Слишком смышленый дурачок - Григорий Константинович Шаргородский
— Что? — не выдержал я этих странных гляделок, и мой голос словно вырвал капитана из какого-то транса.
— Пойдёшь со мной, — буркнул он и вновь вернулся на пристань.
Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Мой так и невысказанный вопрос произнёс Данилка:
— Дядь, а куда ты его тащишь?
— Рот закрой, — почему-то вызверился на племянника капитан и нарочито уверенным шагом двинулся по дороге.
Я какое-то время плёлся сзади, потом догнал и пошёл рядом, за что получил угрюмый взгляд капитана. Очень хотелось всё-таки узнать, куда он меня ведёт, но что-то подсказывало, что ответа я не получу. Максимум такой же рык, которым капитан наградил Данилку. Оставалось лишь идти вперёд и насторожённо осматриваться по сторонам. Настроение стремительно ухудшалось, и мрачно-суеверное впечатление от деревни начинало заполнять меня без остатка. Язычники больше не казались такими уж безобидными. Такое впечатление, что мы идём не по деревне, где живут обычные люди, а попали в логово оборотней и вурдалаков.
В центре деревни возвышалась парочка бревенчатых домов, которые так и хотелось назвать теремами. Могло показаться странным, что чужаки, к тому же православные, вот так свободно гуляют по поселению язычников без сопровождения, но вид словно случайно отиравшихся то тут, то там угрюмых мужиков с ружьями и даже револьверами на поясах намекал на то, что пара шагов не туда может закончиться для нас крайне плачевно.
Капитан смотрел не по сторонам, а только вперёд. Наконец-то мои нервы не выдержали, и я тихонько позвал:
— Дядька Захар…
— Заткнись, — ожидаемо зашипел на меня мой работодатель, но тут же добавил: — Говори, только когда спросят. Старайся отвечать только «да» или «нет». Первым рот не открывай, а если будет невмоготу, лучше откуси себе язык.
Говорил он всё это, не глядя на меня, и точно не шутил.
Наконец-то стало понятно, что мы направляемся к большому дому, стоявшему практически на окраине деревни у самой кромки дремучего леса. Он был не таким, как терема в центре, и тем более не походил на более скромные приземистые избы. Это строение поражало своей приземистой мощью. Сруб был собран из брёвен чуть ли не в два обхвата и покрыт не черепицей или соломой, а потемневшим от времени дубовым тёсом.
Внутрь здания можно было попасть через невысокое крыльцо под массивным навесом с тяжёлой, обитой металлом дверью, но мы почему-то двинулись к боковому спуску в полуподвал.
Все эти архитектурные изыски я отметил краем сознания, а основное внимание привлёк сидящий на завалинке персонаж. На первый взгляд это был обычный, хоть и крупный, мужик в расшитой красными узорами тускло-зелёной домотканой рубахе и серых портках. На этом всё — больше из одежды он ничего не носил. Обуви тоже не было. Имелось ли бельё, я не знаю и знать не хочу. Впрочем, даже не босые ноги и нарочито скромная одежда настораживали больше всего. Было в его чертах что-то звериное, причём настолько явно выраженное, что делало лицо незнакомца не совсем человеческим, а может, и совсем не человеческим.
Я никогда не видел даже рисунков оборотней в их человеческой ипостаси, но расшалившаяся чуйка вопила, что это он и есть. Зато страшных сказок про этих ребят я наслушался чуть ли не с пелёнок. И все сводились к одному — оборотни очень сильные, быстрые, жестокие и крайне непредсказуемые ребята. Даже просто находиться в поле их зрения смертельно опасно.
Не знаю, насколько эти сказки правдивы, но капитан явно напрягся, подходя ближе. Причём я был уверен, что они друг друга неплохо знают.
— Вот, привёл, — чуть хриплым от волнения голосом сказал дядька Захар, и от этого заявления у меня по спине пробежалась волна противного холода. Как и от показного равнодушия, казалось бы, полностью расслабленного оборотня. Пугающий меня до чёртиков мужик ничего так и не сказал, лишь едва заметно кивнул в сторону двери, явно дозволяя капитану пройти дальше.
Мне очень не хотелось входить в этот дико пугающий полуподвал, но оставаться наедине с оборотнем было ещё страшнее. Вот бы сорваться с места испуганным зайцем, промчаться обратно через деревню, заскочить в трюм ушкуя и вцепиться в металлическую стойку так сильно, чтобы не оторвали всем экипажем. Не рванул только благодаря тому, что память тут же подсунула образы мужиков с ружьями и револьверами. Единственным маяком нормальности в этом кошмаре оставался лишь наш капитан. Я постарался быть к нему поближе и, почти наступая на пятки, спустился следом в полуподвал.
Оценив обстановку, в которую попал, я понял, что ещё пара секунд — и окончательно рехнусь. Лишь какое-то совсем уж нездоровое любопытство не давало впасть в панику. Взгляд цеплялся за интересные детали, а жужжащие в голове мысли принимались обгладывать новую информацию, как выводок подросших щенят бычью кость — не очень умело, но с большим задором. А посмотреть в этом месте было на что. Солнечный свет проникал в этот мрачный полуподвал лишь через маленькие окошки под потолком. Почти всё пространство вокруг занимали предметы, ни один из которых нельзя было назвать обычным. Множество пучков трав на потолочных балках удивляло своей диковинной расцветкой, яркой даже в высушенном состоянии. Змеиные шкурки свисали, скалясь высушенными, но от этого не менее пугающими головами. А ещё на полках у стен рядами выстроились бутыли с мутным содержимым и плавающим в этой мути чем-то таинственно-кошмарным. Добил смотрящий на меня прямо из литровой банки глаз. Мне даже показалось, что он немного шевельнулся. Было ещё много чего интересного, и я долго стоял бы истуканом, пялясь на эти диковинки, но дядька Захар явно хотел убраться отсюда как можно быстрее, так что торопливо заговорил:
— Я привёл его, как ты и просила, Виринея Гораздовна.
— Вижу, не слепая, — донёсся до меня каркающий голос. Та, кого капитан назвал Виринеей, тихонько рассмеялась, и от этого смеха у меня волосы на голове чуть картуз не подняли. — Молоденький какой, мягонький.
А затем я увидел шевельнувшуюся тень, и стало совсем плохо. Это точно Баба-яга — главный персонаж всех самых страшных сказок! Страшнее неё только Кощей.
Не знаю, что со мной случилось бы через пару секунд такой жути, возможно даже испачкал бы портки, но тут зловещий смех превратился во вполне нормальный. Причём смеялась явно ещё нестарая женщина. Непоседливые мысли тут же вцепились в это изменение, вытащив мою трусливую душонку из пучины отчаяния. Отсмеявшись, женщина вышла на тусклый свет, попадавший сюда через узкие окна.
И никакая это не Баба-яга, да вообще не баба, а женщина, пусть
