Нэнси Холдер - Антология «Дракула»
— Черные бусы, — догадался он. — Ты знала, что они здесь есть.
Она рассмеялась и притянула его к себе.
— Это моя комната, — сказала она. — Ты привел меня ко мне домой.
Она не стала объяснять, да Ричард бы все равно и не понял того, как медленно возвращалась к ней память, пока он нес ее по коридору и по лестнице. Его рука касалась ее холодного тела и теряла собственное тепло, а все вопросы вылетели у него из головы. Он перевернулся, оказавшись сверху, и вошел в нее, а она протянула руки и обняла его, словно хотела поцеловать. Но когда голова Ричарда судорожно откинулась назад, ее губы с негромким стоном прижались к его шее.
Он так и не сообразил, что произошло, — острая боль от укуса только усиливала наслаждение, — так и не попытался помешать ей. И она выпила его кровь — всю, до последней капли. Сердце Ричарда сначала забилось сильней и отчетливей, потом все реже и тише, пока наконец совсем не остановилось.
Анжела оставила его в тишине ночи и с еще не высохшей кровью на губах выскочила из дома своей матери, чтобы вернуться туда, где она спала на постели из опавших листьев.
ДЖОЭЛ ЛЕЙН
Твой европейский сын
Джоэл Лейн — обладатель поэтической премии Эрика Грегори за 1993 год. Его рассказы печатались в различных антологиях и журналах, включая «The Best New Horror», «The Year's Best Horror Stories», «Darklands», «Little Deaths» и «Twists of the Tale». Побывал он и «писателем номера» журнала «The Urbanite». Сборник «Заземление и другие рассказы» вышел в издательстве «Egerton Press» в 1994 году и был удостоен Британской премии фэнтези.
«„Твой европейский сын“ — плод шести дней непрерывной работы, — признается автор. — Я хотел воспроизвести в современных декорациях отношения между Дракулой и Ренфилдом, двумя самыми значительными персонажами романа Стокера (вспомнит ли современный читатель, кто такой, например, Джонатан Харкер?), и выяснить, как графу удается быть одновременно и аутсайдером, и кем-то вроде крестного отца. Дракула символизирует Восточную Европу с ее причудливой смесью высокой культуры и склонности к насилию. Он не воплощение зла, но он явно преступник».
В природе Дракулы считать, что вампиры превосходят людей, и вот он начинает строить свою преступную империю…
Большие идеи каждого десятилетия пробираются в следующее — и выглядят там нелепо. Дальше они либо безвозвратно гибнут, либо обретают новую жизнь. Графический дизайн был одной из больших идей восьмидесятых: он всем был нужен, или всем казалось, что он им нужен. К концу девяностых заинтересованные отрасли промышленности уже выкачали из этой идеи все, что могли, и ей было больше нечем заработать себе на жизнь.
Спустя два года после окончания колледжа Ричард Рен был дизайнером-фрилансером и едва сводил концы с концами. После случайной встречи в убогом пабе в Тизли, неподалеку от дома, у него появилась возможность сменить род деятельности. Черный рынок. Автомобильные запчасти, офисное оборудование, комплектующие для компьютеров, стильные аксессуары, даже медицинские приборы, а также огромное количество медикаментов — все это должно же откуда-то поступать. Речь далеко не всегда о прямом грабеже. Частенько «жертва» бывает вовлечена в сделку и требует не только гарантий безопасности, но и своей доли. Нередко наемный работник обделывает свои делишки за спиной у работодателя. Кроме того, здесь, чтобы выйти сухим из воды, необходимо не только умение договариваться с людьми, но и высокоскоростной автомобиль. Рен был полезен на этапе налаживания контактов и когда приходило время смываться. Он был легкий, остроумный, располагающий к себе молодой человек. Мог, если надо, выглядеть этаким растерянным мальчиком, и это было даже не вполне притворство. Плюс ко всему Рен умел обращаться с компьютером. Немного эрудиции и капелька обаяния — и ты уже преуспеваешь на ниве мелкого жульничества. Рен умел сглаживать шероховатости и предотвращать неприятные сюрпризы. С теми, кто занимался мокрыми делами, он не связывался: кровопролитие никогда не приносит выгоды.
Была у него и обычная, легальная работа. Надо же где-то отмечаться. Но именно работа нелегальная, ночная позволила ему подобрать себе жилье получше. Он как раз подыскивал что-нибудь в фешенебельных домах в центре, когда Мэттьюс, слесарь и владелец весьма полезной коллекции отмычек, сказал ему, что есть свободная квартира в доме Шрека. Рен понял, что это значит. Все арендаторы Шрека работали на одну и ту же фирму и были подотчетны домовладельцу. Не то чтобы Шрек был их боссом, скорее, хорошей крышей. А хорошая крыша — это хорошие соседи. Цокольный этаж, принадлежавший Шреку, слыл пристанищем криминальных элементов. Поселился у Шрека — значит, на тебя рассчитывают. Арендная плата низкая, но от тебя могут потребовать кое-каких услуг. Когда Рен заколебался, Мэттьюс намекнул, что не в его интересах отказываться. Рен заключил устное соглашение, испытав при этом всего лишь смутное беспокойство. Ему действительно хотелось надежной работы. Кроме того, он был любопытен.
