Эмма Дженкинс - Елена Владимировна Добрынина
Когда за друзьями закрылась дверь, я повернулась к Эверту. Тот посмотрел на меня, улыбаясь одними уголками губ, и молча, приглашающим жестом, раскрыл объятия. Я подошла и уткнулась носом ему в грудь, замирая в теплом и таком надежном кольце его рук.
– Неужели ты так просто меня отпустишь? – прошептала горько.
Самый невозможный менталист на свете слегка, самую чуточку, отстранился, и в то же мгновение теплые пальцы мягко приподняли мой подбородок, заставляя, позабыв обо всем, смотреть в лучистые голубые глаза, непривычно серьезные сейчас.
– Отпущу, воробушек, – тихо произнес Эверт и наклонился, едва ощутимым, как прикосновение крыла бабочки, поцелуем убирая предательски выкатившуюся слезинку. Я замерла, разрываясь между нежностью этого прикосновения и мучительным смыслом его слов, – сейчас отпущу. Как я могу что-то требовать от тебя, если и сам себе не принадлежу?
Его пальцы медленно скользили по моей щеке, поглаживали, утешая.
– Но я обещаю, слышишь? Обещаю, что приеду, как только разберусь с этим всем.
Еще один невесомый поцелуй коснулся моего лба.
– И тогда ты так легко от меня не отделаешься, – на его лице мелькнула отчаянная улыбка. – Если только сама не решишь, что в твоей привычной жизни эдакое счастье и даром не нужно.
Я судорожно выдохнула и, обвив его шею руками, заключила:
– Эверт Диксон, ты непроходимый болван.
– Еще какой, воробушек, еще какой, – прошептал этот возмутительно дорогой мне тип и наконец-то по-настоящему меня поцеловал.
И знаете, что? Те героини из книг, которые «плавились в объятиях» и «умирали от поцелуев», кажется, им просто не слишком везло. Настоящий поцелуй был похож на теплое, доверчивое счастье. От него хотелось жить, а не умирать.
– Только попробуй не приехать, – строго сказала я вместо прощания, уже садясь в магикар, – я… я…
– Я помню, воробушек, натравишь на меня Мусеньку, – ухмыльнулся менталист. – Это хорошо еще Кингсли про нее не в курсе, а то всю душу бы вытряс.
– Я хотела сказать, что буду ждать, но спасибо, что напомнил.
Магикар взревел, и я, в последний раз помахав рукой на прощание, откинулась на спинку своего сиденья. Эта глава моей жизни подошла к концу. И кто знает, что там будет дальше? Под мерный шорох колес везущего меня в родной дом магикара я тихонько задремала, и снилось мне ласковое искрящееся лазурное море.
Эпилог
Конец лета выдался на редкость жарким. И сидеть на ветвях раскидистого дуба, прячась в тени его листвы с книжкой в руках, было сплошным удовольствием. Но самым большим плюсом было то, что отсюда прекрасно просматривалась единственная дорога к Эрквуду.
А само лето… лето оказалось суматошным. Радость, которую испытали и я, и мои родные при встрече, сложно описать словами. Сколько было эмоций, пролитых слез, сбивчивых объяснений (не обо всем, понятное дело, мне можно было рассказывать), уверений и обещаний! Па и ма хотели сгрести меня в охапку и больше никуда не отпускать. Я никуда и не собиралась. Дня три. Потом же упросила па сделать звонок в школу мэтрисс Шульц: мне очень нужен был аттестат о завершенном образовании, и я собиралась как можно скорее сдать выпускные экзамены.
Па внимательно смотрел на меня.
– Милая, может быть, сначала отдохнешь от всех этих волнений? Съездим в Саммервилль, развеемся?
– Нет, па, – покачала я головой. – Помнишь, ты спрашивал, место ли кинжалу в кондитерской лавке? Так вот, у меня было достаточно времени подумать, и я теперь точно знаю, чего хочу. А для этого мне нужен аттестат.
– Ты повзрослела, – немного печально улыбнулся дядя Джим. – Я горжусь тобой, хотя мне и жаль, что это произошло так быстро.
Ближайшие экзамены в школе должны были проходить через две недели, и времени на подготовку оставалось совсем мало. Конечно, какие-то предметы мне могли перезачесть по документам из ШРАМа, но основные дисциплины – история, математика, тот же ненавистный рионский – были обязательны к сдаче. Поэтому я засела за учебники и, как ни уговаривали меня ма и Лиззи себя поберечь, сидела за ними с утра до глубокой ночи.
Экзамены я в итоге сдала. Не скажу, что блестяще, но неплохо. А уж выпавший в билете по истории вопрос про Смутное время осветила так эмоционально, что даже мэтрисс Шульц смотрела на меня, удивленно вскинув брови.
Получив заветный аттестат, я сразу же, чтобы успеть, разослала документы в два учебных заведения – Институт закона и права в Брэдфорде и Лиденбуржский университет со схожей специализацией. И там, и там выбрала факультеты с упором на магическом разделе права. И после непродолжительных колебаний приложила характеристику, выданную мне Лестером. Ответы пришли пару недель спустя: меня брали и туда, и туда. И теперь до конца лета мне предстояло определиться с местом моей будущей учебы.
Эверт меня письмами не баловал: писал нечасто и все время о такой забавной чепухе, что не смеяться не было никакой возможности. И все равно дороже этих редких посланий для меня ничего не было. Но последнее его письмо меня не на шутку взволновало: он упоминал, что в конце лета будет по делам недалеко от Брэдфорда и обязательно приедет к нам. Вот с этих пор я и облюбовала тот самый дуб и каждый день проводила там несколько часов, читая и осматривая окрестности.
Ма и Лиззи поначалу пытались немного охладить мой пыл, намекая, что обещать – еще не значит исполнить. Но я ни в чем и никогда не была так уверена, как в том, что он сдержит свое слово, чего бы ему это ни стоило.
И вот однажды теплым солнечным утром, расположившись на своем излюбленном месте, я увидела, как по дороге едет незнакомый мне магикар. Отчаянно пытаясь разглядеть хоть что-то, я доблестно прошляпила тот момент, когда нужно было спускаться, чтобы непринужденно прошествовать мимо. Однако магикар сам остановился неподалеку, дверца открылась, и – сердце застучало часто-часто – из него вышел мой долгожданный гость. Все так же хорош, в светлой двойке с жилетом и голубой, в тон очень знакомому галстуку рубашке.
Эверт отпустил магикар, не спеша подошел поближе к дубу и, окинув меня лукавым взглядом, осведомился, не здороваясь, словно мы и не расставались вовсе:
– Как там наверху, воробушек? Что видно?
Я засуетилась, чуть не выронила книжку и, схватившись за ветку руками, спрыгнула в заботливо подставленные объятия.
– Тебе идет, – показала я на галстук и тут же повисла
