему. Внимание людей прежде всего. От него было чертовски трудно отвести взгляд. Даже моргнуть стоило усилия. Но более того, даже воздух стремился к нему, отчего в комнате становилось жарко и душно, а еще свет, и тогда Конрад оказывался под более ярким освещением, а остальное погружалось в тень. Как будто он обладал собственной силой притяжения, по природе своей как-то более медицинской, чем физической. Идея была смехотворной – Питер был ученым, черт побери! – но из головы не шла.
