Время пепла - Дэниел Абрахам
– Я никогда не умру, – произнесло оно на том же языке Медного Берега. – А если тебе привиделся сон, будто ты сокрушишь мою власть, то надо было вовремя просыпаться. Теперь уже слишком поздно.
Оно потянулось через рубеж смертной плоти в глубь тайных недр этого города. Вкручиваясь своим дыханием в землю. Прохожая служанка рассеянно ткнулась в него и отшатнулась, словно незрячая рыба отскочила от валуна, перегородившего реку. С каждым вдохом оно втягивало в себя свою исконную силу. То же самое делала Саффа. Женщина призывала незримые, мягкие, как мех, волокна-щупальца, и оно осязало их. В любом другом месте такая ворожба повергала бы в ужас. Но здесь – Китамар, и оно было самим Китамаром, а Саффа, при всей своей мощи, ярости и глубинном постижении таинств, была лишь свечным огоньком. Оно могло погасить ее и не обжечь даже пальца.
Позади женщины оглушительно загрохотало и перекрытия дома Братства обрушились. Толпа, замерев, следила, как в небо катит черный вал дыма, как ветер терзает и рвет этот дым. Головешки сверкнули в воздухе, как падающие звезды. Предполуденное солнце покрылось кроваво-алой завесой.
Саффа вскинула руки, словно наносила удар. Затем резко крутнулась и, пригнув голову, пустилась бежать.
Нечто, называвшее себя Китамар, помедлило, готовое к новому, неожиданному нападению, но ничего не случилось. Темные волосы Саффы исчезли среди толчеи. Еще один выкрик, и на улицу хлынули солдаты в красных плащах. Большой отряд дворцовой стражи наконец прибыл с лопатами и песком, чтобы засыпать разлетевшиеся уголья. С длинным, судорожным вздохом оно отпустило волшебство, позволив поблекнуть, просочиться назад – в город, откуда взялось. Оно немного постояло, не зная, то ли смеяться, то ли негодовать. Саффа Рей, его бывшая любовница и, как считалось, жертва, приехала так далеко и отважилась на столь многое. Ему было жаль ее – холодной, обледенелой жалостью. И глодала досада – подойти к самому краю невероятного всплеска насилия, только чтобы потом отыграть все обратно.
В некотором месте, что не было местом, оно стиснуло острые, нечеловеческие клыки. Но здесь, на улице, всего лишь двинулось прежним путем. К Трегарро и кухне. Первым делом – туда. Зато теперь ясно, кто устроил поджог. Молодой Карсен тут ни при чем. Было бы неприятно, если бы а Саль и его союзники уже оказались готовы выступить против него. А так будет время отстроиться…
Оно подходило к красным воротам. Сейчас их створки были открыты, солдаты и дворня скопом текли спасать Зеленую Горку от огненной напасти. Возле ворот ветер поймал его платье, раздувая сзади, как простыню на веревке. Что-то в этой картине ему не понравилось. Оно положило руку на талию, где чуть ниже проступал бугорок бедра. На место, где должен висеть – и отсутствовал – расшитый кожаный пояс.
И в этот миг осознало, что лишилось чего-то ценного.
Алис вела отсчет про себя. «Двадцать восемь. Двадцать девять. Тридцать». По единице за шаг, глаза смотрели вниз и вперед. Уши вслушивались в топот ног позади, и страх, как рука на щеке, силился повернуть назад ее голову. Лишь искоса глянуть. Лишь узнать, не заметили ли ее. Лишь выяснить, не пора ли бежать.
Она замедлила шаг. Выровняла походку. «Тридцать девять. Сорок».
«Сорок один».
Склон Зеленой Горки спускался перед ней к южному углу дворца и мосту. Тому, что был перекинут через канал. Ей не хотелось туда идти. Половина ума советовала канал переплыть – так безопаснее. Мост – узкое место. Именно в этой точке Андомака нечто, поселившееся в Андомаке, может ее поймать. Лучше кинуться через парк, нырнуть в воду и быстро доплыть до набережной Камнерядья.
Она глядела только вниз и вперед, к животу плотно жался скомканный пояс. Срезанный пояс. И ножны. И в них тот самый кинжал. «Сорок девять. Пятьдесят». Она все-таки досчитала. Побуждение обернуться утихло. Ни к чему не причастная Алис шла дальше. Даже позволила себе улыбнуться.
Сэммиш не было рядом. Как всякий хороший щипач, она выполнила свою часть дела, скинула взятое и незнакомкой смешалась с толпой. Не было рядом и Саффы. Как всякая хорошая блоха, Саффа отвлекала внимание ровно столько, сколько необходимо, а потом испарилась. Далее все зависело от отходного.
Теперь всё на ней.
Мост на Камнерядье был заполнен народом, но не перекрыт. Повозки останавливались, пока возчики сплетничали, указывая назад, на копну дыма, прежде бывшую Братством. Голоса курлыкали, как гуси, низко летящие над головой. Смысл слов не доходил до нее. Алис ступила на край моста, тронулась дальше. Перебралась на ту сторону. Никто ее не окликнул. Никто не схватил ее ни за руку, ни за горло.
У развилки, где сходились четыре улицы – восточного угла Камнерядья и северного угла Коптильни, – она приостановилась расплести змеиный клубок из кожи и серебра, льнувший под одеждой к голому телу. И только тогда оглянулась. Чего бы она ни надеялась либо страшилась увидеть – позади того не было. Алис почувствовала, как что-то развязалось в груди. Облегчение хлынуло в нее, так проникновенно и глубоко, что можно было перепутать с горем.
Она повернула на юг, а после на запад. Еще не встал полдень, и дорога через этот район нынче была ей неплохо знакома. Она попадет в Долгогорье, не успеет солнце присесть за огромный холм, на котором стоят Дворец и Старые Ворота.
Она доберется до дома.
45
На протяжении долгого утра и части полудня Китамар не будоражили иные известия, кроме сожжения Братства Дарис. Как утверждалось, поместье еще дымится, превратившись в развалины. Магистраты собирались затопить остатки зданий водой из канала, чтобы не раздуло ни один уголек и не возобновился пожар, причиной которого была неосторожность – горничная уронила свечу. Или лопнула печь, выплеснув из жерла огонь. А может, с расчищенного ветром, ясного неба ударила молния – очевидный знак того, что Братство разгневало какого-то бога.
В трактирах Камнерядья народ ставил пиво работникам из поместья. В утешение и в надежде развязать им язык. Старое поколение качало головами и хмыкало – осуждающе либо сочувственно. В Речном Порту полдюжины купеческих домов созывали чрезвычайные собрания с целью определить, насколько в результате этого бедствия сместится шаткий баланс покровительства и лояльности во властных кругах. В Притечье и Долгогорье люд рассудил, что пожар, спаливший на Зеленой Горке одну усадьбу, в Долгогорье сгубил бы сотни душ, а еще сотни оставил бы погорельцами, и никто с запада от реки не повел бы и ухом. Пускай богатые и