Шрек имел репутацию эксцентричного человека. Он приехал из какой-то страны в центре Европы, о которой никто никогда не слышал, и был из поклонников Уорхола. Ими кишел Нью-Йорк в конце шестидесятых. Семидесятые Шрек перекантовался в Штатах — менеджером рок-групп, на подхвате на киносъемках, — а потом переехал в Англию и занялся криминальным бизнесом, еще одна сверхценная идея восьмидесятых. Уорхолловские замашки остались при нем. Например, днем он не выходил, носил только черное — шелк, бархат и тому подобное. Лицо его было мертвенно-бледным, кроме налитых кровью глаз и ярких лоснящихся губ. Мэттьюс и другие называли его Маркиз или Маркизка — после стаканчика-другого прозвище иногда сокращалось до Киска. Шрек был окутан тайной, как выборы теневого кабинета, и, само собой разумеется, очень опасен, если, занимаясь таким бизнесом, ухитрялся выходить сухим из воды. Прямо Ронни Крэй, да и только.
Рен переехал на новую квартиру в начале лета. Это был старый особняк, недавно отремонтированный и побеленный, с оконными витражами. Район являл собой адскую смесь фальшиво-пригородного и делового стилей. Повсюду неуютно пахло плохо отмытыми деньгами. И всего несколько миль по Уорвик-роуд до трущоб для белых в Акокс-Грине и Тизли, где попадались типы и почище Шрека.
Домовладелец как раз уехал по делам на пару дней, когда Рен заселился со своим компьютером, коробкой компакт-дисков и четырьмя чемоданами, набитыми рубашками из магазина «Топ Мэн» и потертыми джинсами. Но в среду, как только сгустились сумерки, в дверь студии Рена решительно постучали.
— Войдите.
Дверь распахнулась. Шрек оказался крупным мужчиной: ему пришлось нагнуться, чтобы войти. Ладонь Рена утонула в ладони домовладельца, как в боксерской перчатке.
— Рад познакомиться, — сказал Шрек. — Надеюсь, вам здесь будет удобно.
Он неплохо сохранился для своих пятидесяти с лишним. Жесткие и длинные черные волосы лишь чуть поседели на висках. Глаза были глубокого синего цвета, тонкие красные жилки пронизывали глазные яблоки. Возможно, губы казались такими яркими потому, что он пользовался специальным блеском для губ, а может, все дело было в бледности лица. Рен едва подавил в себе желание дотронуться до угольно-черной шелковой, видимо дорогой, рубашки Шрека.
Они поболтали несколько минут. Шрек вежливо поинтересовался постерами и компакт-дисками Рена. Он ценил Joy Division, но презирал the Cure:
— Они штампуют отчаяние, как модный товар. Попса.
Выговор Шрека отдавал Восточной Европой. Не то чтобы у него был акцент, просто гласные словно двоились, — казалось, каждое слово повторяет еще один голос: он не был слышен; но чувствовался. За рафинированной вежливостью Рен угадал ледяное самообладание. О подвале и его таинственном содержимом не было сказано ни слова. Они договорились о квартирной плате, как будто речь шла о самом обыкновенном съеме жилья. «Может, обойдется», — подумал Рен. Но, уже уходя, Шрек сказал ему:
— Не уезжайте никуда, не известив меня. Даже на уикэнд. Это не очень удобно. И пусть все идет как идет, — обронил он, прежде чем пожелать Рену доброй ночи и спокойно закрыть за собой дверь.
Это было последнее и самое жаркое лето девяностых. Рен плохо спал и стал делать свою дизайнерскую работу по ночам. Согласно контракту с одним бирмингемским журналом, днем он должен был появляться на работе. Он завел дружбу с замредактора, высокой блондинкой по имени Элисон. Несколько раз приглашал ее выпить, но тем дело и кончалось. Однажды Рен услышал, как она из офиса разговаривает с каким-то мужчиной по телефону, и по голосу понял, что здесь ему ничего не светит. Из-за жары и недосыпа его разочарование превратилось в настоящую одержимость. Голову словно оклеили изнутри фотографиями Элисон. Если бы ему удалось загрузить все эти грезы в свой Эппл Мак, он сделал бы целый журнал о ней. Рен боялся ходить в офис: ему там было совсем неуютно.
